Год смерти Рикардо Рейса - Страница 2

Так что 1936 год, впоследствии объявленный им годом смерти Рикардо Рейса, застал будущего писателя учеником техникума. По словам самого Сарамаго, именно тогда он и познакомился со стихами великого португальского поэта Фернандо Пессоа — тогда еще не всеми признанного и не всеми понятого. Для Сарамаго, что бы он ни говорил, этот год должен был таить в себе некое ностальгическое очарование — оно ощущается в романе, несмотря на предгрозовую атмосферу «безумных тридцатых», ведь это был год его ранней юности…

Главный герой «Года смерти Рикардо Рейса», вернувшийся в Лиссабон после долгих лет, проведенных на чужбине, во многом повторяет в романе тот процесс «открытия» Португалии, который когда-то совершил сам Фернандо Пессоа. Ведь тот, кому впоследствии предстояло стать крупнейшим португальским поэтом ХХ века, до семнадцатилетнего возраста жил в Южной Африке, где работал его отчим. Пессоа учился там в ирландском колледже, затем в университете Дурбана, а свои ранние стихи писал по-английски. В 1905 году он сошел на берег в лиссабонском порту как чужак, готовясь обрести свою родину, куда вернулся навсегда.

Литературную деятельность на родине Пессоа начал как критик, публикуя статьи в журнале «Орел», органе португальских символистов — «саудозистов». Близость к символистам впоследствии сменилась другими литературными увлечениями, но на всю жизнь у него осталось восхищение Бодлером, и в художественный мир Пессоа прочно вошли чуть видоизмененные бодлеровские символы — «бытие — море» и «корабль — душа».

В 1915 году Пессоа вместе с группой молодых поэтов-модернистов выпускает журнал «Орфей», ставший событием в истории португальской литературы. Авторы «Орфея» призывали к ниспровержению «саудозистов», ратовали за обновление структуры стиха. Лиссабонские новаторы всяческими способами бросали вызов добропорядочным обывателям… Однако реальная жизнь Пессоа была намного печальнее и прозаичнее, чем можно судить по стихам и манифестам «Орфея». Скромный, одинокий, болезненный поэт никогда не имел постоянного дома, работал переводчиком в торговых фирмах, часто нуждался, страдал от неуверенности в своих силах. Одиннадцать лет длился его единственный и безысходный роман с Офелией де Кейрош. Этот «роман в письмах» стал доступен потомкам, когда переписка Пессоа была опубликована после смерти поэта. Стихи Пессоа в те годы лишь время от времени печатались в журналах.

Наконец, в 1921 году Пессоа удается открыть свое издательство «Олисипо», где увидели свет его стихи, написанные по-английски — три цикла «Английские стихи» и поэма «Антиной». В изящных сонетах нашли свое отражение характерные для философской лирики Пессоа темы: непостижимость чужой души, бессилие слов, напряженные поиски высшего смысла бытия — и низкая «маета» будничных забот.

Пессоа по праву принадлежит слава создателя «лингвистической модели» современного португальского поэтического языка. Поэт-новатор, он то экспериментировал со стихотворной формой, то возвращал блеск и музыкальность традиционным жанрам. Созданные им неологизмы обрели статус литературной нормы.

Сложность творчества поэта-билингва усугублялась еще и тем, что Пессоа создал целую галерею своих двойников-гетеронимов, наделив каждого из них оригинальной биографией и эстетической платформой. В отличие от самого Пессоа, предпочитавшего использовать в своем творчестве традиционную португальскую метрику, его гетеронимы осваивают самые разнообразные возможности стиха. Учитель и поэт Алберто Каэйро умел видеть гармонию там, где, казалось бы, она недоступна его создателю Пессоа: мир его хорош даже своим несовершенством. Возможно, поэтому Пессоа и «убивает» его в 1915 году: все труднее и труднее становится смотреть на вещи именно так. Воспевающий античность Рикардо Рейс — врач по специальности — напротив, ни на миг не забывает о бренности этой гармонии и призывает видеть в каждом мгновении величайший дар. Еще один гетероним — инженер и поэт Алваро де Кампос, эволюция творчества которого отчасти напоминает творческий путь самого Пессоа. Это ярче всего проявилось в стихотворении «Табачная лавка», где поэт виртуозно разыгрывает драму с участием одного актера — самого себя. Он создает образ «человека с мансарды», мечтателя, который разрывается между жаждой воплощения своего таланта и трагическим сознанием тщеты своих усилий. Смена масок, контрапункт «высокой» и «низкой» действительности служит своеобразными аргументами в нескончаемом споре о том, что ужаснее — существование без идеала или жизнь с неосуществимым идеалом. Может быть, это ощущение родства Алваро де Кампоса с Фернандо Пессоа и становится причиной подспудной ревности, во всяком случае холодности, в немногословных отзывах Рейса о нем в романе Сарамаго. Да и сам Пессоа в разговорах с Рейсом упоминает здесь другого гетеронима без особой теплоты… Это — в романе, а в своей реальной творческой жизни Пессоа любил «сталкивать лбами» свои создания, заставляя их спорить.

Сборники стихов гетеронимов увидели свет лишь после смерти поэта в сороковые годы, а незаконченный роман-эссе «Книга тревог», подписанный именем еще одного гетеронима — Бернардо Соареса — только в 1982. В нем Пессоа развивает свою излюбленную мысль, отчасти проливающую свет на его тягу к литературным мистификациям: нельзя художнику «сводить себя к пределам своего „Я“, человеческая личность многогранна, важно суметь высветить разные ее грани. Самому Пессоа это удалось. Целостность его таланта, сотканного из противоречий, оценили потомки, в том числе и Жозе Сарамаго, на новом уровне воссоздавший проблему отношений гетеронима с создателем.

Само заглавие романа — «Год смерти Рикардо Рейса» — задает определенное ракурс освещения грядущих в нем событий: когда на первых страницах романа Рикардо Рейс сходит на пристань в лиссабонском порту, мы уже знаем, что время его жизни жестко ограничено. Поэтому, хотя сам Рейс ведет себя как человек, который не знает об этом, для нас каждый его шаг, жест и слово приобретают особый смысл и трагическое значение, особую ценность и вес — это последние стихи, последние встречи, последние открытия. Любой поступок героя обретает статус экзистенциального выбора. Поневоле присутствует и еще один аспект восприятия событий, почти детективный и жутковатый, хотя и весьма увлекательный. Мы гадаем, как именно, от чего погибнет Рикардо Рейс? Играя с читателем, Сарамаго делает множество тонких обманных ходов. Он вводит в повествование и «готический» мотив преследования Маски Смерти на карнавале, и наделяет героя тяжелой болезнью… Рейс может быть задавлен толпой на митингах, шествиях, паломничествах… Наконец, существует весьма вероятный шанс для героя без вести пропасть в подвалах тайной полиции, которая инстинктивно, но весьма отчетливо чувствует непохожесть «чужака» Рейса на благонадежных граждан. Эта линия, по мысли Сарамаго самая вероятная из нереализовавшихся, не завершается трагически только чудом: агент Виктор, «ведущий» Рейса, видимо, просто не успевает произвести столь желанный «захват». Его опережает поэт Фернандо Пессоа, «уводя» свой вымысел, часть своей души, прочь из этого мира, города и года.

Рикардо Рейс у Сарамаго удачливее Пессоа, прочнее устроен в жизни — он не знает, что такое изматывающие будни клерка, недостаток денег. Но проживая и в респектабельном отеле «Браганса», и в своей отдельной квартире, он так же бесприютен и одинок, как и его создатель, так же измучен сомнениями. Узнав о смерти Пессоа, Рейс возвращается на родину с намерением «занять пустующее место» в португальской поэзии, но, как ни странно, пишет свои стихи «в ящик стола», так что даже близкие ему женщины не догадываются, что этот суховатый врач — поэт. Он хочет жить только поэзией, но загипнотизирован происходящими событиями реальной жизни в стране и в мире. И — опять парадокс — не принимает в этой жизни деятельного участия, а только скользит по поверхности, не в силах отвести от нее глаз. С обреченностью джойсовского Леопольда Блума герой Сарамаго бродит и бродит по Лиссабону. Параллели с «Улиссом» здесь возникают не только, когда речь идет о сюжете. Сарамаго создает в своем романе образ города-мифа, заставляя Рейса до изнурения ходить от памятника к памятнику, переводя беспокойный взгляд с площадей на водную гладь. С водами реки Тежу и морем связаны поэтические традиции, на «пересечении» которых возводит свой роман Сарамаго — традиция Камоэнса и традиция Пессоа.