Год колючей проволоки - Страница 17

Появление белого вызвало у чиканос весьма сильные чувства – но, кроме как свистом, ни один из них не решился их выразить – все-таки опасались полицейских. Подчеркнуто спокойно, держась с достоинством, как учили его отец и дед, Джим Гатуик прошел рядом с этой толпой. Некоторые девчонки – из числа перемазанных косметикой подружек молодых бандитов – посмотрели на него с интересом – все-таки он был белый американец, даже среди хуанит[10] котировался куда выше, чем собственная блатота. В другое время и в другом месте Джим и сам бы обратил на них внимание, и очень даже пристальное… но не здесь и не сейчас.

– Белый парень, Эй-стан ждет тебя! – крикнули ему вслед.

Он это знал. Более того – он был из редкого, исчезающего типа будущих солдат, которые надевают военную форму не потому, что в округе нет работы, и не потому, что иначе предъявят уголовные обвинения – а просто потому, что так надо. Потому что форму носили и отец, и дед, и он не видел ни одной причины, почему бы ее не одеть и ему. В армии таких призывников, выявленных с помощью личностных тестов и изучения биографии ценили, хотя и гоняли в три шкуры – зато делали в личном деле отметку ПКО[11] и направляли на учебу.

Внутри, в офисе вербовщика, было шумно, пахло каким-то дезинфицирующим средством, и пахло отвратительно. Все стены были завешаны плакатами, где то казавшийся разъяренным «дядюшка Сэм», то военнослужащие разных родов войск говорили, что нуждаются в тебе. Это была правда, людей в армии катастрофически не хватало.

Нельзя сказать, что в вербовочном пункте было много народу, скорее, наоборот. С восьмидесятых годов, с тех пор, как появился призрак «новой экономики», чей девиз «стань миллионером до тридцати» – с комплектованием всех родов войск были проблемы.

Джим Гатуик нашел дверь, на которой было написано «вербовщик», постучал.

– Войдите!

Тут ему повезло. А может быть, и не повезло, с какой стороны посмотреть. Сейчас везде сокращение расходов, с одной стороны, и повальная вербовка всех опытных вояк в ЧВК, частные военные компании – поэтому роль вербовщиков все чаще исполняют не отставные или негодные к службе в боевых подразделениях из-за ранения вояки, а низкооплачиваемые клерки из числа безработных, часто мексиканцы. Но тут за столом сидел настоящий вояка в звании… едва ли не мастер-сержанта, весьма свирепого вида. Карандаши он, как и полагается такому вояке, хранил в обрезанной гильзе от стапятимиллиметрового снаряда, на столе висели не грамоты и фотографии с известными людьми, а что-то вроде тарелки, расписанной символикой КМП США.

– Проходи, проходи. Не стесняйся, только дверь закрой!

Вояка был настроен весьма дружелюбно, по крайней мере, пока. В кабинете пахло крепким табаком, что было необычно – в правительственных учреждениях курить запрещалось.

– Хочешь служить в Корпусе морской пехоты США? – спросил вербовщик.

– Да, сэр, – коротко ответил Джим, как ответили бы его отец и дед.

– А зачем ты нужен Корпусу, сынок? – подозрительно рассматривая его, спросил вербовщик.

– Ну, сэр… Я слышал, что мы ведем войну, а солдат не хватает.

– Это так…

Вербовщик рассматривал Джима так, как будто он уже что-то натворил. Мелькнула мысль, что если здесь всех так принимают, то совершенно неудивительно, что в корпусе постоянно не хватает солдат.

– Так-то оно так. Вот только я заколебался видеть перед собой маменькиных сынков, которые думают, что если они пойдут в морскую пехоту, то станут там настоящими мужиками. Меня это просто зае…о, парень, вот что я тебе скажу.

– Сэр, я не маменькин сынок и никогда им не был, – ответил Джим Гатуик.

Вербовщик усмехнулся.

– Вот как? Не заметно. Но если ты утверждаешь…

Одним движением он свез бумаги, гильзу на край стола, что-то даже упало. Выставил на стол руку, крепкую, узловатую…

– Садись! – кивнул он на стул. – И докажи, что ты и в самом деле мужчина.

Джим Гатуик посмотрел на руку, узловатую, крепкую, перевитую жилами, поросшую редким седым волосом. Противник был тяжелее его килограммов на двадцать по самым скромным оценкам, а Джим никогда не занимался армрестлингом.

И вообще, это не предусмотрено в качестве приемного испытания, черт, он просто хочет служить в корпусе, и все.

Но тут этот мастер-сержант, предлагающий ему помериться силами, улыбнулся столь понимающе, что Джима Гатуика как кипятком окатило. Он вдруг посмотрел на ситуацию глазами того, кто должен его вербовать – еще один хлюпик и дохляк, насмотревшийся телевизора и наигравшийся в Medal of honor, пришел проверить, так ли он крут на самом деле…

А пошли вы все!

Нагло улыбнувшись мастер-сержанту, Джим Гатуик, рекрут, сел и ухватился за руку мастер-сержанта. Она была теплой и жесткой, как подошва.

– Ну, смотри… сам напросился.

Джим Гатуик продержался ровно семь секунд.

Пока он разминал чертовски болевшую правую руку, размышляя над тем, не порваны ли связки, мастер-сержант брюзгливо осведомился:

– Английским владеешь?

– Да, сэр.

На стол плюхнулась толстая папка разноцветных листов, сцепленных скрепкой, поверх лег карандаш.

– Черт знает что творится, – пожаловался мастер-сержант, – теперь у нас два комплекта документов, один на английском, а другой на испанском. И каждый раз, когда ко мне кто-то припрется – я должен вежливо спрашивать – извините, сэр, вы владеете государственным языком Соединенных Штатов Америки или нет? И бюллетени теперь тоже печатают на двух языках: английском и испанском. По мне, если ты не можешь понять, что написано в бюллетене, тебе просто не стоит голосовать, вот и все. И если ты не можешь заполнить тесты на английском при вербовке в морскую пехоту – тебе, черт возьми, просто не следует вербоваться в морскую пехоту, потому что дриллы на Пэрис-Айленд любят кушать таких вот… непонятливых на завтрак. Давай, приступай, парень. Здесь тебе работы часа на два. Пиши все печатными буквами. А я пока прогуляюсь по коридору, попробую раздобыть кофе себе, да и тебе, думаю, не помешает.

– А как же…

– Рука? – с усмешкой спросил морпех. – До Пэрис-Айленда, надеюсь, заживет. Если нет – покажешься врачу.

– Нет, сэр, я не про это. Я же… проиграл.

Морпех смотрел ему прямо в глаза, и рекрут почувствовал, что он говорит без насмешки, совершенно серьезно.

– Нет, парень. Ты не проиграл. Ты победил. Самое главное – ты победил самого себя, победил свой страх. Ты шагнул ему навстречу, и неважно, что было потом. Парни, которые могут это сделать, нужны в морской пехоте, потому что мы – те, кто делает то, что сделать невозможно. Ублюдки в Вашингтоне говорят «невозможно», это одно из любимых ими слов, а мы идем и делаем, вот так вот, сэр. Помни, что ты сделал сегодня, и всегда делай так же.

С этими словами вербовщик шагнул за дверь…

Примерно через два часа Джим Гатуик ответил на последний идиотский вопрос анкеты и со вздохом положил карандаш.

– Кажется, все, сэр.

– Все? Вот и отлично. Давай сюда.

Морской пехотинец передвинул к себе толстую пачку исписанных листков, достал очки, которые ему совсем не подходили – круглые стекла, желтая оправа, – нацепил на нос, пробежался взглядом по тексту.

– Ты Гатуик? – вдруг спросил он.

– Да… так точно.

Морпех присвистнул:

– Я был знаком с одним парнем, он служил в Кемп Леджун. Его имя Том Гатуик, не твой родственник?

– Это мой отец, сэр.

Морпех снял очки и положил их на стол.

– А не шутишь? И как он поживает?

– Торгует бензином и товарами для рыбалки и охоты, сэр. Все для фермеров.

– Интересно. А пенсию он получает?

– Да, сэр, за Залив. Его тогда признали ограниченно годным, он и ушел.

– Не шутишь, – подвел итог морпех, – давай руку. Сын ганни Гатуика здесь всегда желанный гость. Хочешь служить, как отец?

– Да, сэр, – рекрут поморщился, рукопожатие было сильным. Очень.