Глядя на солнце - Страница 8

– Один мой кореш, он летал на «Каталинах». Так они несут дежурство по двадцать, двадцать два часа подряд. Побудка в полночь, завтрак, взлет в два часа ночи, а возвращаются не раньше восьми-девяти вечера. Часами кружат над одним и тем же участком моря, такое вот ощущение. И даже не управляют, почти все время на автопилоте. Только пялятся на море, выглядывают подлодки и ждут, когда можно будет выпить чаю. Вот тут-то глаза и начинают выкидывать всякие штучки. Так этот мой кореш рассказывал, как кружил он над Атлантикой, и ничего не происходило, и вдруг он рванул ручку на себя. Подумал, что прямо впереди гора.

– Может, это было облако, похожее на гору.

– Нет. После того как он выровнялся, а они там все обложили его, что их чай расплескали, он хорошенько осмотрелся. И ничего, ни облачка в небе… абсолютная ясность. А другой парень, с которым я разговаривал, так у него еще чуднее получилось. Вот догадайтесь. Он был в четырехстах пятидесяти милях от западного побережья Ирландии, летит себе, а потом посмотрел вниз, и что же он видит? Видит человека на мотоцикле, который катит себе, будто в воскресный день.

– По воздуху?

– Нет, конечно. Не лепите ерунды. По воздуху на мотоцикле не поедешь. Нет, он соблюдал правила уличного движения и ехал по прямой по гребням волн. Очки, кожаные краги, дым из выхлопной трубы. Едет и никаких забот себе не знает.

Джин хихикнула.

– По водам. Как Иисус.

– А вот этого, пожалуйста, не надо, – сказал Проссер неодобрительно. – Я сам не то чтобы, но все равно не кощунствуйте перед теми, кому этого не миновать.

– Прошу прощения.

– Принято.

– Кто вы такой?

– Полицейский.

– Правда?

– Да.

– Нет, правда? Вы совсем на полицейского не похожи.

– Нам положено быть мастерами переодеваний, мисс.

– Но если вы переоденетесь чересчур ловко, никто же не будет знать, что вы полицейский.

– Это всегда можно определить.

– А как?

– Подойдите чуть поближе, и я вам покажу.

Он стоял у пропитанной креозотом калитки с резьбой вверху, изображающей восходящее солнце, а она остановилась на бетонной дорожке, по которой шла пощупать, высохло ли белье. Высокий мужчина с мясистым лицом и шеей школьника. Он стоял в неуклюжей позе, коричневое пальто доходило ему почти до лодыжек.

– Ступни, – сказал он, указывая вниз.

Она поглядела. Нет, они были не огромными и расплющенными, а наоборот, не очень большими. Но что-то странное в них было… смотрят не в ту сторону? Вот-вот! Их носки были вывернуты наоборот.

– Вы надели сапоги не на ту ногу? – спросила она.

– Ну что вы, мисс. У всех полицейских ступни такие. Это в правилах указано.

Она почти ему поверила.

– Некоторых новичков приходится ОПЕРИРОВАТЬ, – добавил он тоном, наводившим на мысль о сырых темницах.

Тут она засмеялась. И снова засмеялась, когда он вернул скрещенные под полами пальто ноги в нормальное положение.

– Вы пришли арестовать меня?

– Я пришел насчет затемнения.

В воспоминаниях такое знакомство с собственным мужем казалось ей странным. Но возможно, не более странным, чем некоторые. А в сравнении с другими, так почти многообещающим.

Он еще раз заглянул насчет затемнения. А в третий раз просто случайно проходил мимо.

– А вы не хотите сходить в пивную, на танцы, в кафе-кондитерскую, погулять, покататься, познакомиться с моими родителями?

Она засмеялась.

– Думаю, что-то мама одобрит.

И что-то было одобрено, и они начали встречаться. Она обнаружила, что глаза у него темно-карие, что он высокий, немножко непредсказуемый, но в первую очередь высокий. Он обнаружил, что она нерешительна, доверчива и бесхитростна до степени упрека.

– А подсыпать сахару нельзя? – спросила она, впервые отхлебнув светлое пиво.

– Прошу прощения, – сказал он. – Я совсем забыл. Возьму для вас что-нибудь еще.

В следующий раз он взял для нее того же пива, а затем протянул ей бумажный фунтик. Она высыпала сахар в кружку и взвизгнула. Вспенившееся пиво выплеснулось за край, поползло к ней, и она спрыгнула с табурета.

– Все шуточки шутим, сэр? – сказал бармен, вытирая стойку. Майкл рассмеялся. Джин смутилась. Он думает, что она дурочка, ведь верно? Хозяин пивной, конечно, подумал, что она дурочка.

– Знаете, сколько бутербродов взял с собой Линдберг, когда летел через Атлантический океан?

Майкл растерялся – и не только из-за вопроса, но, главное, из-за неожиданно властного тона, каким он был задан. Может быть, это загадка. Да, конечно. И он послушно ответил:

– Не знаю. Так сколько бутербродов взял с собой Линдберг, когда летел через Атлантический океан?

– Пять, – сказала она категорично, – но съел только полтора.

– А! – только это он и сумел сказать.

– Но почему он съел только полтора, как по-вашему? – спросила она.

Или все-таки это загадка?

– Не знаю. Так почему он съел только полтора?

– Не знаю.

– А!

– Я подумала, может быть, вы знаете, – разочарованно сказала она.

– Возможно, он съел только полтора потому, что захватил их из буфета, а они оказались черствыми.

Они засмеялись главным образом потому, что разговор не совсем иссяк.

Очень быстро Джин предположила, что любит его. Наверное, да, ведь правда? Она все время о нем думала, не могла уснуть и придумывала всякие фантазии. Ей нравилось смотреть на его лицо – оно представлялось ей завершенным и интересным, и мудрым, и вовсе не мясистым, как ей почудилось в первую минуту, а красные пятна, которые вспыхивали у него на щеках, указывали на характер. Она побаивалась рассердить его и полагала, что он как раз такой мужчина, который будет о ней заботиться. Если это не любовь, так что же?

Как-то вечером он провожал ее домой, а над ними было высокое тихое небо, небо, свободное от облаков и самолетов. Он напевал вполголоса, словно про себя, с неопределяемым американским акцентом международных шансонье:

Потом он замурлыкал только мотив, без слов, а она воображала, что слышит слова снова и снова. Так продолжалось, пока они не подошли к калитке, пропитанной креозотом и увенчанной восходящим солнцем, где Джин крепко прижалась к лацкану его пиджака, прежде чем отпрянуть и вбежать в калитку. Может, это какая-то вредная дразнилка, думала она, вроде шуточек дяди Лесли. Она напела мотив, словно проверяя, но ответа не нашла: просто замечательный мотив.

На следующий вечер, когда они дошли до того самого места, а небо было таким же нежным, она почувствовала, что вот-вот задохнется. Не меняя шага, Майкл продолжил песенку:

Она не знала, что сказать. Даже думать не получалось.

– Майкл, мне нужно спросить…

– Ну? – Они оба остановились.

– Когда ты пришел в первый раз… Ведь у нас с затемнением все было в порядке, правда?

– Да.

– Я так и подумала. А потом ты наплел мне всякую ерунду про ступни полицейских.

– Виновен.

– И ты не сказал мне, что в пиво сахар не кладут.

– Не сказал, мэм.

– Так зачем мне надо выходить за такого?

Она замолчала. Обдумывая ответ, он взял ее под руку.

– Ну а если бы я зашел к вам и сказал: «Я просто хочу сказать, что затемнение у вас – лучше некуда, и, кстати, ступни у меня повернуты как полагается, проверьте, если хотите», – ты бы второй раз на меня не посмотрела.

– Да, может быть. – Он облапил ее обеими руками. – И раз уж мы начали разбираться, я хочу еще спросить. – Он чуть нагнулся, словно собираясь ее поцеловать, но она продолжала. Один из вопросов ее детства, но она смутно чувствовала, что им всем нужно найти ответы, прежде чем начнется ее взрослая жизнь. – Почему норки чрезвычайно живучи?