Глядя на солнце - Страница 10

Даже места, которые она понимала без труда, словно бы не согласовывались с ее личным опытом. «Нынче город с его метрополитеном и кинотеатрами предоставляет меньше возможностей для нежных романтических ласк, – читала она, – чем леса и сады, где срывание розмарина или лаванды служило блаженным предлогом для неторопливого и всемерного возбуждения страсти». Бесспорно, время было военное, однако они с Майклом с тем же успехом могли бы жить в городе – ведь рвать лаванду он что-то не предлагал. Да и она так сразу не сказала бы, где, собственно, в окрестностях растет лаванда. И почему названы только эти кустарники? Чем нехороши цветы?

Затем имелось что-то под названием «Периодичность повторений», что-то вроде графика, показывающего, как возникает и исчезает желание у женщин на протяжении месяца. Графиков было два. Один показывал «Кривую Естественного Желания у Здоровых Женщин», а второй показывал «Слабость и Краткость Возбуждения у Женщин, Страдающих от Переутомления и Рабочих Перегрузок». В конце второго графика Уровень Потенциального Желания вдруг взмыл вверх и устремился вниз, будто пинг-понговый мячик в струе фонтана. Надпись поясняла: «Непосредственно перед и на протяжении пика горный воздух восстановил тонус объекта наблюдения».

И наконец, совет, который она обнаружила в разделе, озаглавленном: «Целомудренность и Романтика». «Всегда ускользайте. Избегайте низменного, тривиального, грубого. Насколько возможно, старайтесь допускать мужа до себя, только когда это дарит упоение. Если позволяет их финансовое положение, мужу и жене следует иметь по своей спальне. Если же это невозможно, им следует разделить общую спальню занавеской».

Когда она в следующий раз увиделась с Майклом, у нее было три вопроса.

– Что такое «морфологически»?

– Сдаюсь. Какое-то отношение к бутербродам?

– Ты когда-нибудь ходишь рвать лаванду и розмарин?

Он посмотрел на нее чуть серьезнее.

– Ветер дует с Колни-Хэтч или что-то еще?

– А можно, чтобы у нас были раздельные спальни?

– Не рано ли? Я ведь, детка, еще и пальцем к тебе не притронулся.

– Но ты же должен быть охотником, который вечно грезит о том, чтобы нежданно встретить в лесной чаще Диану.

– Рвущую лаванду и розмарин?

– Наверное.

– Ну, так мне лучше обзавестись конягой. – Они вместе засмеялись, а потом Майкл добавил: – И в любом случае зачем мне нужна Диана в лесной чаще, когда у меня есть Джин рядом с живой изгородью?

В этот вечер она отложила книгу. Явно она содержала одну чепуху. Три дня спустя Майкл сказал небрежно:

– Да, кстати. Я записал тебя на прием.

– К кому?

– В Лондоне. Она вроде бы очень хорошая. Так мне говорили.

– А она… не зубной врач?

– Нет. – Он отвел глаза. – Она тебя… вроде как осмотрит.

– А мне требуется осмотр? – Джин не столько обиделась, сколько удивилась. – И ты меня вернешь, если я окажусь с дефектом?

– Нет, нет, конечно, нет, детка. – Он взял ее за руку. – Просто… ну, так полагается для женщин. То есть теперь полагается.

– Никогда не слышала, чтобы кого-то отправляли в Лондон для осмотра, – сказала Джин почти сердито. – А что делали деревенские жители, когда еще не было железных дорог?

– Это же не то, милая, не совсем то… Ну, дети и вообще…

Настала ее очередь отвести глаза. Господи, подумала она. Но разве не мужчины несут ответственность за это? Разве не это означала «ответственность» в книге? Внезапно она подумала о других словах. «Эрецированный», и «разрыв плевы», и «смазанный слизью». Все это казалось просто ужасным.

– А не можем мы быть просто друзьями? – спросила она.

– Мы уже друзья. Вот почему мы женимся. Когда мы поженимся, мы по-прежнему будем друзьями, но мы будем… женаты. Вот в чем дело.

– Понимаю.

На самом деле она ничего не поняла. И ей стало очень скверно.

– А ты отвезешь меня подышать горным воздухом, если я окажусь с дефектом? – спросила она.

– Сразу же, как позволит рядовой Гитлер, – обещал он. – Сразу же, как позволит рядовой Гитлер.

Из доктора Хедли получился бы замечательный зубной врач, подумала Джин. Она была ободряющей, профессиональной, объясняющей, понятной, дружелюбной и абсолютно жуткой. На ней был белый халат поверх костюма, который вполне сошел бы за офицерскую форму. Она усадила Джин на кушетку и успокоила ее, обсуждая воздушные налеты. Джин это показалось неправильным подходом, и она внезапно сказала:

– Я пришла для осмотра.

– Ну конечно. Осмотр мы проведем сегодня, а примерку на следующей неделе. Я убедилась, что девочки обычно предпочитают не спешить.

– Понимаю.

Какая еще примерка? Господи!

Тут доктор Хедли начала задавать вопросы про Джин и Майкла, и некоторые из них казались чересчур уж подробными.

– А что вы знаете о половом акте? Скажите мне откровенно.

Джин назвала книгу в бордовом матерчатом переплете, ту, которую написала женщина, чья пьеса про страусов начиналась в напряжении и поддерживала его до самого конца.

– Прекрасно. Так что теперь вы уже, наверное, знаете почти все. Всегда полезно почитать заранее. И что вы думаете о половом акте – то есть о нем в общем смысле?

К этому времени Джин почувствовала себя увереннее. Доктора Хедли ничто шокировать не могло. Волосы у нее были зачесаны кверху и закручены в аккуратный, но кособокий узел. Джин он напомнил деревенский каравай.

– Я думаю, что он смешной.

– Смешной? В смысле непривычный? Да, вначале так бывает. Но затем вы привыкаете.

– Нет, смешной. Смешной-ха-ха-ха. Смешной-ха-ха-ха.

Эрецированный, подумала она, разрыв плевы, лаванда, королева Арагона. И позволила себе хихикнуть.

– Чем-чем, а смешным он не бывает, милая моя.

О господи!

– Он крайне серьезен. Он прекрасен, может быть, чреват сложностями, но он НЕ смешон. Вы понимаете? – Джин кивнула, краснея за свою промашку, до конца не поверив. – А теперь пройдите за ширму и снимите одежду ниже пояса.

Джин виновато сняла. И задумалась о туфлях. Туфли – одежда или нет? Надеть их или нет? О господи. Ну зачем она сказала, что секс-акт смешной! Конечно, он вполне может оказаться совсем другим. А вдруг ее Периодичность Повторений превзойдет все ожидания; а вдруг ей никакой горный воздух не понадобится. Как она ни старалась, но не могла не думать про пенис Майкла. Собственно, не о нем – его она не только пока еще не видела, но даже не пыталась вообразить, – а об идее пениса. О том, что соединит их тела, – о секс-дефисе.

Она вышла из-за ширмы. Ей было велено лечь, и тогда… о господи. Дикие кони, подумалось ей. Тишина была жуткой. Джин замурлыкала про себя. «Орел – мы поженимся, крошка»… Потом смущенно замолчала. Наверное, доктор Хедли не одобряет мурлыканья, даже если слова и в самый раз.

– Может возникнуть легкое ощущение холода.

Джин напряглась. Ее обольют холодной водой в наказание за то, что она легкомысленно запела? Но нет, это оказалось только… она перестала думать о себе ниже пояса. Глаза у нее крепко зажмурились, словно плотно сдвинутые светомаскировочные шторы, но сквозь веки просвечивали красные отблески жизни снаружи. Черно-красные – цвет войны, цвет войны Томми Проссера. Томми Проссер в своем черном «Харрикейне», со сдвинутым фонарем, и красные отблески приборной доски мягко освещают его лицо и руки. Томми Проссер в своем черном «Харрикейне» высматривает красные выхлопы бомбардировщиков, возвращающихся на свои базы.

– Ну, с детской все в порядке, и к комнате для игр никаких претензий нет, – внезапно сказала доктор Хедли.

– Отлично.

О чем она говорит?

Доктор Хедли открыла ящик и вытащила три круглые жестянки, помеченные номерами. Две побольше она убрала с шутливым «не надо пугать лошадок», а третью открыла. Отвинчиваясь, крышка выбрасывала в воздух облачка талька.

– Сейчас я просто покажу, в чем суть, а на следующей неделе попробуете сами.

Доктор Хедли извлекла колпачок и щелчком удалила с него тальк.

– Очень просто, видите? Пружинистый ободок. – Она сжала колпачок в узенькую восьмерку. – Гибкий, прочный, абсолютно безопасный, если его правильно надеть. Вот попробуйте.