Глубоко под кожей - Страница 11

— Ты будешь просто великолепна в этой сцене на балу.

— Вчера было гораздо хуже. — Она отхлебнула кофе. — Если они еще раз меня намочат, я растаю.

— Мисс Ротшильд говорит, что вчерашний получился просто отлично. Я сам видел.

— Спасибо. — Она заметила отражение Квина в зеркале и решила, что момент настал. — Ларри, это Квин Доран, мой друг. — Только долгие годы репетиции не позволили подавиться этим словом, когда она протянула Квину руку через плечо. — Это Ларри, моя правая рука. А частенько и левая. Квин несколько дней понаблюдает за съемками.

— Хорошо… — Ларри прочистил горло. — Очень мило.

Квин увидел, что на самом деле молодому человеку это совсем не понравилось. Еще одна жертва, подумал он. Но он не мог позволить себе испытывать сочувствие. Только подозрительность.

— Я не буду вам мешать, — пообещал он, осторожно поглаживая костяшки пальцев Шантел. — Я просто хочу посмотреть, как Шантел работает.

— Разве это не мило? — спросила актриса с сияющей улыбкой. — Квин сейчас временно сидит без работы, и он решил этим воспользоваться. Только не принимай все близко к сердцу, дорогой. — Она похлопала его по руке, прежде чем отнять свою руку. — Мы все понимаем, как трудно сейчас найти работу, особенно ботаникам. — Удовлетворенная Шантел встала. — А теперь я пойду одеваться.

— На сегодняшнее утро запланирована рекламная фотосессия, — напомнил Ларри, кинув Неуверенный взгляд на Квина. — Как только будешь готова, иди в бальный зал.

— Отлично.

— Я пойду с тобой, дорогая, — Квин обнял ее за плечи и прижал к себе чересчур крепко. — Я помогу тебе застегнуть пуговицы и застежки.

— Успокойтесь, Доран, — пробормотала она, когда они уходили. — В этой сцене я буду в платье без лямок, а синяки мне совсем ни к чему.

— Вы хотите, чтобы я поставил их там, где не видно? Но ведь я же ботаник.

— Меня всегда привлекали тонко чувствующие мужчины, глубоко погруженные в себя.

— Вроде Ларри?

— Он мой помощник. Оставьте его в покое.

— Не учите меня, как я должен работать.

— Это очень милый мальчик, у него были отличные рекомендации и…

— А когда вы приняли его на работу?

Шантел раздраженно распахнула дверь своего трейлера:.

— Около трех месяцев назад.

Захлопнув за собой дверь, Квин вытащил блокнот.

— Скажите мне его имя и фамилию.

— Ларри Вашингтон. Но я не понимаю…

— Вам и не нужно ничего понимать. А что вы скажете о гримере?

— Джордже? Какие глупости, он же годится мне в дедушки!

Квин перевел взгляд и встретился с ее взглядом.

— Сообщите мне его фамилию, мой ангел. Для нездорового человека не существует возрастных рамок.

Шантел пробормотала фамилию гримера и скрылась в комнате для переодевания.

— Мне не нравятся методы вашей работы,

— Я сообщу об этом в отдел жалоб. — Сев на подлокотник кресла, он быстро и с интересом оглядел гримерку. Как и ее дом, она была выдержана в белых тонах. — Пока мы здесь, сообщите мне имена и фамилии мужчин, с которыми вы общаетесь на съемочной площадке.

Наступила краткая, напряженная пауза.

— Что, всех мужчин?

— Да, всех.

— Это невозможно, — сказала она. — Я не в состоянии запомнить всех. Многих знаю только в лицо или по именам, но фамилии многих мне неизвестны.

— Тогда узнайте их.

— У меня есть своя работа. Я не могу…

— У меня тоже работа. Узнайте фамилии своих сотрудников.

Шантел рывком застегнула молнию на спине и выругалась, глядя в отделавшую их стену.

— Я попрошу Ларри составить для меня список.

— Нет. Я не хочу, чтобы у кого-нибудь возникли подозрения.

— Ну хорошо, хорошо. — На мгновение она подумала, что лечение хуже самой болезни, но тут же вспомнила содержание последней записки. Нравится ей это или нет, но она не сможет обойтись без Квина. — Ассистента режиссера зовут Амос Лири. Оператора Чак Пауэрс. Но, черт побери, они занялись съемками не сегодня. Они уже много лет в этом бизнесе. И у них есть семьи.

— А какая разница? Болезнь есть болезнь.

Когда она вошла в комнату, Квин сидел и писал в своем блокноте.

— А что вы скажете о режиссере?

— Режиссер у нас женщина. — Шантел расстегнула ремешок часов и положила их на стол. — Я думаю, ее можно вычеркнуть.

— А как насчет… — Он сделал ошибку, подняв голову и посмотрев на нее. Все слова вылетели у него из головы, поскольку ее вид поразил его в самое сердце. На ней было красное, ярко-красное переливающееся платье, которое плотно облегало тело. Прилегающий лиф был низко вырезан на груди, а юбка обрисовывала все изгибы ее фигуры. Она была собрана в складке на бедре и заколота кольцом со сверкающими камнями. Во рту Квина вдруг пересохло.

Шантел заметила его взгляд и поняла, что с ним происходит. Обычно она улыбалась в ответ либо от удовольствия, либо просто автоматически. Но сейчас она обнаружила, что не может улыбнуться, потому что ее сердце бешено забилось. Он медленно встал, а она сделала шаг назад. И только много позже она поняла, что впервые в жизни отступила перед мужчиной.

— Я назову вам имена остальных попозже, — быстро произнесла она. — Меня ждут на съемочной площадке.

— А для чего вы надели это платье? — Он не сделал второго шага к ней. Его остановил инстинкт самосохранения.

Шантел облизала губы.

— Я буду играть женщину, которая пришла на бал, чтобы отомстить.

Он снова посмотрел на нее, медленно поднимая глаза, потом опуская их, а потом опять встретился с ней взглядом.

— Я думаю, вам это удастся.

Она заставила себя вдохнуть поглубже, а потом выдохнуть. «Играй свою роль», — велела она себе. Она всегда могла разыграть какую угодно роль.

— Вам понравилось? — Она медленно повернулась, демонстрируя ему низкий вырез на спине

— Для половины восьмого утра это чересчур смело.

— Вы так думаете? — Она улыбнулась, чувствуя себя получше. Подождите, вы еще

не видели украшений, которые к нему прилагаются. Картье одолжил нам ожерелье и серьги. Весь этот блеск стоит двести пятьдесят тысяч долларов. Скоро сюда явятся двое вооруженных охранников и сгорающий от беспокойства ювелир.

— А почему нельзя использовать стразы? Они ведь тоже сверкают.

— Потому что настоящие бриллианты привлекут больше людей. Поняли?

У дверей он остановил ее, прикоснувшись кончиком пальца к ее обнаженному плечу. Оба они вздрогнули от этого прикосновения.

— Один вопрос: у вас под платьем что-нибудь надето?

Ей удалось улыбнуться только потому, что ее рука уже лежала на ручке двери.

— Это Голливуд, мистер Доран. О таких подробностях догадывайтесь сами.

И она вышла из трейлера, надеясь, что стеснение в ее груди пройдет еще до того, как они сделают первый дубль.

К полудню Квину пришлось пересмотреть свои взгляды на личность Шантел, по крайней мере в одном вопросе. Она не была избалованной, капризной примадонной, какой он ее считал. Она пахала, как лошадь, Породистая лошадь, возможно безо всяких жалоб снова и снова повторяя куски снимавшейся сцены.

Она была очень любезна с фотографами, хотя фотосессия продолжалась целых полтора часа. Она не рявкнула на гримера, как сделала одна из снимавшихся с ней звезд, когда он подошел к ней, чтобы поправить грим. Из-за осветительных ламп на площадке стояла невыносимая жара, но Шантел не выглядела измученной. Между дублями она выпивала стакан минеральной воды, который всегда стоял наготове, и не могла даже присесть, чтобы не помять свое платье.

Двое вооруженных охранников не отрывали напряженных взглядов от нее и сверкавших на ней украшений стоимостью в четверть миллиона долларов. Эти украшения очень ей идут, вынужден был признать Квин — массивное золотое ожерелье, инкрустированное алмазами и рубинами, которое обвивало ее шею, и симфония алмазов и ярко-красных камней, свисавших с ее ушей. Она носила их с изяществом женщины, которая понимает, что заслужила их.

Квин держался подальше от съемочной площадки и недоумевал, как актеры выносят однообразие репетиции,