Глубокая охота - Страница 14

Моноплан вышел из пике и прошёлся вдоль палубы. На столь малом удалении от борта его настоящие размеры стали заметны куда лучше – скромные метры от слабенького движка в носу до хвоста с закопчённой керамической ступой порохового толкача короткого старта.

От ниш зенитных установок незамедлительно раздались пронзительный свист боцманских дудок и трубный глас командиров расчётов с указанием ошибок тренировочных стрельб.

– Действительно, полезная штука. – Такэда вывел самолётик в горизонталь и выровнял полёт. – Отдал.

– Взяла. – Юная девчонка из бортстрелков ударной полусотни торопливо перекинула селектор на второй увесистый алюминиевый кирпичик с одинокой ручкой управления и парой реостатов сбоку. Беспилотник послушно дёрнул крыльями в контрольном манёвре и пошёл в небо. При всей смехотворности почти игрушечного движка, горизонтальную скорость он выдавал узлов этак сто двадцать. Всего тридцать лет назад далеко не всякий истребитель так летал.

– Выводите на штатную позицию атаки с кормы по штирборту, и по готовности батарей – по новой. – Капитан отдал девчонкам и свой блок управления, проследил, как игрушка-переросток набирает высоту, и повернулся к начальнику службы охраны аэродрома. – Ну что я могу сказать? Сейчас у вас работала всерьёз лишь третья восьмилинейная спарка. Мазала, конечно, но меньше всех остальных. От условной дыры в районе носового лифта ангарной палубы нас это условно не спасло. Там сейчас условно тысячефунтовка и условный же пожар в ангаре, который подбирается к подготовленным для подвеса бомбам и торпедам. А мы, соответственно, условно небоеспособны и скоро взлетим на воздух без мотора. Фактическая боеготовность службы охраны аэродрома обговорённым контрактным обязательствам не соответствует.

Роберт Шеученка послушно ел начальство бесстрастным, как глаза-пуговицы у игрушечного лемура, пластиковым взглядом и ждал продолжения. То не замедлило последовать.

– Время на исправление ситуации до начала активных действий борта у нас есть. – Капитан Такэда задумался. – Тренировки на переходе сделаем регулярными. Думаю, если сжигать хотя бы пару тысяч снарядов за раз, какой-то прирост эффективности огня ваши команды покажут. А заодно потренируются менять расстрелянные стволы в условиях передового базирования.

– Несомненно, Такэда-дайса, – подтвердил Роберт Шеученка. – Наземные базы подготовки, к сожалению, имели на вооружении только медленные буксируемые конусы. И в кабине пилота сидел обычный армейский сверхсрочник из тыловых гарнизонов, а не морской ястреб Конфедерации и убийца имперского мегалинкора, если мне будет позволено оправдание.

– Вот ещё! – фыркнул Такэда. – Никаких оправданий. Я эту ручку первый раз в жизни в руки взял. Совершенно незнакомая машина. Пусть и учебно-тренировочная. Работайте. Морские лётчики у Империи точно есть. Я проверял.

– Хороший лётчик остережётся так рисковать собой, капитан, – вернулся к оправданиям Шеученка. – Ваш заход в пике через полосу заградительного огня в некотором роде выглядел самоубийством для живого человека в кабине настоящего самолёта.

– Хороший – возможно, – согласился Такэда. – Но кроме них есть и посредственные. Те, кто не видят картину боя вокруг себя. Те, для кого существует лишь бомбовый прицел и цель в нём. Иногда они даже из пике выйти не успевают. Но очень часто они успевают сбросить бомбу. Ничего другого я вам сейчас не показал. Чистое идеальное пикирование залипшего на прицеле одноглазика.

– Вот как. – Начальник службы охраны аэродрома растерялся. Мысль о том, что явно героические на первый взгляд самоубийственные поступки может совершать не закалённый боями ветеран, который знает, что делает и как намерен выкручиваться после, а юный остолоп, который просто не понимает, что происходит, до этого момента его ни разу не посещала.

– Честно говоря, – закончил Такэда, – я искренне верил, что самолёт-мишень в этом пике окажется потрачен. Увы, подготовка расчётов хуже, чем я боялся. Но высокий темп стрельбы и бесперебойная подача кассет меня порадовали. Здесь придраться не могу. А значит, проблема только в нехватке опыта. И вы её исправите. До того, как об мою палубу разобьётся первый имперский смертник, а не после.

– Вы тоже верите басням о монашках-смертницах Империи, капитан? – удивился Шеученка. – Официальное расследование КБР вроде бы доказало, что это трёхлетней давности вымысел журналистки Кривицкой из «Москвы сбоку».

– Да чего мне в них верить, у меня вон, – Такэда кивнул в сторону, – целый выводок своих. Только зазевайся, и готово. Без всякой мифической крылатой торпеды. На чистом боярском гоноре. Но это уже не ваша проблема, чиф.

Юные станичницы на лётной палубе ухитрялись выглядеть одновременно военными на всю голову и выводком институток на экскурсии. Такэда, при всей его лояльности к традициям ударных полусотен, впервые задумался, что допустимые куренные различия лётной формы – не самая хорошая затея. Доступные «золотому экипажу» кутюрье постарались на все заплаченные деньги. При наличии груди, талии и прочей здоровой женской фигуры вроде бы приличные нормы пошива ударного войска морского превращались во что-то настолько лихое, что капитан всерьёз опасался эпидемии прогрессирующего косоглазия у нижних чинов и матросов.

К тому же при очередном эффектном кренделе в боевом заходе беспилотника девчонки принимались совершенно по-детски визжать от восторга на всю палубу.

Да, все бортстрелки соответствовали по квалификации формальным требованиям радиооператора удалённо контролируемой спецтехники, а коротенькую брошюру с логотипом некоронованного короля игрушек Реджинальда Дэнни написали те же добрые сказочники, что учили внуков состоятельных бояр не бояться первого в их жизни радиоуправляемого самолётика. Никаких проблем с управлением летающей мишенью ЛМ-17 не возникло бы и у сенатора-демократа преклонных лет.

Даже стартовало военное поделие с рампы на пороховом движке, предварительно раскрутив пропеллер, а садилось на парашюте, чтобы операторам не приходилось возиться с традиционной самолётной посадкой.

При мысли о посадке Такэда ожидаемо помрачнел. Разумеется, старая флотская байка сулила всяческие блага для борта с разбитым в предельно короткие сроки в ранних вылетах самолётом.

«На счастье».

Росло это поверье из тягот палубных команд лёгких крейсеров, вынужденных прыгать вокруг своего единственного гидроплана на выносной кран-балке побольше, чем иные придворные Империи вокруг Янтарного трона. Штатной боевой части крейсерам не полагалось, так что занимались этим провинившиеся, уже после своей основной палубной работы. Разбитый самолёт освобождал их от этих мучений на срок от многих суток до месяцев.

Увы, для авианосца с дежурной палубной сотней правило не работало. Да и выбитая в первый же разведывательно-тренировочный шестисотмильный лепесток на посадке стойка шасси у пилотки с почти восемью сотнями часов налёта капитана Такэду изрядно озадачила.

На посадке «Казачок» экипажа Пшешешенко – Пщолы в какой-то момент оказался почти на два фута ниже, чем следовало, и два косых ласта посадочной массы на шестидесяти пяти узлах скорости переломили металлическую стойку, как фанерную. Самолёт охромел, поломал винт о палубу и финишировал боком, чем изрядно развлёк палубную сотню и урядника лётной безопасности.

Капитан Такэда с удовольствием отметил, что сотенные и уряд работали почти идеально. А вот Марыська Пшешешенко со всем её формальным налётом – наоборот.

Рыжая зеленоглазая кошка в человеческом обличье даже ничего толком сказать не могла в своё оправдание. Сверкала на капитана возмущёнными изумрудно-зелёными глазами и плела какую-то ерунду о слишком большом волнении и качке палубы.

– Вообще-то при семи узлах ветра и волнах не выше полуметра качкой палубы можно пренебречь, – напомнил ей Такэда. – А вот следить за относительной высотой и скоростью – прямая обязанность экипажа.

– Командир, наш род числился в благородных семьях шляхты ещё до Перехода! – возмутилась Пшешешенко. – Такое недоверие слову унизительно!