Глубина моря - Страница 1

МОСКВА • САМОКАТ

Трамвай, громко стуча колесами, ехал по широкой улице. Штеффи смотрела в окно, не замечая того, что видела. Улицы, дома, магазины и деревья по пути в школу были так хорошо знакомы, что стали невидимыми. Где-то в ее сознании промелькнули другие улицы, другие дома. Как видение, как воспоминание о сне.

– О чем ты задумалась?

Штеффи перевела взгляд от окна на Май, что сидела рядом с ней.

– Ни о чем, – сказала она.

– Тебе повезло, что едешь не одна, – сказала Май. – А то, чего доброго, забудешь выйти.

С резким скрежетом трамвай затормозил у остановки Сандарна. Штеффи и Май поднялись. Так же поступили почти все остальные пассажиры, кто еще не сошел на извилистом пути трамвая через Майорну. Район Сандарна – не конечная остановка, а лишь последняя городская станция. Полупустой трамвай заворачивал за холм, пересекал черту города и следовал дальше к летним виллам в Лонгедраге и пляжам Сальтхольмена.

Штеффи жила на окраине. На самом дальнем краю города. Совсем как на острове в море, где жили тетя Марта с дядей Эвертом. Штеффи решила, что попала на край света, увидев впервые их дом на суровом западном побережье, вдали от видневшейся пристани и маленького поселка.

Когда живешь в сотнях миль от своего дома и родителей, то чувствуешь, что ты всегда далеко. Неважно, какой у тебя адрес.

Девочки сошли на посадочную площадку и перешли улицу. Прямо перед ними на пологом холме возвышалась народная школа. Огромное белое здание для сотен детей из дома для многодетных семей. Трое из семьи Май посещали эту школу. Эрику и Нинни еще рано учиться, а Бриттен, следовавшая по старшинству за Май, весной закончила учебу и устроилась в булочную курьером. Почти все дети из рабочих семей в Сандарне учились до шестого класса. Май была исключением, она получала стипендию благодаря своим высоким отметкам и продолжала учиться в школе для девочек.

– Ох уж этот дрянной экзамен по математике! – сказала Май. – Я его никогда не сдам. Ничего не выйдет, это точно. Если я завалю этот экзамен, фрекен Бьёрк не аттестует меня. А как же гимназия?

Шел третий год их учебы в школе для девочек. Осенью им предстояло поступать в гимназию. Если позволят отметки, они получат стипендию. Все в классе переживали за свои оценки, но только Штеффи и Май без стипендии не смогут продолжить учебу.

– Все будет в порядке, – сказала Штеффи. – Я тебе помогу.

В центре города дома были обращены фасадами на улицу. За ними теснились сады и заборы, другие дома и сараи. Темные лабиринты, скрытые позади, вели к светлым улицам.

В районе Сандарна не было садов. Дома стояли на склонах холмов, еще покрытых прошлогодней жухлой травой, но скоро они зазеленеют. Светлые ряды зданий были развернуты так, чтобы солнце освещало каждое окно и балкон. К подъездам вели узкие дорожки. Во дворах сохли яркие лоскутные коврики, и повсюду галдели дети.

Сначала Штеффи с Май зашли в «Консум» и купили в кредит продукты на ужин. Здесь всё, как говорится, «записывали». Тетя Марта бы этого не одобрила. Один из ее многочисленных жизненных принципов гласил: никогда не брать в долг.

Затем они зашли в детский сад и забрали Эрика с Нинни. Эрик, шестилетний баловень, не желал, чтобы его видели со старшей сестрой и ее подругой, и сразу же убежал играть с большими мальчишками. Трехлетняя Нинни обнимала и целовала Май и отказалась сама подниматься по лестнице. Май взяла ее на руки, но вскоре Нинни попросилась к Штеффи, а на полпути до квартиры малышка снова захотела к сестре.

– Избаловали ребенка, – ворчала Май, таща Нинни последние два лестничных пролета на четвертый этаж.

– Кто же ее избаловал? – смеясь, спросила Штеффи.

– Да знаю я, знаю!

На лестнице их догнала Гуннель, ей исполнилось восемь. Она увидела, как девочки зашли в подъезд, и хотела рассказать о том, что случилось в школе. Гуннель взяла Штеффи за руку и принялась увлеченно болтать. Она была в восторге от темных волос и карих глаз Штеффи; Гуннель даже пыталась подражать ее легкому акценту. Гуннель всегда держала Штеффи за руку или сидела у нее на коленях. Штеффи была не против.

Хотя временами, когда Гуннель сидела у нее на коленях и играла локоном, Штеффи охватывало чувство вины. Изза Нелли. Нелли, ее собственная младшая сестра, оставалась на острове у своих приемных родителей, тети Альмы и дяди Сигурда, пока Штеффи училась в Гётеборге. Штеффи виделась с сестрой лишь один раз в месяц на выходных и на каникулах, когда приезжала на остров. Нелли шел одиннадцатый год – взрослая девочка, которая уже не сидит ни на чьих коленях.

Покидая Вену еще до войны, Штеффи обещала маме с папой заботиться о Нелли.

Она не была уверена, что ей это удалось.

Штеффи открыла дверь ключом, одним на двоих с Май. У Бриттен был свой собственный, а младшие дети гуляли во дворе и ждали, пока не вернутся из школы Май и Штеффи или не придет пораньше с работы их мама.

На коврике у порога в прихожей лежала желтоватая почтовая карточка. Штеффи подняла ее. Она даже не взглянула на обратный адрес, потому что знала его.

Ранней осенью перестали приходить из Вены письма от родителей. Многие месяцы ни Штеффи, ни Нелли ничего о них не знали. Беспокойство, словно ноющая боль, не покидало ее, день за днем, неделя за неделей, месяц за месяцем.

Наконец пришла карточка, точно такая, как сейчас у нее в руках. Обратный адрес – Терезиенштадт, лагерь в Чехословакии около Праги. Немцы собрали там тысячи евреев: мужчин, женщин и детей из Вены и Берлина, Гамбурга и Праги. В этом лагере оказались бы и Штеффи с Нелли, если бы мама с папой вовремя не отправили их в Швецию.

Послания из Терезиенштадта выглядели всегда одинаково. Простая почтовая карточка без конверта. Скупой текст. Штеффи посчитала слова – всего тридцать, помимо даты и подписи. «Наверное, больше нельзя писать», – подумала Штеффи. Кто-то сидел и считал слова в тысячах карточек. Не удивительно, что они приходили не раньше чем через месяц, иногда и того позже.

В первой карточке папа просил отправить посылку с продуктами. Он не объяснил, что им было нужно, но тетя Марта помогла Штеффи наполнить коробку консервами, сушеными фруктами, овсяной крупой и твердым хлебом грубого помола. Теперь они собирали посылку каждый раз, когда Штеффи приезжала на остров. Половину расходов тетя Марта брала на себя, остальное Штеффи покупала сама на деньги, которые заработала в цветочном магазине за неделю до Рождества. Зимой тетя Марта упаковала в посылку теплые вязаные носки и шарфы. Иногда мама Май, тетя Тюра, совала Штеффи банку консервированного молока или пачку изюма и просила отослать в следующей посылке.

Май тоже сразу поняла, что карточка – от родителей Штеффи. Она опустила Нинни на пол и забрала у Штеффи сумку с продуктами.

– Слушай, иди в комнату, – сказала она, – Я разберусь с малышами и с ужином.

Май исчезла в кухне, забрав с собой Нинни. Гуннель стояла в прихожей и смотрела на Штеффи, пока та снимала пальто.

– Гуннель! – крикнула из кухни Май. – Иди сюда, оставь Штеффи в покое!

Гуннель неохотно побрела в кухню. Штеффи с карточкой в руке вошла в спальню, которую делила с Май, Бриттен и Гуннель. Родители Май спали с Нинни в большой комнате, а одиннадцатилетние Курре и Улле – на кухонном диване. Эрик спал в ванной комнате, где должна была стоять ванна. Саму ванну раздобыть не удалось. Коммунальные службы пообещали установить ее после войны.