Глиф - Страница 3

— Не надо, — отказался Ромка.

— А мне, пожалуйста, вот это, — Клеврет протянул мятую распечатку. У него вечно не было черной краски в принтере, и Клеврет печатал темно-синим. — Шлем, кирасу и наплечники. Сможете?

— Я-то смогу… — протянул Чоппер, разглядывая нарисованный доспех. — А вот ты… Двести баксов.

Ого, подумал Ромка, но Клеврет, к вящему ромкиному удивлению, недрогнувшей рукой достал из кармана секонд-хендовской курточки два новеньких, хрустящих стольника.

— Когда будет готово?

— Месяц. Или полтора. Я позвоню, — сказал Чоппер.

На обратном пути, пробираясь по тропинке между огородами, Ромка поинтересовался:

— Откуда баблос?

— Я перса продал, — гордо заявил Клеврет.

— В Варкрафте? — обалдел Ромка. — Ты ж его два года качал!

— Прокачал — и продал, — отрезал Клеврет. — Теперь все. Никаких больше игрушек. Только реальность. Сделаю доспех, стану файтером.

Ромка ухмыльнулся. Клеврет — файтер? Да он же всю жизнь интриганов отыгрывал, ничего кроме кулуарки на игре не совершал.

— Ну-ну. Тренировка сегодня на три, приходи…

— Так у меня же доспеха еще нет! — очень искренне возмутился Клеврет.

4

Пират вел себя отвратительно. Помесь лайки, кавказца и тираннозавра, лохматое чудовище с хитрющими глазами, Пират первым делом поставил Нике лапы на плечи, привалив ее к стене, обслюнил лицо и тут же получил нагоняй от Клавдии Петровны, тишайшего вида старушки, больше всего напоминавшей бабушку из сказки про Красную Шапочку. После выволочки Пират на время присмирел, но уже дома, в квартире деда, завидев поводок, моментально впал в жизнерадостно-щенячий идиотизм.

При этом, пока они спускались с седьмого этажа, чудовище, весившее больше Ники, вело себя максимально корректно, с ног не сбивало, поводок не тянуло, и только нещадно лупило хвостом по Никиным бедрам. А вот в сквере, когда Ника его отстегнула, Пират начал отрываться по полной: гонять за голубями, мелкими дворняжками и — к ужасу Ники — за детьми. Дети, однако, его давно знали, поэтому вскоре Пират удирал от них, довольно ухмыляясь кошмарно-зубастой пастью. Пришлось опять брать его на поводок и бегать вместе с ним…

Было пасмурно, и с неба сыпались колючие микроскопические снежинки. Под ногами хрупал черный от копоти наст.

Через полчаса, когда и Ника, и Пират окончательно выдохлись и перепачкались, Пират повел временную хозяйку в сторону дома, а Ника сделала себе зарубку на память — обязательно купить лифтовую карточку. Тренировки тренировками, но после такой интенсивной прогулки подниматься пешком на седьмой этаж — удовольствие ниже среднего…

Дома Пират угомонился, дал вымыть себе лапы, свернулся мокрым клубком на одеяле и захрапел. Ника стащила с себя заляпанные грязью джинсы и отправилась в душ.

Она вернулась посвежевшей и зверски голодной. Ее внутренние часы сбились, как после долгого перелета, и, хотя было около десяти, аппетит разыгрался вполне обеденный. Снова исследовав холодильник, Ника соорудила себе ужасно вредную, насыщенную жирами и холестерином яичницу с грибами и сыром и, умяв ее в один присест, внесла в список предстоящих покупок молоко, хлопья и вообще полезной еды. Например, спаржи. И помидоров, хотя бы тепличных — очень хотелось витаминов.

После завтрака Ника распаковала ноутбук и отправилась к деду в кабинет. Здесь, слава богу, все осталось без изменений. Плотно забитые книгами полки, стопки журналов на полу, старинный, резного черного дерева, стол с зеленым сукном, на котором дико смотрелся плоский монитор и беспроводная мышка. Этажерка с дисками. Дорогие колонки. Вебкамера. Студийная фотография шестнадцатилетней Ники, сделанная незадолго до ее отъезда.

Ника подключила свой ноут к модему деда и первым делом проверила почту. Немножко спама, приглашение на мастер-класс по макрофото в Екатеринбурге, рассылки о дизайне, стандартный набор комплиментов от редактора насчет февральского номера… Обычный хлам. И два личных письма.

Одно — от Олежки: долетел нормально, погоды мерзкие, Питер грязный, заказчики — уроды, подрядчики — козлы. Олежка был архитектором и специализировался на крупных торговых центрах и развлекательных комплексах. Восемь месяцев в году он проводил в командировках, в основном — в России. У Ники, фрилансера и вольной художницы, график был вообще сумасшедший, поэтому их совместную жизнь называть семейной было бы преждевременно. Впрочем, они и не торопили события.

Второе письмо было с незнакомого адреса. Без присоединенных файлов, размер маленький, темы нет. Можно глянуть.

«Никуся! Это я, дед. Огромная к тебе просьба!!! Сегодня в областной библиотеке в два часа пополудни открывается выставка Глеба Чаплыгина, старинного моего приятеля. Сто лет назад ему обещал сделать фоторепортаж, и вот, свинья такая, задерживаюсь и на выставке быть не могу. Выручай!! С меня сто грамм и пончик!»

Ну, дед, ты даешь. Удружил.

Ника не возила с собой много вещей — цыганская жизнь приучает экономить на багаже. Отправляясь в гости к деду, она захватила с собой только самое необходимое и вполне повседневное: черные джинсы, уже испачканные Пиратом, зеленые штаны с карманами, серую офисную юбку, пару блузок и свитерков, замшевые сапожки от «Тимберленда» практически без каблуков, ветровку «Коламбия» и короткую мальчиковую дубленку с овчинным воротником. Сплошной унисекс (не считая, конечно же, юбки) и никакого гламура. А тут такое мероприятие. Богемное, можно сказать.

Ладно, придется импровизировать.

Глеб Эрнестович Чаплыгин, член союза художников Украины, заслуженный артист СССР, согласно пресс-релизу, последние четыре года провел на Гаити, после чего вернулся на малую родину, где, благодаря меценатской поддержке фирмы «Радомбуд» и лично господина Радомского Геннадия Романовича, организовал свою персональную выставку под названием «Старые улочки Житомира». Чего Ника не могла взять в толк, так это зачем было ехать на Гаити, чтобы писать улочки Житомира? Видимо, ради ностальгии.

Особого ажиотажа среди бомонда выставка не вызвала. К половине второго, когда Ника подъехала на такси к библиотеке, толпы восхищенных поклонников там не наблюдалось. На Новом бульваре было ветрено, на клумбах лежал бурый снег, и обсыпалась гранитная облицовка с мертвого фонтана.

Здание библиотеки — грязно-серая бетонная коробка — изнутри оказалось на удивление просторным и светлым. Холл чем-то напоминал старый фильм «Чародеи»: те же мраморные полы, каркасные лестницы, декоративные перегородки в стиле «советский модерн»… Картины на стенах были завешены белыми покрывалами для создания пущей интриги. Немногочисленный житомирский бомонд тусовался у стендов «История нашего края».

Ника расчехлила «Кэнон», повесила его на шею и отправилась на поиски Чаплыгина. Как говорила Лерка, ее коллега и подружка, хорошая камера дает фотографу возможность два-три раза за день пожрать на халяву. Главное — найти хэппенинг с фуршетом. Хотя на фуршет меценатской помощи господина Радомского и не хватило, большой черный фотоаппарат с длинным объективом автоматически придал Нике статус представителя прессы. По крайней мере, косились на нее с уважением.

Главной распорядительницей мероприятия значилась молодая (на вид — ровесница Ники), но очень уж страшненькая библиотекарша. Волосы ее были варварски обесцвечены перекисью водорода до состояния мочалки из морского огурца, на прыщеватом личике красовались массивные очки в роговой оправе, а одета девица была в длинную зеленую юбку и блузку со стразиками, которые только подчеркивали все недостатки ее фигуры — короткие ноги и слишком широкий таз.

— Здравствуйте! — сказала Ника. — Я ищу Глеба Эрнестовича.

Библиотекарша смерила Нику взглядом поверх очков, оценив дорогую обувь и профессиональную технику, и спросила с наигранной заинтересованностью: