Глиф - Страница 18

Это — три.

Вняв предостережению судьбы, Марина решила из дома больше не выходить, по е-мейлу перенесла встречу с Анжелой, выпила феназепам и легла спать.

Во вторник с самого утра, чтобы не опоздать на работу, Марина поехала в больницу к Белкину. Тот, как ни странно, уже не спал (хотя обычно по выходным любил дрыхнуть до полудня).

— Марина, — страшно зашептал он, округлив глаза. — Мне надо с тобой поговорить.

В палате кроме Белкина лежало еще шесть человек с переломами разной степени тяжести — кто-то в гипсе, кто-то в лубке, а один даже на вытяжке, мерзкого вида устройстве, напоминающем дыбу. Все они спали, похрапывая и попердывая, поэтому Марина присела на край койки Белкина и тоже шепотом ответила:

— Мне тоже.

В воскресенье Белкин незнамо как уговорил врача вколоть ему обезболивающее, причем на основе морфия, в результате чего забалдел и к разговору способен не был, глупо улыбаясь и пребывая в неземном блаженстве. В понедельник, понятное дело, Марина проведать его не смогла — как-то, знаете ли, было не до того… Поэтому допрос (а Марина собиралась построить беседу именно как допрос, и не только по просьбе Анжелы, но и по собственной инициативе) придется проводить сейчас.

Белкин был бледен, лицо его осунулось, под глазами набухли мешки. У него давно были проблемы с почками и пищеварением, а больничная еда и здорового человека свалит. Марина даже почувствовала укол жалости, и тут же его подавила. Сам виноват, идиота кусок…

— Ты ничего не хочешь мне рассказать? — как можно более строго спросила Марина. Из-за необходимости шептать получилось не очень. Интимнее, чем следовало.

— Не здесь, — замахал руками Белкин, покосившись на соседнюю койку. Там лежал гадкого вида старик с язвой на лице и двумя загипсованными ступнями. От старика веяло могилой. — В коридоре есть кресло-каталка…

Чтобы погрузить Белкина в инвалидное кресло, Марине понадобилась помощь дюжей медсестры, не обрадованной подобной перспективой в половину восьмого утра. Пришлось сунуть ей червонец, и без проблем выкатить Белкина на лестничную клетку, прокуренную до невозможности.

— Послушай меня, — с жаром заговорил Белкин, не дав Марине даже рта раскрыть. — Ты должна найти Нику. Это важно. Скажи ей, что у меня был ноутбук. В субботу, ночью, она поймет. Его надо найти. Я не знаю, куда он делся, когда меня сбила машина. Наверное, менты подобрали. Пусть позвонит Славику, у него есть какие-то знакомые чекисты. Пусть напряжет всех, кого сможет. Это очень важно!

— Стоп-стоп-стоп! — подняла ладонь Марина. — Для кого — важно? Для тебя? Или для этой твоей Ники?

— О господи… — драматически вздохнул Белкин. — Для всех — важно! Для меня, тебя, для всего этого долбаного города важно!!! — закричал он, умудрившись при этом не повысить голоса. Это он умел очень здорово: нагнетать обстановку и создавать театральные эффекты.

— Белкин спасает мир, — язвительно прокомментировала Марина. — Нет, не так: рыцарь Белкин на страже Житомира. Индиана Белкин в поисках утраченного ноутбука…

Белкин вдруг скис и посмотрел на нее глазами побитой собаки.

— Марусь, — попросил он жалобно. — Пожалуйста…

— Пожалуйста?! — взорвалась Марина. — А ты знаешь, что я вчера чуть не погибла?! Трижды!!! Это тоже из-за твоих дурацких игрищ?!

У Белкина вытянулось лицо.

— Угу, — сказал он опять шепотом. — А ну-ка, подробнее…

И Марина изложила — во всех подробностях — три вчерашних инцидента. По мере ее рассказа с физиономии Белкина сползли все гримасы, и героически-важно-самоотверженные, и жалобно-плаксивые; лицо Белкина постепенно каменело, губы побелели, а потом в глазах его проступил не наигранный, а всамделишный страх.

— Угу, — повторил он, когда Марина закончила. — Началось. Значит, они тебя вычислили. Значит… скоро доберутся и до меня.

Он вцепился в колеса кресла и резко развернулся на месте.

— Поехали, — скомандовал он. — Быстрее, надо убираться отсюда.

— Куда — убираться? — опешила Марина. Ей тоже вдруг стало по-настоящему страшно. Такого Белкина — сосредоточенно-целеустремленного, и в то же время — до чертиков испуганного! — она не видела никогда.

— Подальше, — объяснил Белкин. — Чем дальше — тем лучше.

— Но… почему? Зачем? Что вообще происходит?!

— Меня хотят убить, — Белкин поджал губы так, что они превратились в тонкую полоску. — И тебя заодно. Если мы прямо сейчас не уберемся из больницы, никто из нас не доживет до вечера…

3

Первый день, как обычно, ощутимых результатов не принес. Это было нормально: чтобы выйти из режима ничегонеделания и переключиться на работу, Нике требовался разгон. День, иногда два или три — зависело от того, как долго она била баклуши.

Посидеть в интернете, погуглить «граффити». Разобраться в стилях и направлениях. Запомнить слово «мурализм». Еще раз пересмотреть диск Ромчика (кстати, очень удачный контрольный образец настенной живописи города Житомира, идеально подходит для выявления аномальных тенденций). Проверить экипировку: зарядить оба аккумулятора, упаковать в сумку «Нэшнл Джиогрэфик» объективы, бленды, вспышку и «Шурфайр». Купить альбом и коробку карандашей, просто на всякий случай. Обработать водоотталкивающим спреем сапоги. Выйти в город.

Начать Ника решила с уже известных зацепок — костела, собора, синагоги и телецентра, тем более что располагались они все в пределах десятиминутной прогулки. Костел находился в историческом центре Житомира, на Замковой горе, возле сквера за домом правосудия, в двух шагах от площади Соборной (места ночного хэппенинга, с которого все и началось). Со всех сторон костел окружали строительные леса, почерневшие за зиму — реставрация продолжалась не первый год. Стены были покрыты пятнами отсыревшей штукатурки. Статуя Девы Марии грустно смотрела с крыши костела вниз, повесив голову и бессильно разведя руки.

Рисунок обнаружился на восточной, обращенной к площади, стене. Если бы Ника не знала, что искать, его можно было бы принять за банальное творчество сексуально неудовлетворенной молодежи.

Классическое такое сердечко-валентинка, с завитушками и прочими красивостями. Не хватало только стрелы Амура и надписи «Люся, я тебя люблю!» Разве что размер был странный — в рост человека, и кое-где были заметны огрехи в нанесении — словно рисовали через трафарет, а потом от руки, кисточкой замазывали пробелы там, где у трафарета были перемычки, соединяющие внешние и внутренние детали.

Хмыкнув, Ника сделала пару снимков и пошла через сквер в сторону синагоги. В середине сквера стоял громадный валун (наследие прошедшего в незапамятные времена через Житомирщину ледника), на котором была выбита дата основания города. Вокруг камня гуляли мамаши с детьми, радуясь первым теплым деньками в этом году, и шустрили ребята на роликах. На валуне уже успели мелом, наспех и криво, изобразить «сердечко», упустив некоторые детали, но сохранив общую форму. Ника снова щелкнула «Кэноном», запечатлев народное творчество, и дошагала до синагоги.

Ту и вовсе закрыли, то ли на ремонт, то ли под снос. Судя по состоянию строения, второе было более вероятно. Маленькое двухэтажное здание с новой пристройкой здорово покосилось, осело в землю и дало трещину на фасаде. Крыша прохудилась и выглядела так, будто вот-вот провалится. Спереди был заборчик с жестяными звездами Давида, а с тыла — опять-таки, обращенного к площади, на стене рядом с пятном рыжей краски (надо полагать, замазанной свастикой) и полустертой надписью «смерть жыдам» был нарисован могильный крест в окружении гробов. Тот же стиль — детский рисунок, выполненный умелым художником, та же техника — белая масляная краска через трафарет.