Глазарий языка. Энциклопедия русского языка, меняющая представление о справочной литературе - Страница 19

Ругаемся матом – плохо, бескультурье. Выходишь во двор филфака, а там милые девушки говорят словами лесорубов, разбавляя их «короче». Запретили мат – еще хуже, закручивают гайки, лишь бы что-нибудь запретить. Пора валить, короче.

Заимствуем слова – плохо. Повылазили, как черви после дождя, склизкие «коворкинги», «митболы» и «смузи». В словаре Даля двести тысяч слов. Мало, что ли? «А коншенс у тебя есть?» – к этому все придет. Не заимствуем слова – еще хуже. «Сыграем в шарокат» – ну не смешно? Давайте еще в косоворотках в офис ходить. Вспоминается Чаадаев: «К. Аксаков оделся так национально, что народ на улицах принимал его за персиянина».

Был один школьный учебник по русскому языку – ужасно, всех под одну гребенку, все творческие способности под корень, учителя, неудовлетворенные, страдают, дети ненавидят русское слово. Стало много учебников – никуда не годится, разброд, к тому же их все Сорос написал за сорок миллионов долларов и внедрил детям опасные мысли.

Не было ЕГЭ – плохо, репетиторы, коррупция и вообще. Стал ЕГЭ – полный мрак, мыслить разучились, а грамотности не научились, да и репетиторы опять (только другие), коррупция, все куплено, видеокамеры у каждого унитаза, учительница в очках Google Glass, Путин за всем следит, хотя у него есть дела и поважнее.

Как говорить? Как писать? Караул! Где лингвисты? Какая, вообще, практическая польза от вашей науки? Ах, вот лингвист, ах, вот словари. Надо же, оказывается, они всегда были. Нет, чудовищно, это неправильный лингвист, неправильные словари. Он про «звонит» говорит, про «черное кофе» говорит. Нет ли какого-нибудь другого лингвиста?

Почему всё так? Почему всегда плохо? Не по-людски как-то, как ни поверни.

Потому что мы все через страдание должны пройти и через него очиститься. Об этом писали великие русские писатели. А тех, кто не писал, уже и не вспомнит никто и никогда.

Ч. Земледельцев, специально для «Глазария языка»

Никогда ранее не публиковавшийся, рассекреченный протокол допроса О.Э. Мандельштама оперуполномоченным 467-го отделения 59-го отдела 8-го Управления мл. лейтенантом госбезопасности И.С. Шпилькиным от 19 мая 1938 года

Шпилькин (пьет водку из графина). Вы арестованы за антисоветскую деятельность, а именно за сочинение стихов с отброшенным ключом. Признаете себя виновным?

Мандельштам. Виновным себя не признаю.

Шпилькин (закусывает луковицей). Следствию известно, что в 1920 году вы написали стихотворение «За то, что я руки твои не сумел удержать…» С какой целью?

Мандельштам. Должен признать свою вину в том, что, не имея разрешения, я действительно написал это стихотворение. Цели у стихотворения, в сущности, не было.

Шпилькин (закуривает). У вас там прослеживается странное нагнетание «деревянных» образов, что не согласуется с нашим представлением об античности как о времени каменного строительства. Кроме того, необоснованно появление образов приступа, штурма, обстрела из луков – ведь Троя была взята с помощью военной хитрости. Наконец, остается неясным главное: с кем в этой картине отождествляет себя автор – с троянцами или с ахейцами? Дайте правдивые показания.

Мандельштам. Древесина напоминает мне теплую, обжитую домашность эллинизма. Штурм выдуман – разве у поэта нет права на вымысел? Что касается отождествления авторского «я» с троянцами или ахейцами, то признаюсь, что действительно хотел запутать читателя в противоречиях.

Шпилькин (ваксит сапог). Вернемся в проклятый дореволюционный 1914 год. Вы написали и читали друзьям стихотворение «Домби и сын». Признаете это?

Мандельштам. Признаю.

Шпилькин (плюет в колечко из сложенных пальцев). Все образы у вас там диккенсовские, но к роману «Домби и сын», название которого вынесено в заглавие, они не сводятся. Оливер Твист ни в какой конторе не работал и вообще не из этой книги; повесившийся банкрот – также персонаж из другого романа: как установила доследственная проверка, он из «Николаса Никльби». Получается монтаж ассоциаций, но новые связи между ними приходится достраивать читателю. Как вы можете оправдать эту невозможность уследить за лирическим сюжетом ваших произведений?

Мандельштам. Мне казалось, что звенья между высказываемыми положениями ясны собеседнику так же, как мне самому, поэтому я их и пропускал. Тут нет злого умысла, просто я оказываю собеседнику доверие.

Шпилькин (выковыривает и съедает козявку). Ваша «Грифельная ода» 1937 года также вызывает массу вопросов. В первых же двух строчках вы пишете: «Мы только с голоса поймем, что там царапалось, боролось…» Разъясните следствию, что и где именно у вас царапалось?

Мандельштам. Речь идет о разных редакциях стихотворения. «Там» – это в версии 1923 года, которая относится к версии 1937 года как подтекст. Я хотел сохранить память о том, в какой трудной черновой работе складывалась «Грифельная ода».

Шпилькин (засыпает, сквозь сон). Не юлите. Следствие считает, что ваша вина безусловно доказана.

Если бы Пушкин прожил в 2,5 раза больше, он бы написал такие стихи:

Часть первая

«Странный вы народ, блатные. Как собаки жучки, ни имени, ни роду, одни кликухи поганые», – произносит Жеглов, обращаясь к Копченому и оглядываясь на Шарапова.

Лингвистически необразованный Копченый не догадался возразить: «Вы на свои имена посмотрите». Сделаем это вместо Копченого.

Фамилия «Жеглов» происходит, как считают, от старо-русского «жегало» (от «жечь») – «каленое железо», «жало». Специалисты центра «Анализ фамилии» добросовестно указывают, по какой причине человек мог получить такое прозвище-фамилию: кузнец, заводила, острый на язык. Однако по неясным причинам забыто одно из основных значений слова «жегало» – не просто «каленое железо», а «каленое железо как орудие пыток». Не истязатель ли старых времен получал такое прозвище? Как тут не вспомнить слова Георгия Вайнера о книжном прообразе Жеглова – Высоцкого: «Кто читал этот роман, те знают, что там очень осторожно и очень аккуратно, безо всяких революционных криков написано, что замечательный человек, выдающийся сыщик Глеб Жеглов является по существу сталинским палачом. Для него не существует ценности человеческой жизни, свободы, переживаний».

А с Шараповым еще хуже. Само имя «Шарап», видимо, старое и заимствованное, но в новое время оно тесно ассоциировано с уголовным миром: жаргонное «шарап» – это «грабеж», «брать на шарап(а)» – «действовать грубо, нахально, решительно», «на шарап!» – «хватай! разбирай!».

В общем, «говорящие фамилии» у наших любимых героев.

Часть вторая

Итак, фамилия «Жеглов» происходит от старого «жегало» – «каленое железо», «жало», и ее ближайшими вариантами являются «Жегалов», «Жигалов».

Впервые в документах фиксируется «Жегалов». Жил такой человек в Москве в 1534 году.

И как же, вы думаете, его звали?

Его звали Шарап Тимофеевич.

Давно известно, что в пушкинском стихе «Души прекрасные порывы» слово «души» – это глагол.

Мы хотели бы обратить внимание наших читателей, что призывы к удушению характерны не только для нашего великого поэта, но и в целом для русской поэзии: они встречаются постоянно и в самых разных контекстах. Наши поэты проявляли здесь редкую изобретательность.