Глаз Кали - Страница 29

Что ж, золотую госпожу с алмазом во лбу ожидает крупное разочарование.

Свет и тени переливались так причудливо, что движущаяся бесшумно фигура варвара, хоть и массивная, была почти совершенно незаметна.

Только очутившись возле корзины, Конан обнаружил рядом с медным идолом человека. Живого человека. Судя по внешности — вендийца. Очень уставшего и какого-то серенького. По прежнему опыту Конан знал, что подобный цвет лица бывает у старых узников, либо у смуглых людей, переживших сильный страх.

— Эй, — шепотом окликнул его Конан. Вендиец подпрыгнул от неожиданности и посерел совершенно.

— Не бойся, — сказал ему Конан. — Меня зовут Конан. Давно она тут выплясывает?

Кивком головы он указал на Кали. Вендиец дернул углом рта.

— Я Гафа, — сказал он, невнятно выговаривая звуки. Было ясно, что он отвык разговаривать.

— Гафа? Погоди-ка… — Конан нахмурился. — Ты был с этими… с бритунцами? Сто зим назад? Хейрик, Туронис?.. Как там звали прочих, не помню… Да? Мне об этом рассказывали.

— Да, — сказал Гафа. — Сто зим? Не верится!

— Где же ты провел все это время?

— Я принадлежал идолу.

Конан посмотрел на медный жирный бок. Поморщился.

— Так они оставили тебя на милость этого красавца, а он понял все буквально и забрал тебя к себе? — Киммериец покачал головой. Воображаю, каково тебе было!

— Не хуже, чем всегда, — выдавил Гафа.

Богиня между тем приблизилась к Фридугису почти вплотную. Конан посмотрел на то, что творилось на поляне. Сейчас или никогда! У него еще оставался шанс дождаться смерти Фридугиса, забрать корзину, навьючить ее на безропотного Гафу и покинуть это место богатым и счастливым.

Но… счастливым ли? Заслужил ли Фридугис того, что с ним сейчас произойдет? Даже если бритунец на мгновение поддался алчности, не отменяет того обстоятельства, что он спас Конана от ядовитой крови убитого монстра. Да и позже вел себя вполне достойно.

Конан взял из корзины крупный рубин, подбросил его на ладони, а затем метко бросил в Кали. Камень, отскочив от золотого тела статуи, громко зазвенел и упал на землю. Второй камень, поменьше, угодил во Фридугиса. Бритунец вздрогнул всем телом. Боль привела его в чувство. И не только: она вызвала в нем воспоминание. Точно так же Конан кидался в него камнями на подвесном мосту, когда Фридугисом овладела паника…

Воспоминание пришло очень вовремя. Фридугис поднял голову и увидел над собой занесенную для последнего удара ногу статуи. Свет изливался с нее потоками, он стекал, точно вода. Это было красиво — и страшно.

Бритунец вскочил и отбежал в сторону, громко крича:

— Нет! Нет!

Конан вылетел из своего укрытия, как разъяренный демон. В его руке сверкал меч.

— Фридугис! — заорал киммериец. — Сюда!

Бритунец шарахнулся от нового явления: ему почудилось, будто он видит перед собой грозного мстительного духа. Фридугис не помнил, что именно случилось с Конаном, — в подземелье бритунец действовал, не вполне отдавая себе отчета в своих поступках.

Однако остатки воспоминаний настойчиво твердили ему о том, что в последний миг Фридугис, повинуясь приказаниям Кали, предал своего спутника.

Рассуждать, впрочем, было некогда. Равно как и гадать. Кем бы ни был этот гигант, выскочивший из джунглей и ревущий яростным голосом, ему следовало повиноваться. И Фридугис бросился в укрытие. Он спрятался за тушу медного идола. Конан между тем вышел вперед и встал перед танцующей богиней.

— Сразимся? — предложил он и поднял меч. Кали медленно перевела взгляд на дерзкого человека. Голос ее загудел на весь лес:

— Мне? Сражаться с тобой, ничтожный? Отдай мне то, что мое, и уходи!

— А что твое? — спросил Конан.

— Человеческая кровь! — ответила богиня. — Я голодна.

— Я намерен остановить тебя, — сказал Конан.

Сканда спрыгнул с плеча своей матери и встал перед варваром.

— Бейся, — сказал божок. И Конан сделал первый выпад. Сканда без труда отразил его. Запрокинув голову, он засмеялся серебристым смехом. Джунгли отозвались птичьим пением. Казалось, все вокруг ликует, глядя на поединок божества, закованного в латы, и полуодетого человека.

Что ж, Конану не впервой было одолевать противника, который не только превосходил его силой или умением, но и обладал магической защитой.

Раз за разом Конан бросался в атаку, и всегда Сканде удавалось отвести меч киммерийца. Божок был невероятно ловок. Он уворачивался, отскакивал, а если уйти от удара не удавалось, то смело подставлял свой короткий кривой меч. Щит он отбросил в сторону: массивный и очень красивый, в настоящем сражении этот щит только мешал, затрудняя движения.

Конан начал задыхаться, между тем как Сканда продолжал хохотать и вертеться перед глазами, точно уж. Странным показалось Конану то обстоятельство, что сам Сканда не атаковал! Очевидно, божок намерен прикончить своего дерзкого соперника одним-единственным последним ударом, дождавшись, пока Конан выдохнется.

А может быть… Конан похолодел. Ну разумеется! Сканда вовсе не собирается его убивать. Он хочет нанести человеку такое увечье, чтобы богиня Кали получила, наконец возможность выпить из него, живого, кровь и утолить свою вековую жажду. Вот и причина для столь странного поведения Сканды.

И Конан удвоил усилия. Он метил своему сопернику в глаза. Других уязвимых мест на теле Сканды попросту не было.

А Сканда применил новую хитрость. Теперь он постоянно менял рост. Становился то выше, то ниже; иногда он был не больше карлика, а то вдруг вырастал почти в великана. И все время смеялся. Этот смех утратил прежнюю детскую жизнерадостность, теперь он звучал назойливо и казался совершенно неестественным. Конан вдруг понял, что хохот божка выводит его из себя.

Рыча от ярости, киммериец взмахнул мечом… и голова Сканды покатилась по земле. Конан целил, как и намеревался, в глаза, однако Сканда опять изменил свой рост, и острие варварского меча перерубило шею.

Тело существа в чешуйчатом доспехе застыло на месте. Оно стояло неподвижно в той позе, в какой застигла его смерть: одна рука изогнута в изящном жесте, другая, с мечом, чуть отведена назад для очередного удара. Голова Сканды в шлеме лежала на краю поляны.

Пение Кали сделалось яростным. Богиня шагнула навстречу убийце своего сына.

Конан понимал, разумеется, что совершенно убить Сканду ему не удалось. Боги никогда не погибают истинной смертью. Но на время киммериец изгнал дух божества из красивого вместилища, где тот обретался. И этого времени, как надеялся Конан, будет достаточно, чтобы киммериец и его спутники успели унести из Вендии ноги.

Кали между тем надвигалась на Конана, гневно двигая руками. Ее пальцы сжимались и разжимались, как бы предвкушая, что тело дерзкого человека вот-вот хрустнет в ее кулаке.

Киммериец, тяжело дыша, поднял меч. Он готовился дорого продать свою жизнь.

И тут целый град камней обрушился на богиню. Фридугис и Гафа хватали из корзины гигантские изумруды и рубины и бросали их в статую Кали. Разумеется, причинить ей серьёзный вред они не могли, но этот град отвлекал ее от главного противника, подобно тому, как жалящие мошки раздражают коня и мешают ему выполнять приказания всадника.

Испустив воинственный клич, Конан кинулся на богиню. Он знал, что ему делать. Теперь знал.

Схватив рукоять меча обеими руками, Конан высоко занес его над головой и, подпрыгнув, ударил прямо по алмазу, пылавшему во лбу Кали.

Если бы Кали не отвлекалась на осыпающий ее град драгоценных камней, она никогда не пропустила бы этого удара. Но Фридугис с Гафой сделали свое дело: они дали Конану шанс, и киммериец не упустил его.

Раздался ужасающий звук.

В нем смешалось все: пение стали и звон разбивающегося камня, вопль отчаяния и яростный боевой клич, в котором звучало обещание мести…

Алмаз изменил цвет. Он покраснел, налился темной кровью. Сияние, исходившее из камня, сделалось багровым, по золотому телу богини потекли кровавые потоки.