Глаз Кали - Страница 11

Что ожидало их в Бритунии? Мало хорошего, сказать по правде. Все они происходили из древних, но обедневших родов, все четверо — младшие сыновья. Так что если и оставались какие-то богатства у их родителей, то денег этих и земель едва-едва хватало на то, чтобы обеспечить старших.

Впрочем, четверо друзей не роптали. Они прекрасно отдавали себе отчет в том, что семейное имя должны обеспечивать старшие. А на их долю выпало нечто совершенно иное: путешествия в поисках богатства. Они начнут собственную жизнь и положат начало новым фамилиям — и знатным, поскольку ведут свое происхождение из древних семейств, и в то же время весьма и весьма состоятельным, поскольку в Вендии будут обретены несметные сокровища.

Идея принадлежала Туронису, самому младшему из четверых. Он же считался самым умным из друзей. Если Туронис и не умел читать (в те годы чтение было привилегией лишь жрецов), то, во всяком случае, он обладал редким даром находить для себя знающих собеседников.

Одним из таких собеседников стал Гафа, сын вендийской наложницы. Гафа жил в доме отца Турониса, трудился на конюшне и по большей части помалкивал. Отец Турониса не был доволен ни вендийской наложницей, ни ее потомством. Поэтому от вендийки он избавился давно, продав ее какому-то другому бритунскому землевладельцу; что до сына ее, то он был оставлен и вырос в доме — но и этот полувендиец не понравился хозяину. Он был некрасив, с грязновато-серой кожей, угрюм и к тому же проявлял нерадивость в любом деле, за которое брался.

Младший хозяйский сын от законной жены, тем не менее, выбрал Гафу себе в приятели и наперсники. Оно и неудивительно: к своему меньшому отпрыску отец относился с таким же равнодушием, если не сказать — с отвращением, как и к ребенку от наложницы.

Подростки подружились, и Туронис начал много времени проводить на конюшне в обществе Гафы.

Только со своим приятелем Гафа делался разговорчив. От него-то Туронис и узнал о чудесах Вендии. Гафа мог часами рассказывать о том, сколько в Вендии сокровищ, какая там изумительно красивая природа, какой красотой отличаются тамошние женщины и как они ласковы и податливы.

«Сокровища там рассыпаны на каждом шагу, — уверял Гафа. — Мне рассказывала мать, а уж она-то не ошибается. Она ведь была оттуда родом!»

Что ж, источник сведений, по мнению мальчиков, был вполне надежным. Вскоре уже все друзья Турониса знали о богатой Вендии, где все обездоленные — если у них достанет сил, нахальства, смелости и решимости, — обретут свое счастье.

К путешествию они готовились долго. Обсуждали детали, копили деньги, чтобы добыть верховых лошадей. Придумывали, где и как будут доставать припасы.

Время шло. Решено было дождаться, пока Туронису исполнится шестнадцать — отправляться в путь раньше признали опасным. Вряд ли родители станут слишком уж усердно разыскивать своих отпрысков. Напротив, вероятнее всего, что они будут рады избавиться от обузы в лице младших сыновей. Да и старшие братья вздохнут с облегчением. Но безопасность — прежде всего. Беззащитные мальчишки в пути подвергают себя риску: дороги, как рассказывал многознающий Гафа, кишат грабителями и работорговцами.

И вот настал день, которого они так ждали. Точнее, настала ночь — решено было выступать ровно в полночь.

Сказано — сделано. Пятеро путников вышли на дорогу. Их долгое странствие началось.

Они благополучно миновали Вилайет и вступили в незнакомые пределы. Та карта, которой обзавелись предусмотрительные подростки, как раз обрывалась на середине моря Вилайет.

Расспрашивая встречных, они нашли дорогу в Вендию. И, едва очутившись в пределах этой страны, которая была родиной его матери, заболел Гафа.

Его подкосила лихорадка. У него поднялся жар, он бредил, выкрикивал разные устрашающие слова.

Поначалу молодые господа принимали эти бессвязные речи за нечто существенное. Едва Гафа принимался бредить, как они обрывали всякие разговоры и начинали прислушиваться. Но стоило ли, право, напрягать слух и рассудок, чтобы, в конце концов узнать, что «нерасчесанная грива лохмата», «потные ноги воняют», «конь больно бьет копытом» или еще какую-нибудь «премудрость» в том же роде!

Наконец один из приятелей предложил оставить Гафу в каком-нибудь храме, препоручив его милости здешних богов.

Они всерьез стали обсуждать эту идею.

— С одной стороны, велика вероятность, что он и без того помрет, — сказал один. — С другой стороны, возможно, здешние боги проявят к нему больше милосердия, нежели мы. В конце концов, он ведь здешнее порождение. Даже странно, что он заболел, очутившись на родине своей матери! Мы-то остались здоровы. Это весьма странно.

В таком роде они рассуждали еще довольно долго и в конце концов согласились с идеей оставить Гафу в джунглях.

Они пронесли его на самодельных носилках весьма значительное расстояние, но все имеет предел: Гафа со своими глупостями, со своим тяжелым телом и жуткой прожорливостью (несмотря на болезнь, ел он крайне много), чрезвычайно всех утомил.

Поэтому молодые люди очень обрадовались, когда в густых тропических зарослях они увидели большой вендийский храм.

Это был один из тех грандиозных заброшенных храмов, каких много разбросано по всей Вендии. В этой стране, где растительность поглощает любую постройку в считанные луны, стоит только перестать вырубать деревья и кусты каждый день, трудно было понять: является ли храм и в самом деле заброшенным, или же здесь иногда бывают процессии? Возможно, ради ритуалов перед священными башнями расчищают; какое-то пространство, но затем, когда жертвоприношения заканчиваются, здание опять остается наедине с бесконечно разрастающимися джунглями.

Впрочем, друзья рассуждали недолго. Храм показался им надежным местом. Статуя божества, огромного толстого существа с гигантскими жировыми складками на животе и бедрах, с добродушно усмехающимся лицом и сложной конусовидной прической, выглядела ухоженной. Во всяком случае, у нее было отбито лишь одно ухо; второе, с неестественно длинной мочкой, красовалось на месте. И из непомерно длинных и толстых пальцев на всех шести руках, застывших в странных положениях, лишь два пострадали от времени.

Статуя была обвита лианами, и, судя по следам, не оставалось никаких сомнений в том, что ее облюбовали для своих игрищ местные мартышки. И все же здесь было как-то… уютно, что ли.

Туронис выразил общую мысль:

— Думаю, если мы препоручим Гафу этому добродушному каменному господину, то наша совесть будет совершенно спокойна. В конце концов, Гафа — дома, на родине своей матери. Он мечтал оказаться здесь все то время, что я его знаю, — то есть, практически всю жизнь. Бог выглядит вполне мирным и добродушным. Помолимся ему, как сможем, поднесем ему в дар тот хлеб, что у нас еще остался, и уйдем.

Так они и поступили. Гафа плохо понимал происходящее, он продолжал болтать ерунду, а глаза его подернулись странной пленкой.

Друзья-бритунцы торжественно простились с ним и ушли. Джунгли поглотили их.

И никто из них не видел, как каменный бог медленно повернул голову, и улыбка сошла с толстого каменного лица…

Спустя день или два они вышли к Рамбхе. В те годы дворец правителей Рамбхи еще сверкал белизной. Десятки слуг мыли белые стены дворца и отчищали барельеф, а также следили за сохранностью каждого украшения на стенах, дабы здание продолжало блистать своей невероятной красотой.

Жители Рамбхи и сто лет назад отличались высокомерием. Пожалуй, оно было даже большим, ибо им в те годы еще было чем гордиться. Чужестранцы не нашли там ни приюта, ни угощения. Как ни просили они, как ни сулили щедрое вознаграждение — все оставалось втуне. Вендийцы попросту не обращали на них внимания. Как будто еще одна стая обезьянок спустилась с ветвей и с воплями бежит через улицы города, — любопытно, но стоит ли пускаться в долгие содержательные беседы с обезьянками?

— Можно подумать, они нас попросту не видят, — высказался Хейрик, самый старший из четверых.