Главбухша - Страница 68

Стас подошел к Марте, бухнулся на колени, опустил голову.

—    Если можешь, прости меня, только не бросай! Ты мне нужна! Я готов пойти на любые твои условия! На любые! — промямлил он.

—    Стас, мы не дети, которые не могут поделить чужие игрушки. Я не прощаю предательства и не могу работать в одной связке с тем, кому не могу доверять. У нас такая работа: только на доверии друг к другу.

А как я могу тебе доверять?! «Я не собираюсь в тюрьму из-за твоих прихотей» и прочее! Это что, мои прихоти? — Она ткнула в кассовую книгу.

—    Прости, у меня сдали нервы, это бывает! Но ты первая начала меня подначивать: все, на зону и больше никуда! Это же подначка, я чувствовал! И все из-за Юли! Да, мы вчера поужинали, но я отвез ее домой и никакой лав стори! Клянусь мамой! А утром она поджидала меня у метро, я ее подвез. Прости, я виноват, но повинную голову меч не сечет! Я тебя умоляю!

—    Встань, — поморщилась она.

Ровенский поднялся.

В кабинет вошел Георгий Иванович.

—    Можно? — спросил он.

—    А вы к кому? — недовольно спросил Стас.

—    Это ко мне, — сказала Марта. — Проходите, Георгий Иванович!

Оператор осмотрел интерьер.

—    А в этом что-то есть! — пробормотал он, словно про себя.

— Оператор-постановщик художественного фильма, который я консультирую, Георгий Иванович. А этo мой генеральный директор, Станислав Эдуардович, — представила их Марта.

Мужчины пожали друг другу руки.

—    Извините, я вас оставлю на минуту! — Стас выскочил за дверь.

Георгий Иванович подошел к Марте.

—    Поздравляю, вас утвердили, — сказал он. — Собственно, я в этом и не сомневался. И пожалуйста, не говорите, что вы не будете сниматься, я этого не переживу!

—    Вы извините, но я не могу заниматься тем делом, которого не знаю! — смущаясь, заговорила Марта. — Георгий Иванович, вы же профессионал и понимаете, что значит быть дилетантом! Это стыдно!

—    Я чувствую, перед вами все мужчины стоят на коленях, — с улыбкой заметил он.

—    Ну не все еще. — Она взглянула на него, и Георгий Иванович, уловив намек, опустился на одно колено.

—    Теперь все! И я не встану, пока вы не скажете «да»! Клянусь всеми святыми!

—    А теперь сядьте! — неожиданно посуровев, властно сказала Марта, и кинооператор послушался. — Простите, но я не могу сейчас бросить свою работу даже на месяц. Есть обязательства, долги, а мне не двадцать лет, чтобы кидаться с головой в омут и начинать жизнь сначала. По молодости это считают сумасбродством, а в мои лета — уже предательством. И лимит на него я уже исчерпала. Вы же вольны придумать для вашего режиссера любой повод для моего отказа. Кстати, скажите, что я ложусь на операцию, и это будет правдой.

—    И что, сложная операция? — посерьезнев, спросил Георгий Иванович.

—    Во всяком случае, месяц-полтора все это npoдлится. Ведь вас такая задержка не устроит?

—    Вот со сроками у нас действительно напряженно.

—    А у меня в жизни почти на каждом шагу остросюжетное кино, и в нем сплошные главные роли. Не обижайтесь, Георгий Иванович!

—    Я могу вам иногда звонить?

Она помедлила и кивнула. На мгновение ей стало жалко себя, комок подкатил к горлу, она схватила папки, стала запихивать их в книжный шкаф, на прежнее место.

Марта прилетела в Пермь первого мая на второй премьерный спектакль «Чайки». Самолет задержался с вылетом, и она примчалась в театр прямо из аэропорта. О своем появлении мужа предупреждать не стала — хотела сделать ему сюрприз.

Солидные мужчины в темно-синих костюмах, расхаживая в фойе, с восхищением оборачивались на ослепительно красивую блондинку, а их растолстевшие жены с нескрываемой завистью оглядывали ее немыслимо короткую прическу и дорогое, сшитое на заказ знаменитым московским кутюрье блестящее черное платье, напоминающее европейскую моду начала тридцатых. Марта достигла, чего хотела, — на нее глазели, о ней судачили.

Спектакль прошел «на ура», публика кричала «Браво!», выносили цветы на поклонах, наконец вызвали режиссера, и Виталик вышел на сцену. Со счастливой улыбкой он смотрел на кого-то позади Марты. Она повернула голову и увидела незнакомку, восторженно аплодирующую высоко поднятыми руками. Ей не было и тридцати. Невысокая, хрупкая, яркая брюнетка. Естественно. Очередную жену выбирают как противоположность предыдущей.

Виталик провел сияющим взором по рядам, скользнул глазами по Марте, и вдруг его словно что-то царапнуло. Он вернулся взглядом к ней, всмотрелся и окаменел. Так бывает, когда через две недели после похорон видишь умершего ядовитого соседа. Хочется вскрикнуть: этого не может быть, но вот он, сидит, моргает и презрительно поджимает губы.

Виталик, не дожидаясь закрытия занавеса, нырнул за кулисы, точно хотел сбежать, и больше зрителям не показывался. Видимо, надо было что-то срочно менять в заранее составленном на этот вечер плане, подумала огорченная Марта.

Однако Виталик встретил ее тепло и, осыпав упреками («Почему не позвонила? Я бы мог встретить!») и комплиментами («Ты подстриглась! И новое платье! И вообще чудесно выглядишь!»), провел Марту за кулисы и познакомил с актерами. Он весьма успешно осваивал роль мужа, ибо через полчаса ущипнул ее за зад и страстно прошептал: «Ты неотразима, народ в отпаде! Я хочу тебя!»

На банкете присутствовала и брюнетка, Виталик представил ее как музыкального оформителя спектакля. Она сидела напротив московской гостьи с кислым лицом: девочка явно проигрывала Марте и статью, и красотой, и нарядом, и умом.

—    Так что ты решил? Остаешься? — тихо спросила Марта, когда банкет подходил к концу.

Она была готова к любому ответу; но Виталик, сжимая ей под столом руку, словно стараясь ее соблазнить, шепнул в ответ:

—    Нет. Мне дают постановку в Москве! Вчера на премьере был один столичный главреж, я его приглашал, ему понравился спектакль, и он меня позвал к себе. А тут я закисну. — Виталик сиял. — Хорошо, что ты приехала! И надо сказать, чертовски помолодела! Одиночество тебе идет на пользу.

Шел второй час ночи, все, изрядно выпив, шумели не уставая хвалить актеров, режиссера, директора театра и начальство города. Земская уже злилась, пытаясь вытащить Виталика, но он никак не мог оторваться от стола, и главбухша с тоской подумала, что мужской кобелизм ничем не вытравишь, он заставляет мужиков цепляться за бабьи юбки и напиваться вдрызг. Но Марта не позволила себе развить эту мысль, решив, что это все-таки лучше трезвого занудства и бесполой верности. Судьба привела ее сюда, так что нечего нос воротить. Надо принимать все, как есть, и поменьше брюзжать. Она красива, не бедна, она счастлива, наконец. И Бог ее милует, уберегает от напастей. И так будет всегда.