Главбухша - Страница 2
Она рассмеялась. Ей нравилось, когда ее называли мужиком. Она так о себе и думала.
В конце концов именно Толик нашел ей работу в
издательстве, где генеральным был ее нынешний муж Виталий. Толик отвез Марту к нему на своих «Жигулях». Сказал: фирма нормальная, парень что надо, с головой, режиссер, интеллект огромный, только не влюбись. Тут он не промах, не выпустит. Она ответила: не надо песен, с мужиками покончено, от второго мужа так нахлебалась, что энурез заработала.
— Что такое энурез? — тут же заинтересовался Толя. Он любил незнакомые словечки, дабы поражать воображение простушек, поскольку потаскун был еще тот.
— О том, что такое нормальная энурия, прочтешь в энциклопедии, а словом «энурез» я обозначаю свою разновидность этой болезни. Мой благоверный караулит меня ночью у туалета, чтобы затащить к себе в постель. А потому, чтобы ему не попасться, я прекратила по ночам ходить в туалет.
Толя засмеялся.
— Что ж ты раньше не сказала? Я бы, может, руку и сердце тебе предложил. Такая баба! — вздохнул он.
— Толя, перестань!
Жена Виталика, милая, скромная дама, провела их в просторную гостиную, поставила перед ними блюдо с виноградом, потом принесла кофе, попросив подождать: муж вот-вот должен вернуться.
Гостиную не ремонтировали лет двадцать. Светлые некогда обои давно потемнели, а потолок с лепниной от пыли приобрел нежно-свинцовый оттенок. И мебель была старая, конца шестидесятых. Зато виноград не магазинный — крупный и сочный, и кофе настоящий, ароматный. Жена выглядела затюканной, и во всем ощущался такой грустный разлад, что Марта приуныла. Если еще и будущий генеральный такой же закваски, то лучше к нему не переходить.
Но Виталик прилетел потный и взъерошенный, с горящими глазами, подарил собственною книжку реприз и обжег Марту таким проникновенным взором, что она, после разговора попрощавшись с ним за руку, даже забыла, когда ей нужно выходить на работу.
— Тебе будущий шеф-то хоть понравился? — спросил Толя.
— Да, — помедлив, сказала она.
И не солгала. Непонятно чем, но ее вдруг зацепило. Хотя они и поговорили то всего минут десять.
— Чайник вскипел! — крикнула Марта в комнату мужа, отвлекаясь от нечаянных воспоминаний и пытаясь переорать рекламу «Сникерсов».
После третьего напоминания Виталик наконец явился на кухню. Молча схватил бутерброд с колбасой, налил себе чаю.
— Кассу рвет, — закуривая третью сигарету подряд, повторила Марта. — Два раза пересчитывала, и оба раза рвет! Ты же понимаешь! Двести пятьдесят тысяч! Завтра все сойдется, а сегодня нет! Может быть, мне в Грецию съездить? Развалины Акрополя посмотреть? Четыреста долларов все удовольствие. Как считаешь? — Она выпалила все разом, чтобы успеть договорить, Пока муж не исчез в диком гpoxoтe «Сникерсов».
Но муж никак не считал, он всегда смотрел на нее, точно видел в первый раз в жизни.
— Хочется пойти на шумный греческий рынок, где глаза разбегаются от пестроты цветов! — вздохнула Марта. Она любила жаркие страны.
— Кто разбегается? — не понял муж.
— Два козла по огородам! — рассердилась она. — Неужели Троянской войны никогда больше не будет?
— Большинство баб страдают оттого, что никто их не похищает, не понимая простой истины, что они никому не нужны.
- Циник-остроум! — зло бросила Марта. — Сделай лучше телевизор потише!
Что за манера жить в оглушающем грохоте? Она была готова его убить.
Впрочем, и второго мужа Марта рвалась придушить собственными руками. А вот первого нет. И никогда с ним не ругалась. Прожила одиннадцать лет, родила от него сына, а потом, забрав ребенка, уехала в Москву, ко второму.
Тот был старше Марты на двадцать лет, носил ее на руках и мучил себя ежедневно гимнастикой. Каждое утро он готовил для себя и жены завтрак, встречая ее на кухне побритый, в строгом домашнем костюме, распространяя запах тонкого французского лосьона.
—Завтрак давно на столе, дорогая, — подбирая самые нежные обертончики, мурлыкал он, а ей хотелось его придушить.
Кто бы только знал, как она ненавидела эти его нежные словечки «дорогая» или, еще хуже, «ненаглядная моя», его терпкий лосьон, потную гимнастику и подробный план на день, с подчеркиванием красным карандашом особо важных дел вроде «купить женушке цветы!!!» с обязательными тремя восклицательными знаками, его строгий фланелевый костюм в темную полоску, каковой он носил только дома.
Звали мужа Валерьян Адамович. До развала СССР он работал в Госплане начальником крупного отдела, а последние полгода заместителем председателя, был вхож в кремлевские кабинеты, и лоск важного чиновника, вальяжность поз, осанка, строгость бровей, непременный набор выражений типа «порешаем эту задачку» въелись в его старые поры. Аккуратист до тошноты, он был полной противоположностью ее нынешнему мужу Виталику — неряхе, пьянице и бабнику. Иногда ей казалось, что она назло самой себе выбрала такого, потому что в нём не было ни одной черты от Валерьяна.
С Валерьяном Адамовичем она познакомилась на органном концерте Гарри Гродберга в филармонии, куда обычно ходила одна или с подругами. Первый муж тогда еще зимовал в Северодвинске, а когда приезжал домой, то чинил сыну транзистор, отцу слуховой аппарат, матери очки, соседу машину. Он был рукастый, работящий, смирный и безотказный. Иногда Марта даже злилась на его безотказность.
В тот день Земская пошла на концерт одна, подруга заболела. В перерыве поднялась в буфет, захотелось выпить сока, но очередь уже закрутилась спиралью. И вдруг импозантный мужчина — прямо настоящий Грегори Пек, как она потом рассказывала подругам, — несет бутылку пепси, два стакана, шоколадку, ставит на стол и говорит ей, словно они вместе пришли:
— Прошу вас!
Марта замялась, но в это мгновение ее кто-то подтолкнул, она упала на стул, а Валерьян Адамович уже разливал пепси, глядя на нее восхищенными глазами, двигал к ней шоколад, ее любимый, «Искусство». Он быстро взял инициативу в свои руки, сыпал комплименты, называл ее глупым словом «Цирцея», она даже раскраснелась.
Потом он проводил ее до дома, поцеловал руку, сказал, что уезжает в Москву и, если Марта будет там, они смогли бы встретиться. Через неделю Марта собиралась в столицу. Валерьян оставил телефон, но позвонил сам, узнал, каким поездом она прибывает, встретил на служебной «Волге», привез в гостиницу, которую заказал заранее и оплатил. Потом каждый день культурная программа: то театр, то знакомые, и везде ее встречали, как родную. Знакомые Валерьяна Адамовича работали в главках, министерствах, и
однажды она попала в гости к своему верховному начальнику — союзному замминистра.
А когда, похлопывая по. плечу Валерьяна, тот добродушно пробурчал ей: «Звони, Мартиша, по любым вопросам, а уж если обижать начнут, мы сами кого надо обидим!» — тут уж она и вовсе растаяла и решила, что влюбилась.
Валерьян поцеловал ее в тот же вечер, она не возражала. Он объяснился в любви, захотел, чтобы Марта переехала в Москву, пообещал сына, который увлекался техникой, устроить в физико-математическую школу, свозить ее за границу, куда угодно. Казалось, он мог все. После гостей их всегда поджидала черная «Волга», в ее гостиничном номере благоухали розы, горничные смотрели на нее с испугом, и даже швейцар на входе в «Москву» отдавал честь, словно жене генерала.
Марта тогда еще была наивным плановиком, переписывающим старые цифры в новые планы: по работе от неё больше ничего и не требовалось. А Валерьян был готов исполнять любую ее прихоть, да и столько сразу соблазнов для нее, дочери простой кассирши и прораба. Она и сама всего лишь заместитель начальника планового отдела в заштатном киевском НИИ. И что же, всю жизнь так? Судьба словно устанавливала границы, за которые переступать ей было не положено. А Марте хотелось взлететь, чтобы покорять и властвовать.
Душа трепыхалась, взбудораженная необычным предложением, не зная, на что решиться. Сломать легко, построить трудно. Всю жизнь Марта слышала эти родительские слова и хорошо понимала, что это так. Больше того, и сломать трудно. Муж такой добрый, ласковый, работящий. Какой выдумать повод, на что бы обидеться, чтобы бросить его, забрать сына и уехать? Как все объяснить свекрови и свекру? А родителям? Последнюю ночь в Москве она не спала. Одолевали вопросы, на которые ответов не было. Рвалась не