Глаголь над Балтикой (СИ) - Страница 6
Планы о десанте войск на захват Санкт-Петербурга были сорваны, шведский флот нес тяжкие потери. Но во второй Роченсальмской битве военное счастье отвернулось от русских, и почти выигранная уже война завершилась не лучшими для России условиями Верельского мира. Тем и закончилось очередное, невесть какое по счету шведско-русское ратоборство, но Россия считала, что она достойна большего.
И потому, спустя 18 лет, многократно искромсанная мечами и саблями, расстрелянная пушками и мушкетами, попранная гренадерскими сапогами и копытами боевых коней, латанная-перелатанная статьями мирных договоров русско-шведская граница вновь затрепетала, чуя движение многочисленных полков. Морозным утром 9 февраля 1808 года, пространство от Фридрихсгама до Нейшлота ощетинилось вдруг штыками и 24 тысячи отборного русского войска двинулись вглубь Финляндии. Спустя 9 дней русский командующий Буксгевден вступил в Гельсингфорс, а 10-го марта без боя был взят Або - столица финского княжества. Шведы, не принимая решительного боя, оттягивали силы к Таммерфорсу, крепость Свеаборг была ими сдана вместе с пушками, большим припасом и 7,5 тыс пленных... Не тот нонеча пошел швед, ох не тот! Минуло чуть более месяца с начала войны, когда газеты всей Европы печатали декларацию Александра I:
"Его Императорское Величество возвещает всем державам европейским, что отныне часть Финляндии, которая доселе именовалась шведскою, и которую войска российские не иначе могли занять, как выдержав разные сражения, признаётся областью, российским оружием покорённою, и присоединяется навсегда к Российской Империи"
Так было сказано и так было сделано, хотя война тянулась еще год. Российская Империя приросла Великим Княжеством Финляндским, пусть и на условиях широчайшей автономии последнего. Александр I обещал сохранить финскую конституцию, законность и сейм, взамен же потребовал признания его Императорского величества, самодержца всероссийского, еще и Великим Князем Финляндским - и члены сейма принесли ему присягу. С тех пор управлял Финляндией русский генерал-губернатор, но с помощью местных властей, русский рубль в княжестве финском ходил повсеместно и невозбранно, но в магазинах продавали на марки и пенни, а налоги да сборы шли исключительно на нужды самой Финляндии... Вроде бы и Россия, а с другой стороны - заграница, не сразу и разберешь.
Однако же Гельсингфорсу русское владычество пошло только на пользу. Почти двести шестьдесят лет существовал город, до того, как Финляндия вошла в состав государства российского, но даже к тому времени оставался он совсем малым захолустьем, на четыре тысячи человек, а каменных домов в нем почти и не было. Однако самодержец всероссийский углядел в том поселении большое значение и повелел сделать сей град столицей Финляндского княжества. По слову государевому, учредили комитет реконструкции, под руководством военного инженера Эрендстрёма, коему вменялось в обязанность отстроить новоиспеченную столицу. На должность же архитектора пригласили опытнейшего Карла Людвига Энгеля, уроженца Берлина, до того работавшего в России и снискавшего себе почет многим строительством в Ревеле.
Вскоре центр города скрылся в строительных лесах, сквозь которые быстро проступали новые, невиданные ранее, но на удивление прекрасные черты молодой столицы. Монументальность камня гармонично слилась с рациональностью классического архитектурного канона. Так родилась строгая, но не чопорная, спокойная, но не холодная, уверенная, но не навязчивая красота, более всего напоминающая архитектурные ансамбли Санкт-Петербурга. Город быстро разрастался, принимая новые кварталы в объятия каменных мостовых, а количество столичных жителей перешагнуло уже стотысячный рубеж.
Тому немало поспособствовал Российский императорский флот. С 1720 года Кронштадт был главной базой балтийских эскадр, но стремление прикрыть горло Финского залива, не дать врагу запереть флот в "Маркизовой луже" требовало базировать корабли ближе к выходу в море. Ныне новая база флота создавалась в Ревеле, а пока броненосцы, крейсера и эсминцы предпочитали стоять в Гельсингфорсе.
Необходимость оборудования флотских хранилищ и арсеналов, ремонтных мастерских, и прочего, что потребно действующему флоту, дало дополнительный толчок развитию города. Гельсингфорс по праву можно было бы назвать городом русских моряков - в любое время на его улицах можно было бы видеть черные офицерские кителя и белые матросские форменки. Само собой разумеется, что монеты и ассигнации казенного флотского жалования, проистекая из русских кошельков и бумажников в финские портмоне, также вносили немалую лепту в процветание города.
И сейчас перед Николаем расстилалась восхитительная финская столица, во всем великолепии вечерней красоты. Кавторанг любил этот город. Когда служба позволяла сойти на берег, он частенько проводил целые часы, прогуливаясь по его улицам, останавливаясь лишь для того, чтобы перекусить в каком-нибудь небольшом кафе или ресторанчике. Но сейчас, конечно, он не мог себе такого позволить - время уже поджимало, а потому Маштаков быстренько оседлал "эгоистку", невесть как затесавшуюся в ряды пролеток, всегда толпившихся на набережной в ожидании прибывающих с кораблей господ морских офицеров.
Оплатив положенную таксу и немного сверх того, дабы извозчик не спал за вожжами, Николай откинулся на сиденье, удобство которого много превышало его размеры. И, раз уж делать было все равно нечего, наслаждался видами аккуратно-чистых улочек Гельсинки, пока каурая лошадка, звонко цокая копытцами по каменной мостовой, везла его к большому каменному дому, в котором жила госпожа Абзанова.
Про себя Николай называл этот дом дворцом - выкрашенное светло-голубым, двухэтажное здание, с высокими узкими окнами и небольшим садиком перед фасадом, действительно чем-то напоминало маленький дворец сказочной принцессы. Увидев этот дом в первый раз Маштаков, чье детство и юность прошли хотя и в известном достатке, но без излишеств, был весьма впечатлен. Будучи склонен к размышлениям и вспоминая съемную квартирку, в которой жила его семья и он сам до поступления в Морской корпус, Николай не раз задумывался о том, каким должно было быть детство женщины, выросшей в таких хоромах? Кавторанг не был бессребреником и знал цену деньгам, но при этом умел не завидовать чужому богатству. Однако принадлежность, свою и Валерии к разным социальным слоям понимал вполне - блистательная дама света, живущая в роскоши и ни в чем не привыкшая отказывать себе с самого детства, и он... кто? Офицер, живущий на казенное жалование. Разумеется, разница в капиталах не казалась Николаю чем-то недостойным и никак не мешала ему оказывать всяческие знаки внимания Валерии Михайловне, но все же, но все же.... Николай никогда не стремился в свет и даже дружба с князем Еникеевым ничего не изменила в этом его намерении, однако теперь, вращаясь в обществе поклонников и друзей Валерии Михайловны, он оказался прямо в центре того, что ранее успешно избегал. И это заставляло Николая попервоначалу чувствовать себя... слегка не в своей тарелке. Впрочем, это ощущение быстро прошло - Николай уже имел в своей жизни возможность убедиться в том, что наследное дворянство не дает человеку отваги, богатство - доброты, а высокий чин - ума и потому не испытывал особого пиетета к "сливкам общества", предпочитая оценивать людей по их поступкам.
Короткая дорожка от калитки к парадному, мягкий звон колокольчика, гостеприимно распахнутая дверь, немаленькая передняя... на столике, рядом с платяным шкафом, где хранится верхняя одежда лежат всего пара тростей и - надо же! - парадная кавалерийская сабля с посеребренным эфесом и вычурным темляком.
- А-ха, Маленький Принц гостевать изволят, - пробормотал Николай в усы и прошел в гостиную.
Просторная и светлая комната впечатляющих размеров. Несколько картин на стенах, пейзажи и охота, ничего особенного, но симпатично. Диваны у стен, крепкий стол мореного дуба в окружении таких же стульев с высокими спинками и витиеватыми подлокотниками. В углу - скульптура, превосходная копия "Умирающего галла" прячется среди листьев комнатных растений, названия которых Николай не знал.