«Гладиаторы» вермахта в действии - Страница 3

Для немецких военных и для нации в целом было большой травмой ограничение армии Версальским договором: довоенная (до 1914 г.) армия Германии насчитывала 2 миллиона солдат, теперь она должна была ограничить армию 100 тысячами, включая 4 тысячи офицеров. Служба была сделана добровольной. Офицеры служили 25 лет, а рядовые — 12. Командующим 100-тысячным рейхсвером стал генерал-майор Ганс фон Зект. Этот офицер нашел способы практически обойти ограничения Версальского договора и не уставал придумывать новые лазейки. Он сохранил Генштаб, упрятав его функции в отдел с невинным названием «Управление войск» и маскируя его различные подразделения под фиктивными названиями. С целью увеличения офицерского корпуса Зект маскировал свой управленческий аппарат, скрытно замещая офицерами должности гражданского персонала. Фон Зект решил, что ограниченный контингент рейхсвера в некоторых случаях даже выгоден, поскольку позволяет выбирать лучший человеческий материал. На каждую вакантную должность среди солдат и унтер-офицеров приходилось семь претендентов. Отобранные кандидаты отличались прекрасными физическими данными. Они получали необычно высокое жалование: в семь раз больше, чем во французской армии. Так как Версальский договор не ограничивал соотношение количества солдат и унтеров, то в рейхсвере был один унтер-офицер на двух солдат. В случае мобилизации каждый солдат и унтер-офицер готовился таким образом, чтобы сразу занять высокую должность и нести за нее ответственность.

Несмотря на традиционно сохранявшуюся с кайзеровских времен и декларированную фон Зектом аполитичность рейхсвера, в годы стабилизации Веймарской республики и в заключительной ее фазе рейхсвер (когда офицерам было выгодно) активно участвовал в политической жизни: влияние генерала-фельдмаршала Первой мировой войны, самого знаменитого тогда немецкого военного, избранного в 1925 г. в возрасте 78 лет президентом республики Пауля фон Гинденбурга и его ближайших советников и друзей — генерала Курта фон Шлейхера (однополчанина сына президента Оскара Гинденбурга) и Франца фон Папена (служившего некогда вместе с Гинденбургом) основывалось на доверии к ним прежде всего армии. Нельзя сказать, что они прямо содействовали приходу нацистов к власти — здесь вмешались абсолютно неконтролируемые и неожиданные обстоятельства, но их отношение к республике, демократии, парламентаризму и конституции было лишь формально лояльным, а этого в 1933 г. оказалось недостаточно, нужно было проявить внутреннюю убежденность в необходимости сохранения демократических правил игры. Впрочем, этой убежденности не оказалось не только у армии, но и у всего немецкого народа — именно это обстоятельство и оказалось решающим для захвата власти Гитлером. Используя упомянутую уже выше аполитичность армии, а также взывая к необходимости исполнения рейхсвером армейского долга беспрекословного послушания и выполнения приказов, Гитлер в 1933–1938 гг. смог указать армии ее место в чисто специальной области и практически исключил ее влияние на принятие политических решений, а после кризиса Фрича — Бломберга 1938 г. и в преддверии войны Гитлер перешел к активному вмешательству в дела армии, которая все больше стала превращаться в простой инструмент нацистской политики, одновременно находясь в своей собственной специальной сфере под угрозой конкуренции со стороны партийной армии — Ваффен-СС.

В немецкой традиции нового времени армия имела почти культовое значение по той причине, что объединение страны было связано с достижениями прусской армии и в немецком сознании все лучшее, что было в немцах, долгое время олицетворялось в армии (прусская «табель о рангах» от 19 января 1878 г. ставила генерала пехоты выше, чем министра), что имело далекоидущие последствия. Прусские военные ценности, военная дисциплина проникли в мир бизнеса, произведя на свет особый сорт промышленников, которые руководили своими предприятиями, будто командовали крепостями, а также университетское сообщество, где студенческие корпорации воспринимали ритуалы (и пороки) казарменной жизни и пытались подражать «стилю прусского офицера». Даже представления иностранцев — англичан и американцев — о немецкой армии и ее организации определялись убежденностью в профессионализме этой армии. Это обстоятельство, в свою очередь, сформировалось под впечатлением успехов прусской армии в войнах за объединение страны. Собственно, национальные армии Великобритании и США строились между 1871 и 1914 гг. по образцу прусской армии. Хотя ради справедливости следует сказать, что до 1870 г. наиболее передовой считалась организация французской армии, а французские военные теоретики слыли самыми компетентными в мире, штабная работа и организация армии при Луи-Наполеоне были образцом для Пруссии, России, Японии, США. Все кардинально изменилось после победы Пруссии над Францией в 1871 г.; с момента Седанской победы офицеры с малиновыми лампасами (офицеры немецкого Генштаба) стали считаться самыми большими в мире виртуозами войны, а немецко-прусский Генштаб — самым действенным инструментом ведения войны в мире. Во время Второй мировой войны среди знатоков немецкой армейской традиции бытовало убеждение, что Германия вступила во Вторую мировую войну с «лучшими мозгами», чем в Первую мировую. Фельдмаршал Альбрехт Кессельринг поддерживал в мемуарах это мнение. Он отмечал, что в годы Второй мировой войны все серьезные должности в Генштабе занимали весьма компетентные специалисты, прошедшие прекрасную подготовку. Офицеры Генштаба образца 1939 г. были ближе к тем, кто находился на боевых позициях с оружием в руках, а это было настолько серьезным преимуществом, что его невозможно переоценить. Именно поэтому путаница и дублирование приказов, которые подчас имели место в 1914–1918 гг., в вермахте были исключены. Все чины в прусской (немецкой) армии были хорошо подготовлены для руководства войсками. Особенно это относится к быстрой и точной оценке обстановки, к принятию четких решений и отданию точных приказов — в этом прусский Генштаб явно превосходил генштабы в какой угодно стране. При этом прусским Генштабом задачи ставились таким образом, что командир на месте мог принимать более или менее самостоятельные решения. О значении прусской военной традиции для Третьего Рейха ясно говорит следующий перечень, в котором из 18 фельдмаршалов вермахта 12 были пруссаками. В списке они следуют по времени получения фельдмаршальского жезла:

(1) Вернер фон Бломберг (1878–1946)

(2) Вальтер фон Рейхенау (1884–1942)

(3) Федор фон Бок (1880–1945)

(4) Вальтер фон Браухич (1881–1948)

(5) Вильгельм Кейтель (1882–1946)

(6) Ганс фон Клюге (1882–1944)

(7) Эрвин фон Вицлебен (1881–1944)

(8) Вильгельм Риттер фон Лееб (1876–1956)

(9) Вильгельм Лист (1880–1971)

(10) Герд фон Рундштедт (1875–1973)

(11) Георг фон Кюхлер (1881–1969)

(12) Эрих фон Манштейн (1887–1973)

(13) Максимилиан фон Вейхс (1881–1954)

(14) Эвальд фон Клейст (1881–1954)

(15) Фридрих Паулюс (1890–1957)

(16) Эрнст фон Буш (1885–1945)

(17) Вальтер Модель (1891–1945)

(18) Фердинанд Шернер (1892–1973), стал фельдмаршалом 4.4.1945.

В этой связи восхищение армией, превознесение ее достоинств, соответствие основных черт немецкого национального характера идеальному типу армейской организации стали со временем основой пресловутого немецкого милитаризма. Этот милитаризм безусловно имел ряд позитивных сторон, связанных с обеспечением устойчивых внешнеполитических позиций государства, обороноспособности страны, воспитанием в молодых людях патриотизма. Традиция прусского милитаризма предусматривала и политическую ответственность военных. Так, Клаузевиц в свое время указывал, что «задачей и правом военного искусства по отношению к политике является прежде всего предотвращение такого положения, когда политика требует того, что противоречит природе войны, предотвращение ошибок, которые политическое по незнанию своего инструмента может совершить». Политическое руководство Третьего Рейха не предоставило такого права военному руководству, а в решающий момент не считалось с его мнением.