Гиперборейские тайны Руси - Страница 45
Узнаете? Что-то знакомое, не правда ли? Еще бы – это ведь библейский сюжет: младенца Моисея пускают по реке в корзине к морю. Но и Ветхий Завет не оригинален: еще раньше примерно то же самое древние египтяне рассказывали про Осириса. В разных концах земли разные народы рассказывали о младенцах, путешествующих подобным образом – будь то якутский Эр-Соготох или же аккадский Саргон. На тихоокеанском побережье России похожую историю знавали амурские нивхи: достаточно перечитать уже упоминавшуюся сказку «Храбрый Азмун». Все это лишний раз подтверждает одну из главных исходных идей настоящей книги: культура, язык и мировоззрение всех без исключения древних и современных народов имеют общие корни, уходящие в гиперборейские времена.
Но, конечно, главный подвиг Добрыни Никитича – победоносная битва со Змеем (или Змеей, как уточняется в ряде вариантов этой исключительно популярной былины, как например, в тексте, записанном все тем же А.Ф. Гильфердингом и во все тех же Кижах, но у другого сказителя – Абрама Евтихиевича Чукова (по прозванию Бутылка):
Исторические корни образа Добрыни Никитича также гораздо древнее эпохи Киевской Руси, с которой он связан народной молвой и специалистами-учеными. История странствий былинного богатыря настолько напоминает фабулу Гомеровой «Одиссеи», что это даже при очень большом желании нельзя признать случайным. Судьбы обоих героев – эллинского и русского – настолько сходны, что это позволило одному из известных исследователей былинного эпоса – Борису Николаевичу Путилину (1919–1997) – сделать вывод: «Добрыня – это русский Одиссей». К оставленной богатырем дома жене сватаются напористые женихи. Действия Добрыни по возвращении домой почти полностью соответствуют тому, как вел себя муж Пенелопы: на первых порах он предпочел остаться неузнанным. Добрыня, правда, переоделся не в рубище странника, а в костюм скомороха.
Есть в цикле былин о Добрыне и своя волшебница Цирцея (Кирка), родившая Одиссею сына Телегона – будущего отцеубийцу – и обратившая спутников царя Итаки в свиней (по античной традиции, у Цирцеи был еще один сын от Одиссея – Латин, о котором речь еще впереди). В русской былине в сходной роли выступает колдунья и обольстительница Маринка (Марина Игнатьевна); в былинах, записанных на Печоре, за ней даже закрепилась кликуха – Маринка Люта Гроза. Впрочем, в отношении нее народ не пожалел и более крепких эпитетов. Из-за некоторых скользких моментов в развитии сюжета и множества нецензурных выражений былина эта в деталях мало знакома современному читателю, хотя в прошлом соперничала с самыми популярными древнерусскими сказаниями (ниже приводятся фрагменты из варианта, записанного в XVIII веке Киршею Даниловым). В ней нетрудно обнаружить самые глубокие пласты народного языческого мировоззрения. Маринка – славянская ведьма в подлинном смысле этого слова: молодая, красивая, коварная, наделенная злыми чарами. За невольно нанесенную обиду Добрыню вместе с его девятью друзьями (или же неудачливыми претендентами на жестокое сердце колдуньи) обратила она в гнедых (вариант – поганых) туров (в ряде случаев общее число заколдованных туров доходит до сорока):
Правда, не так просто удается Маринке сотворить свое грязное дело. На ее пути встает магическая заступница Добрыни, его крестная мать (в ряде версий – родная тетка) и добрая волховница Анна Ивановна. Несмотря на христианское обличье, она, в противоположность Маринке, владеет белой магией и обращает свое языческое искусство против злых чар:
Если языческое состязание двух колдуний особенно удивить не может, то зато такой эпизод былины, как сожительство Маринки со Змеем Горынычем, трудно назвать тривиальным. Из-за Змея, собственно, из-за нанесенной полюбовнику обиды и решила Маринка проучить Добрыню. Он так напугал Змея, что тот сначала обделался с головы до ног, а затем бросился бежать из дома своей подруги, где до того жил припеваючи. А Маринка ему во след: