Гималайский зигзаг - Страница 6

Теперь Бетси слушала куда внимательнее. Ей даже показалось, что в зале повеяло чем-то свежим. Уж не Ветер ли Странствий?

– И?…

– И вот его я предлагаю вам в качестве, э-э-э, утешительного приза. Или гонорара, если пожелаете.

Девушка задумалась. Если все это правда…

– Вы хотите сказать, что бивень у вас?

– Нет, но я знаю, где он находится в данное время. Это место расположено вблизи от того, где вам предстоит, э-э-э, охотиться на йети…

Бетси отвернулась, задумалась. Джункоффски между тем выжидательно смотрел на девушку. На его губах вновь играла улыбка.

– Бивень, говорите? – наконец, вздохнула Бетси.

– Бивень, бивень! – на пухлых щеках проступили ямочки. – И йети. Как говорили мои русские предки, «bash na bash».

– Ну, хорошо, – решилась она. – А как с финансированием и снаряжением? Между прочим, потребуется уйма денег, да еще документы…

– Все детали мы уладим после вашего принципиального согласия. Итак? Насколько я, э-э-э, понимаю…

Еще не поздно было повернуть назад. Йети, бивень… От всего этого за милю пахло авантюрой – если не хуже. К тому же в Индии живут индийцы, которые не едят говядины…

А, ладно!

– Ветер Странствий, говорите? Что ж, считайте, что он подул в нужном для нас обоих направлении…

Профессор Алекс Енски сохранил файл и, клацнув вставной челюстью, удовлетворенно откинулся в кресле – особенном, со списанного «Конкорда», подаренном благодарными учениками к недавнему юбилею. Правда, скептически мыслящий профессор оценил подарок, как явный намек. Мол, лети ты!.. При всем, при том, в таком кресле прекрасно работалось, но в этот вечер ученые штудии изрядно утомили Енски. В последнее время профессор стал замечать за собой некоторую усталость, рассеянность. Пока это касалось оставленного на ночь включенным света в ванной, жить было еще можно. Увы, свет в ванной и неоплаченные по забывчивости счета за телефон – не самое страшное. Работа! Его работа! Писалось уже не так быстро и хорошо, как еще два-три года назад. Профессор обвинял во всем компьютер, но краешком сознания понимал, что дело не в мерцающем экране. Возраст, увы… Хоть и не семьдесят и даже не шестьдесят, но… Полвека – тоже не подарок. Порой приходили мысли: «А не бросить ли все это к дьяволу? Ужели без него, без его статей наука, настоящая наука прикажет долго жить?». Да, вероятно, не прикажет. Но проживет ли он, Алекс Енски, без своей святой борьбы, без своей великой миссии? Вот это вопрос вопросов.

Всю свою жизнь историк-ориенталист, археолог Алекс Енски посвятил борьбе за чистоту науки. Он родился в тот год, когда сэр Уинстон Черчилль провозгласил свою знаменитую речь в Фултоне. Это совпадение, как считал уже повзрослевший Енски, было мистическим. Старый Уинни как словно благословил его, Алекса, на подвиг во славу Науки.

Семейство Енски гордилось своими корнями и традициями. Дед Алекса, почтенный Генри Енски несколько десятилетий подряд был членом парламента («еще того, настоящего парламента», – любил повторять он). Рассказы о жарких баталиях, приключавшихся во время заседаний законодателей, о встречах со знаменитыми политиками были для маленького Алекса чем-то вроде колыбельных песен. Правда, к старости дед почти выжил из ума. Во дворе своего дома он поставил бронзовую статую Черчилля и ежедневно возлагал цветы к подножию монумента, вздыхая о былых временах, когда Британия правила морями. Однажды, когда цветы вовремя не доставили, старик оборвал крокусы на соседской клумбе. Скандал с трудом удалось замять… Его сын, Джулиан Енски пошел в науку, разрабатывая проблемы политической истории Великобритании. Книги, посвященные колониальной политике Империи на Востоке, принесли ему славу человека прогрессивного и мыслящего радикально – что чуть было не сыграло роковую роль в судьбе молодого ученого. В период Второй мировой радикализм не очень приветствовался, куда правильнее было принадлежать к числу умеренных консерваторов или правых либералов. Джулиан, на которого уже начали смотреть косо, обвиняя в «пропаганде большевизма», вовремя сориентировался, и Алекс Енски родился уже во вполне респектабельной, консервативной среде.

Молодость Алекса припала на бурные шестидесятые. «Битлз», сексуальная революция, не прошли мимо. Он шумел, как и все его ровесники, участвовал в студенческих демонстрациях, акциях протеста – по поводу и без оного. До того самого дня, когда после очередной драки с «бобби», окончившейся ночевкой в полицейском участке, серьезный и печальный господин из не менее серьезного учреждения посетовал на то, что современная молодежь забыла о святости английских традиций, о незыблемости семьи и об интересах Объединенного Королевства. Господин также весьма настоятельно порекомендовал юному Енски обратить свой пыл на изучение древностей. Дела современные никуда не уйдут, да и уйти не могут, а вот места в университете можно лишиться. Алекс, как и когда-то его родитель, вовремя вспомнил о семье, переживавшей не лучший финансовый период, и поспешил остепениться. Увы, грешки молодости еще всплыли, причем в самый неподходящий момент. Когда по окончании университета встал вопрос о месте будущей работы. Алексу пришлось некоторое время помыкаться, пока высокопоставленные друзья деда не вступились за раскаявшегося радикала.

Областью своих научных интересов Енски в лучших традициях семьи выбрал Восток. Только, упаси бог, не современный. В этих национально-освободительных и революционных (святой Георгий, спаси Британию!) движениях сам дьявол ногу сломит. Кто там прав, кто виноват: Мао или Чан Кайши, принц Нородом Сианук или «красные кхмеры», пускай политологи с журналистами разбираются. Проявив разумный консерватизм, Алекс обратил сой взор и ум на таинственный и загадочный Древний Восток. Египет, Индия, Месопотамия – как сладко и весомо звучат эти названия для уха настоящего ученого! Заниматься проблемами истории древнейших на Земле цивилизаций – солидно и респектабельно, это подлинная наука, а не гадание на кофейной гуще, разлитой по свежему номеру газеты!

Свою диссертацию Алекс Енски посвятил роли женщины в древнеегипетской истории. Анхесенпаамон – личность именно этой полузабытой царицы стала объектом его пристального внимания. Будущего профессора привлекла трагическая судьба молодой правительницы, тем более его старшие коллеги так и не удосужились посвятить ей хотя бы самую куцую монографию. А зря! Анхесенпаамон – дочь фараона-реформатора Эхнатона и жена его юного наследника Тутанхамона, который ничем не успел прославиться при жизни, но стал известен благодаря сенсационной находке Говарда Картера, раскопавшего гробницу восемнадцатилетнего владыки. Алекс поднял множество документов, а также подтвердил свои аргументы и выводы результатами нескольких археологических экспедиций в Тель-Амарне, на месте сгинувшей столицы Эхнатона. Ему повезло – удалось найти несколько табличек из дипломатического архива фараона-реформатора, в двух из которых говорилось о его дочерях, в том числе о тогда еще юной принцессе, будущей жене Тутанхамона. Так что его труд стал подлинным событием… Ну, может и не стал, но молодого археолога заметили, стали приглашать на международные симпозиумы, конференции. А самое главное – посыпались предложения из различных университетов прочитать у них курсы лекций и спецкурсы. У Енски завелись деньги и свои собственные, а не наследственные связи.

Алекс принял это, как должное. Так и должно быть! Так есть – и так будет всегда!

…Правда, коллеги за его спиной как-то странно перемигивались, но… Но чего ждать от завистников?

Исследования по древнеегипетской истории стали для него приоритетными, однако Алекс, уверовавший в свою звезду, не гнушался писать и о прошлом сопредельных с Та-Кеметом государств. Вслед за Тойнби и школой «Анналов» он попытался объять необъятное – представить древний мир в виде единого организма, где все части взаимосвязаны и уравновешены. Енски начал сочинять труды по философии истории. Он уже не исследовал – поучал. Труды издавали, но неблагодарные и завистливые коллеги отчего-то лишь пожимали плечами.