Гильдия. Трилогия - Страница 316
Сотник заявил, что лично приглядит за тем, чтобы счет был оплачен и бляха возвращена честь по чести. Хашуат, скрипя зубами, расстался с деньгами, которые откладывал на покупку домика в окрестностях столицы. И даже не рискнул поинтересоваться у пройдохи-трактирщика, какая армия жрала и пила на его, Хашуата, золото и серебро?
Но выкупить бляху еще не значило ее вернуть. У Алмазных были строгие порядки: за пьянство во время боевого задания могли казнить. Сотник замолвил за Хашуата словечко: мол, разве же это боевое задание – малость погонять обнаглевших мастеровых да купчишек? Командир согласился считать происшедшее «пьянством во время выполнения приказа», что сулило наказание немногим более легкое: жестокая порка – и вон из отряда!
Так было бы и с Хашуатом, если бы не осенний праздник. Выгнать из отряда лучшего мечника – и как раз перед состязаниями?!
В конце концов командир принял необычное решение, которое шло вразрез со всеми понятиями о дисциплине, но было встречено с пониманием и одобрением всеми Алмазными, от простых воинов до сотников.
«Твою судьбу решишь сам. Будешь на осеннем празднике драться за честь отряда. Если проиграешь первый бой, ждет тебя порка и изгнание из отряда. Выиграешь первый поединок – пороть не будем, но выгоним. Выиграешь второй бой – останешься в отряде, но лишишься бляхи десятника. Сумеешь взять главную награду – благодари Серую Старуху за помощь и оставайся десятником…»
Два поединка уже позади. Хашуат дрался за свою бляху.
А Серая Старуха и впрямь помогала – или Безликие смилостивились? Противником оказался мальчишка-Охотник, на которого мало кто ставил и который дошел до последней схватки на чистом везении.
Гибкий, верткий, с наглым и веселым взглядом… ничего, Хашуат не таких учил уму-разуму!
Вот только царапнула мысль, еще когда салютовали королевской ложе: а ведь где-то он видел этого молокососа! Но где? До сих пор Хашуат гордился своей па– мятью на лица, а тут…
Противники закружились по полю, изредка пробными выпадами проверяя друг друга. Одиночные удары клинков звонко разносились по полю. Зрители притихли: начиналось то, чего они ждали целый год.
Хашуат по крови был грайанцем и не привык молчать во время поединка. Клинки клинками, а язык тоже может помочь делу – разозлить противника, заставить его забыть об осторожности.
Не зря именно в Грайане возникла традиция юнтивара – «ненанесенного удара», когда бойцы взаимными насмешками стараются вывести соперника из себя.
Хашуат начал негромко – не для публики, для гильдейского мальчишки:
– Эй, паренек, сколько ты заплатил прежним противникам, чтобы они тебе поддались?
Этика юнтивара не позволяет опускаться до отрицания того, в чем тебя обвиняют. Нургидан знал это – и с готовностью откликнулся:
– А зачем спрашиваешь? Прикидываешь, сколько заплатить мне? Но откуда у тебя деньги-то, ты же их по кабакам пропиваешь!
У Хашуата перехватило дыхание. Мальчишка брякнул наугад – или о его позоре уже судачит весь город?
Но воин из отряда Алмазных не был желторотым новичком. Рука не дрогнула, не смазался красивый удар «крыло орла», обрушившийся на мальчишку. Такой удар почти всегда выбивает у противника меч. Но мальчишка выдержал, отбил удар… стало быть, не только шустрый, но и сильный? Запястье крепкое? Придется учесть…
Клинки зазвенели веселее, злее, четче. К досаде Хашуата, ускорил темп не он, а гильдейский молокосос. Опытный наемник любил сам навязывать противнику ход боя, а этого зеленоглазого гаденыша даже не удается развернуть мордой к солнцу – танцует, уворачивается, дразнит…
– На мечах биться – не по тавернам про свои подвиги врать, – бросил Хашуат наугад, почти не надеясь задеть противника.
– Ага, и не безоружных горожан по улицам гонять, – тут же отозвался мальчишка… Где все-таки Хашуат его видел, где?!
Именно это дразнящее воспоминание, эта внутренняя неуверенность заставили Хашуата изменить принятое решение атаковать. Нет, он затянет бой, он поглядит, надолго ли у наглеца хватит дыхания, так ли сильны его ноги, как запястья. Он погоняет паршивца по всему полю, он…
Тут случилось нечто неожиданное.
Гильдейский змееныш внезапно перебросил меч из руки в руку и с левой сделал выпад, метя острием в лицо Хашуату. Наемник вскинул меч, парируя удар… и попался на уловку! Нургидан одним прыжком оказался рядом и ловко подсек Алмазному ноги.
Хашуат с маху грохнулся лопатками оземь. Это не было поражением, он не выронил меча, но проклятый мальчишка уже рядом, уже занес меч для добивающего удара – прямого, сверху вниз…
Выучка матерого бойца сделала свое дело: Хашуат перекатился на другой бок, уходя от вражеского клинка, и, захватив левой рукой горсть песка, швырнул в лицо юнцу, который подался вперед вслед за своим клинком.
Бросок вышел удачным: мальчишка от неожиданности по-собачьи взвизгнул, отпрыгнул в сторону, принялся тереть глаза. А Хашуат уже на ногах, и уже рядом, и…
И проклятый гаденыш не глядя – на слух, что ли? – нанес Хашуату укол, и тому вместо атаки пришлось ставить блок.
Сдержанность, осмотрительность, которыми всегда гордился боец из отряда Алмазных, покинули его. На глазах у всех он, десятник Хашуат, валялся в ногах у этого мерзкого щенка?!
Хашуат уже не думал о том, что сражается за честь Алмазных или за свою бляху десятника. Он просто набросился на дерзкого мальчишку. Ненависть подняла его на гребне соленой волны, он наносил удар за ударом, вкладывая в каждый свою ярость. И дрогнул проклятый змееныш, попятился, пошел отступать шаг за шагом, едва успевая отбивать клинок Хашуата.
– Сдавайся, мразь! – выдохнул Алмазный, раз за разом обрушивая на юнца меч и тесня его к ограде королевской ложи – там мальчишку можно прижать к доскам, размазать по ним…
И вдруг ударила боль – яркая, страшная. В глазах потемнело, в горле застрял воздух, попытка вздохнуть отдалась новой волной боли и головокружения. Наемник согнулся пополам. Ноги подкосились, и, чтобы не рухнуть наземь, Хашуат опустился на одно колено.
Наконец он смог дышать. Вместе с хлынувшим в грудь воздухом пришло понимание: его поймали, как новичка! Он позволил злости взять верх над осторожностью, увлекся атакой… и пока он поднимал меч для удара, парень поднырнул ему под руку и, припав на колено, со всего маху двинул ему мечом подвздох…
Они стояли друг против друга на одном колене, словно свершая странный ритуал. Толпа выла.
Но удар у парня – что твой таран! Даже кожаная куртка не помешала как следует распробовать его выпад…
– Сдаться? – негромко, весело и зло спросил молодой Охотник, глядя в лицо Хашуату своими наглыми зелеными глазищами. – Пусть тебе шлюхи в борделе сдаются!
Толпа орала, ее пытались перекричать герольды, объявляющие победителем Нургидана. Но наемник уже ничего не слышал. Перед ним мелькнула искорка в черном провале памяти… кусочек того вечера, когда Хашуат опозорил себя – и не мог даже вспомнить, как именно…
Да-да, это было на Сквозной улице! Завал из сломанных заборов и мебели, которую мятежники вытащили из домов. Пламя костров перед завалом. А на самой его вершине, опираясь на покосившийся шкаф, стоит молодой темноволосый наглец.
«Пускай тебе шлюхи в борделе сдаются, собака ты наемная!»
Хашуат бросил взгляд на Нургидана, которого уже обнимали, тискали, хлопали по плечам Подгорные Охотники, хлынувшие на поле. Поднялся, неспешно пошел прочь. Никто из Алмазных не подошел к нему со словами дружеского утешения. Хашуат этого не заметил. Он был полон мыслями о мести.
Объявить, что гаденыш был среди мятежников на Сквозной улице! Полюбоваться, как его прямо с праздника уводят «крысоловы»!..
Хашуат остановился. Хоть он только что и пострадал из-за своего азарта, все же обычно он был человеком осмотрительным.
Ну заявит он, что паршивец Нургидан был им замечен среди мятежников на Сквозной улице. А тот приведет толпу дружков, которые подтвердят, что он кутил с ними весь вечер мятежа. Да за своего победителя вся Гильдия встанет, тем более что врать им не привыкать.