Гидеон Плениш - Страница 73

— Боже мой, подумать только, что моя дочь может быть легкомысленной в столь грозный час, когда люди идут сражаться за родину!

— Не смей так говорить! Мы вовсе не легкомысленны! Все ужасы современного мира — чумная зараза, и старинные церкви, разбитые снарядами, и голодные дети, и цинизм людей, подобных Геббельсу, — все это нам известно лучше, чем вам, потому что мы моложе и у нас воображение живее. И мы будем действовать! Вот этот мальчик, которого ты только что здесь видел, — полгода назад он был пацифистом, три месяца назад он был изоляционистом, а завтра он идет записываться в Авиационный корпус, если только его примут. Раньше он вроде тебя бросал лозунги. А теперь он хочет бросать бомбы.

— Но нам нужны лозунги! Это война идеологическая — первая в истории война между двумя полярно противоположными мировоззрениями. Нам нужны лозунги и нужны опытные лидеры, способные создавать их.

— Французские революционеры тоже считали, что они борются за свое особое мировоззрение, и они тоже выкинули лозунг «Свобода, Равенство, Братство». Может быть, если бы у них было не так много громких песен и не так много блестящих ораторов и политиков, революция закончилась бы удачнее.

— А я говорю тебе, что ты легкомысленна, и ты и твои друзья! И ваше легкомыслие позорно в эту годину бедствий.

— Многие из моих легкомысленных друзей через неделю наденут хаки. Они пойдут сражаться так, как сражались американцы в Гражданскую войну. А людей, которые создают себе рекламу тем, что расписывают солдатам их собственное благородство, — этих людей они просто пошлют подальше. Неужели ты сам не понимаешь?

— Я вот понимаю, что моя родная дочь в своей дерзости дошла уже до оскорбления святынь! — сказал доктор Плениш и ушел из дому.

Но, сидя в Лафайет-кафе и думая о ней, он не мог возмущаться ею. Она была слишком серьезна, и первый раз в жизни этот человек, сделавший себе профессию из призывов к серьезности, на короткое время стал по-настоящему серьезен сам.

В номере отеля мистер Джонсон из Миннеаполиса писал письмо сыну, который раньше был его младшим компаньоном в фирме, а теперь служил в чине капрала в Армии Соединенных Штатов:

«Дорогой сын!

Пишу из Нью-Йорка. Смотрел «Жизнь с папашей», очень смешная комедия, папаша там немножко вроде меня, особенно когда тебя нет рядом, чтобы меня одергивать. Мама звонила из Миннеаполиса, говорит, здорова, вот тоже смешная женщина, сама даже не понимает, какая она иногда бывает смешная. Гак вот, значит, началось, ты все-таки оказался умнее меня, что заблаговременно пошел в армию. Завтра, в понедельник, с утра пойду узнавать, не найдется ли где-нибудь для меня местечка, было бы здорово нам с тобой очутиться в одной части, во всяком случае, надеюсь, что ты с винтовкой будешь поосторожнее, чем с дробовиком, когда мы с тобой ходили на уток, ну, впрочем, достаточно я тебя тогда шпынял за это.

Я думал, Америка может остаться в стороне, но теперь вижу, что был неправ, и все мои мысли теперь только о войне. В конторе у меня все в порядке, так что Дэйв отлично проведет ликвидацию сам. А мы с тобой, когда вернемся с войны, примемся за что-нибудь новое. Нью-Йорк набит бюрократами, и знаешь, что всего забавней, сынок, они все обижаются, что англичане учат их уму-разуму в военных делах, а потому они тут, в восточных штатах, стараются учить уму-разуму нас, жителей Среднего Запада. Есть здесь один пустобрех, из благотворителей, некий Плениш — он, кажется, и сам родом из Великой Долины, но поторопился

308 забыть об этом — так вот этот красавец мне заявил: «Жаль, у меня нет времени поехать на Средний Запад, открыть людям глаза на международное положение во всей его сложности и остроте!» Что, командиром у тебя все еще тот молодой врач-поляк из Уиноны? Передан ему слова Плениша и потом напиши, что он сказал по этому поводу.

Если я тоже попаду на фронт, сынок, о матери и сестрах не беспокойся: на случай если бы что не так, на их имя есть солидная страховка, я, между прочим, отыскал тот ресторанчик, где мы с тобой прошлый раз ели такую вкусную рыбу, пообедал там с аппетитом, но, конечно, было скучно одному без тебя.

Твой отец».

Доктору Пленишу за последние годы мало приходилось ходить пешком, но в это беспокойное воскресенье, 7 декабря 1941 года, он прошагал весь путь до конторы полковника Мардука. Его неотступно мучила мысль: действительно ли он так прозорлив, как всегда считал?

Но сомнения его рассеялись, как только он увидел своего патрона, оживленного, со свежей розой в петлице и огромной сигарой во рту; полковник Мардук стукнул кулаком по столу и вскричал:

— Пришел наш час! Германия, несомненно, тоже ввяжется в войну с нами, война перемешает все карты в политике страны, и мы с Томом Близзардом готовы выступить на сцену. Впрочем, меня не так уж интересует занять пост во время войны — это ведь на ограниченный срок. Я стремлюсь к влиянию в послевоенное время. Хорошо, можете назвать это властью, если вам так хочется.

Мы должны начать действовать немедленно — постоянно связывать мое имя с перспективами послевоенных переговоров и добиться такого положения, чтобы — выиграем ли мы войну, проиграем ли — люди все равно обратились ко мне. Я лично думаю, что мы выиграем, и на этот случай у меня есть новый план послевоенного устройства мира, до какого никто еще не додумался. Надо, чтобы уже сейчас повсюду говорили об этом плане и чтобы он был известен как «План Мардука».

Помните! Ьы первый — не считая Уинифрид — слышали эти слова: «План Мардука». Первый, но далеко не последний! И вот к чему сводится этот план: после войны для того, чтобы немцы никогда не могли опять полезть в драку, мы не станем ни поголовно истреблять их, как советуют многие разумные люди, — хотя в этом решении есть немало положительных сторон, — ни приглашать их в какую-либо новую Лигу Наций, как хотели бы простачки-идеалисты. Нет. Мы просто уничтожим Германию как империю и раздробим ее на отдельные мелкие королевства и герцогства, так, как это было до 1870 года — множество мелких, слабых государств. Ведь хорошо придумано? Верно, хорошо? Кто знает — может быть, этот план даже будет принят, может быть, он даже будет осуществлен!

— Но, полковник, нет ли тут опасности, что эти мелкие государства станут драться между собой и увеличат опасность новых войн?

— Ну что ж — на здоровье! Небольшая война время от времени даже полезна для коммерции. Да-с! И вот я, как автор «Плана Мардука», займу видное место на заключительной мирной конференции, а оттуда недалеко и до поста государственного секретаря… а может быть, еще выше… впрочем, я готов предоставить главную должность Тому Близзарду, если только он покажет достаточную прыть. Сидеть и ждать, пока он там будет раскачиваться, я не намерен. Не стоит повторять это направо и налево, но, может быть, япошки в Пирл-Харборе оказали мне большую услугу!

Усилие, которое потребовалось доктору Пленишу, чтобы не слышать последних слов полковника, помогло ему встряхнуться и позабыть о предостережениях Кэрри.

— Прекрасно! Что вы мне посоветуете сейчас делать? Господи, надеюсь, с ДДД ничего не случится!

— Не случится, не беспокойтесь. Я сумею вас защитить. Продолжайте вашу работу по инструктажу узлов. Завтра же пошлите им циркулярный бюллетень и напомните, что мы еще несколько месяцев назад предсказывали Пирл-Харбор. Несколько месяцев назад!

— А разве мы предсказывали?

— Конечно, нет! Что ж из этого? И начинайте распространять первые слухи о «Плане Мардука». В чем дело, пока не разъясняйте. Напишите несколько писем в редакции газет под разными именами с требованием, чтобы конгресс призвал меня разъяснить, за что мы воюем. Едва ли они это сделают, но все-таки — вдруг у них хватит ума. И постарайтесь связаться по телефону с Балтитьюдом: скажите, пусть поддерживает слухи о моем плане, иначе я разоблачу его. Сегодня же доберитесь до него — он, верно, трясется со страху. Все!

— Бегу приниматься за дело, полковник, — сказал доктор Плениш.