Гидеон Плениш - Страница 21

— Старика Ости вы предоставьте мне! — сияя, произнесла миссис Булл. — А теперь скажите, как зовут девушку?

На рождественских каникулах он впервые в жизни почувствовал себя членом настоящей семьи.

В кирпичном доме его отца в Вулкане семейные связи ощущались мало — разве только в глухой вражде, отделявшей детей от родителей и брата от брата. У профессора Плениша было двое братьев и сестра, но с тех пор, как он покинул родной дом, они для него существовали только теоретически.

На этот раз, на рождество, Пиони повезла его в Фарибо, к своим, к Уипплу Джексону, приходскому старосте и оптовому торговцу бакалеей. Дом был переполнен братьями, сестрами, тетками, собраниями сочинений Вальтера Скотта и Вашингтона Ирвинга, сливочной помадкой, плумпудингом, игрой на мандолине, ромовым пуншем и общими молитвами, за которыми немедленно следовал общий смех. Большой белый дом, от которого, как брызги от фонтана, разбегались во все стороны флигельки и крылечки, стоял близ церкви Непорочного Зачатия над величавой Кэннон-Ривер, на другом берегу которой теснились башенки целого выводка начальных школ.

Ректор Булл простил Пиони и профессора Плениша; по-видимому, он даже усмотрел в этом отличный выход. Он и престарелый декан согласились на том, что Пиони допустят к посещению лекций в качестве вольнослушательницы, а впоследствии найдут законный способ обойти закон и выдать ей диплом об окончании.

Текла пригласила Пиони на чашку чая и дала ей ряд полезных советов, как покупать филейную вырезку. Но доктор Эдит Минтон посмотрела на профессора Плениша с недоумением и даже страхом в глазах. Это было единственное обстоятельство, которое требовалось забыть, чтобы не портить веселого рождества. Он так и сделал, и все обошлось как нельзя лучше.

Прием, оказанный ему в доме Джексонов, был таким же сердечным, как прощение, дарованное в Кинникинике. Уиппл Джексон был жилистый подвижной человек, добродушного нрава и с идеями.

— Гидеон, мой мальчик, — сказал он. — Я слышал от Пиони, что у вас есть желание заняться политикой.

— Как вам сказать… Во всяком случае, я не собираюсь учительствовать всю жизнь.

— Ну что ж, если надумаете основаться в наших краях, дайте мне знать, я вам и дело найду и познакомлю с настоящими людьми. Вам понравится Фарибо: наши начальные школы — лучшие в округе, а потом знаете ли вы, что Фарибо-мировая столица пионов? Оттого я и дочке такое имя дал. Но если вы собираетесь заняться политикой… Как у вас насчет религии, Гид?

— Я пресвитерианец.

— Что ж, это неплохо. Избирателям нравится, когда человек либерален в вопросах морали и строг в вопросах религии. Ну, а в какой-нибудь ложе вы состоите? Масонов? Тайных братьев?[38] Лосей?[39] Новых Дровосеков? Рыцарей Пифии?[40] Нет? Мой совет — вступите во все сразу: приобретете много друзей, и все они будут голосовать за вас, а я, как патриот и добрый христианин, скажу вам: единственное, о чем следует заботиться политическому деятелю, — это голоса. М-м?

— Совершенно верно, совершенно верно! — горячо согласился профессор Плениш, радуясь тому, что у него появилась семья, где он может рассчитывать на поддержку и руководство.

В 1922 году во время пасхальных каникул состоялось их бракосочетание, с епископом в главной роли. Но если на свадьбе Пиони выступала всего лишь на амплуа инженю, то по возвращении в Кинникиник она сразу же перешла в премьерши, и это она выбрала китайский, красный с золотом шкафчик, чтобы оживить общий вид их гостиной, а профессор Плениш был так полон своей любовью, что тут же одобрил его.

Декан Кинникиникского колледжа, декан Гидеон Плениш (он был еще зеленым деканом — осенью 1926 года исполнился всего год, как он занял этот высокий пост) благополучно заканчивал просмотр и утверждение индивидуальных расписаний студентов — унылая процедура, повторяющаяся из года в год. Добродушно усмехаясь, он поглядывал на худенькую девушку с кудряшками, смущенно прятавшую от него глаза.

— Так не годится, мисс Джейнс. Очень уж однобокое у вас получилось расписание. Три курса по литературе! Где же это видано? «Новая английская поэзия», «История романа» и «Чосер и Спенсер». Что вы собираетесь делать после колледжа? Хотите стать педагогом?

— Нет, вряд ли.

— Тогда что же? Работать в газете? Писать рассказы?

— Я помолвлена и, как только окончу, выйду замуж.

— Так, боже мой, зачем же вам столько книжной премудрости? Чтобы вести хозяйство, она не нужна. Какие у вас, собственно, соображения?

— Да никаких. Я просто люблю читать.

— Ну, если это доставляет вам удовольствие, пожалуйста, занимайтесь литературой, я не возражаю.

Оставшись наконец один в своем новом кабинете с перегородкой из дуба и матового стекла, с портретами профессора Эдварда Ли Торндайка[41] и президента Кулиджа, он похвалил себя за то, что был с ней так великодушен и обходителен. А между тем даже сейчас, после летнего отпуска, проведенного на озере Галл, он ощущал некоторое утомление от назойливых приставаний не в меру бойких студентов, явно воображавших, что они знают больше, чем он.

Декан Гидеон Плениш относился к литературе с уважением. Он был специалистом по всем ее разделам и, хотя сам больше всего любил в литературном ландшафте сверкающие утесы риторического красноречия, мог при случае заменить преподавателей и метафизической поэзии, и коммерческой корреспонденции, и композиции драмы, а также был автором интереснейшей теории — что Шекспира написала королева Елизавета.[42] Он досконально изучил преподавание литературы в обоих ее аспектах — как стимула для нравственного развития и как средства зарабатывать деньги. С карандашом в руке он доказывал, что за девять месяцев может увеличить словарный запас первокурсников на 39,73 процента.

Но, как он заявлял на заседаниях Кинникиникского Ротариаиского Клуба, преподавание литературы должно проводиться на столь же суровых и практических началах, как преподавание физики или футбола. Эту доктрину он усвоил еще в 1918 году, когда, отбыв три месяца лагерного сбора в Иллинойсе, приступил к педагогической деятельности с непросохшим еще кастовым знаком доктора философии на лбу. В то время немало надежд возлагалось на то, что литература наряду с искусством рекламы и проповедью евангелия займет подобающее ей скромное место среди факторов, содействующих росту американского процветания.

А между тем сейчас, в 1926 году, несмотря на шесть с лишним лет сухого закона, результатом которого должны были явиться стопроцентная эффективность и патриотизм, повсюду слышатся отголоски крамольных мыслей, очевидно, занесенных в Америку «большевиками», вроде Эммы Гольдман, Г. Л. Менкена и Кларенса Дэрроу, от руки которого год назад пал кумир декана Плениша — Уильям Дженнингс Брайан. И если литература не даст самого решительного отпора всем этим скудоумным подрывателям основ, он лично, заявлял декан Плениш, предпочтет делать ставку на неученого поселянина (сиречь фермера).

В качестве декана и самого универсального из кинникиникских лекторов ему сплошь и рядом приходилось просвещать публику по таким вопросам, как недавно утвержденный конгрессом закон о женском равноправии, процесс Сакко и Ванцетти, судьбы Веймарской республики,[43] геройский дух замученного президента Гардинга,[44] земельный бум во Флориде (на котором декан потерял сто долларов, совершенно необходимых для уплаты взносов за новый рояль Пиони), а также ущерб, наносимый педагогике тем обстоятельством, что в женском колледже Брин Мор студенткам разрешается курить; но чаще всего ему приходилось выступать на больную тему о нашей Бурливой Молодежи: фляжки с джином, и сдавленный смех в закрытых автомобилях по вечерам, и танцы, каких не видели со времен Змия и прародительницы Евы.