Гиблое место - Страница 3

Сегодня тащиться к чёрту на кулички, в какой-то посёлок на краю света, и о командировке узнал только вчера вечером, в конце рабочего дня. Чертыхаясь, попробовал возмутиться, но шефа не было в офисе, а с Аллочкой, в силу некоторых обстоятельств личного характера, спорить себе дороже. Но командировка недолгая и, решив не тратить зря нервы, вечером собрал сумку. Стандартный набор командировочного: мыльно-рыльные принадлежности, две смены белья, футболки, спортивный костюм, ноутбук. Хотел положить бутылку коньяка – на всякий случай, но передумал: концерн у нас небедный, выдадут шоколад и горячительные напитки для презентов.

Хорошо ещё, что жил недалеко от конторы, в «Пьяном доме». Повезло купить квартиру в одном из самых престижных районов. Кстати, с обстановкой, причём такой, которая мне понравилась. Пьяным этот дом прозвали за то, что по прихоти архитектора его выстроили на стыке двух улиц – улицы имени Короленко и Красноармейского проспекта. Корпуса дома плавно, без углов, перетекали один в другой, так, что жители первого корпуса жили на Короленко, второго – на Красноармейском, и так далее. Если смотреть сверху, то дом казался гигантской змеей, зачем-то утыканной антеннами, а если смотреть снизу, то от всех этих изгибов и закруглений начинала кружиться голова. Но квартира хорошая, очень даже неплохая двушка, скажу вам! Входишь – и сразу направо небольшой коридорчик, за ним – кухня. Из прихожей виден обеденный стол и стулья с высокой спинкой. На столе подставка с чайными кружками и картина над столом. Вешалка была прибита сразу за дверью, на левой стороне. За ней – огромное овальное зеркало в красивой раме. В зеркале отражаются открытые двери зала. Кресло, обтянутое дорогой тканью насыщенного зелёного цвета, стояло у двери. Другое кресло расположилось у противоположной стены, сразу за диваном. На полу – голубой ковёр, украшенный строгим геометрическим узором. На нём, в каком-то неуловимом порядке, были расставлены горшки с цветами, статуэтки, модели кораблей и мягкие игрушки – не скрою, постаралась какая-то из моих бывших подруг, оказавшаяся дизайнером. Мне понравилось, и передвигать вещи не стал. На высокой чёрной подставке у окна – горшочек с карликовой розой, довольно хилой, но выбросить рука не поднималась. Азалия – единственное красное пятно в комнате – красовалась на светлом журнальном столике. Кстати, азалии выдерживали неделю, реже две – и сохли. Я почему-то шёл и покупал новую. Недешёвое удовольствие, но мне нравилось – в любом случае лучше, чем заводить кота, а так хоть что-то живое рядом. Полудохлая роза не в счёт. Телевизор расположился на подвесной полке почти под потолком. От него по стене змеились несколько рядов маленьких полочек, на которых аккуратно лежали видеокассеты, компактные диски, книги. На стенах висели странные картины – их было пять и на всех изображены глаза. Глядя на них, всегда думал, что художник рисовал не глаза, а взгляд – наверное, пытался таким оригинальным способом изобразить душу. Казалось, что такие картины должны диссонировать с нежно-зелёными обоями, но они каким-то непонятным образом только усиливали атмосферу спокойствия. Фиолетовые плафоны на загнутых к потолку рожках люстры были того же оттенка, что и полосы на розовых занавесках. Все детали в комнате сочетались и гармонировали друг с другом, что я не решился втиснуть сюда компьютерный стол и поставил его в спальне – маленькой, но зато с двумя широкими окнами…

Незаметно доехал до места – вот и родная контора. Небольшой такой особнячок в тихом переулке рядом с центром. Скромненькая металлическая вывеска: «Концерн “Россия”. Инвестиции. Проекты». Филиал в городе Барнауле».

Сунув пропуск охраннику с вечно сонным лицом, взлетел на второй этаж. В приёмной уже ждал Виктор. Аллочка лучезарно улыбнулась нам обоим – электронные часы над дверью показали десять ноль-ноль, и мы торжественно вошли в кабинет директора филиала концерна Пал Палыча Костенкова.

Обычно он сидел за массивным столом, под портретом основателя и совладельца концерна, когда-то большого учёного с мировым именем – Николая Николаевича Сорокина. И стол, и портрет в тяжёлой, дорогой раме были настолько большими, что тщедушный шеф просто терялся на их фоне. С непривычки его можно было и не заметить – маленький, узкоплечий, сутулый, он казался куда ниже своих метр пятидесяти четырёх сантиметров. Когда ходил, помогали ботинки на высокой подошве и каблуках, но сидя, начальник казался ребёнком, залезшим в отцовское кресло. Впрочем, голос у Пал Палыча был что надо и с лихвой компенсировал недостаток, так сказать, фактуры. Единственный человек в офисе, на которого Пал Палыч мог смотреть сверху вниз – секретарша Аллочка, как я подозреваю, попавшая на это место исключительно потому, что была от горшка два вершка, но именно на неё начальник никогда не повышал голоса. Я даже подозревал, что шеф побаивался её…

Аллочка, как всегда, выглядела на все сто. Белая блузка без единой морщинки, тоненький чёрный ремешок на бёдрах, из-под него мелкие складочки падают на юбку из серебристо-чёрной ткани. Опустил взгляд ниже и загляделся на стройную ножку, виднеющуюся в боковом разрезе длинной узкой юбки. Взгляд опустился ниже, к маленьким лодочкам. Размер, наверное, тридцать пятый – не больше. Каблучок низкий – ну, это только из уважения к шефу. Я точно знал, что в нерабочее время она не пренебрегает шпильками.

Аллочка прошла к столу, взяла графин и направилась к горшку с небольшой пальмой. Она тряслась над этим невзрачным, на мой вкус, цветком, как иная мать не трясётся над своим ребёнком.

– И чего было так шуметь? Неслись, как угорелые, я все правила нарушил, какие только можно, а шефа нет! – возмутился Виктор.

– Так ты сходи за ним. Он к безопасникам спустился. Велел, как только прибудете, сообщить ему, – небрежно бросила через плечо Аллочка, не отвлекаясь от своего занятия. Виктор ужом просочился сквозь полуприкрытые двери и тут же из коридора послышался топот – он бежал по лестнице, словно школьник, спешащий в столовку. Я прошёл через кабинет, сел в удобное кресло возле хозяйского стола. Откинулся на высокую спинку и оглядел кабинет. Как всегда, вещи Пал Палыча находились в полном порядке. На большом письменном столе – стопка папок с документами, авторучки, ежедневник и большая лампа под абажуром. Рядом с креслом вешалка, на плечиках болтается любимый серый пиджак шефа. В офисе болтали, что пиджак не просто любимый, но и единственный. При доходах шефа единственный – это вряд ли, но его никогда не видели в другой одежде. Летом он надевал рубашку зелёного цвета или дешёвенькую футболку. Остальное время носил этот пиджак и тёмно-бордовую рубашку. И обязательно – галстук. Галстуков у Пал Палыча было три – чёрный, с красной искрой, серый в крапинку и синий в чёрную полоску. Иногда я не мог сдержать усмешку, наблюдая, как при разговоре с Аллочкой шеф нервно покашливает и поправляет галстук. И чем дольше она находилась рядом, обсуждая и уточняя рабочие моменты, тем сильнее он затягивал узел на галстуке, откидываясь при этом на спинку кресла. За креслом, с правой стороны от стола, ближе к окну и вплотную к стене – большой шкаф. Окно задёрнуто тяжёлыми шторами. В другом углу, у окна, компьютерный стол. Рядом, на полу, пальма в большом керамическом горшке. Та самая, Аллочкина… Я уже говорил, что она тряслась над пальмой так, как молодая мамаша трясётся над своим первенцем. Увидев впервые в кабинете этот цветочный горшок, посмеялся: «Что за сорняк? Два мышиных хвостика!» – чем заслужил негодующий взгляд секретарши. Сейчас пальма подросла и радовала глаз пышными, узорчатыми по краям листьями.

– Красивая пальма, – сказал я, только чтобы хоть что-то сказать, – а такой уродец был.

– Ты прав, забота для всех – будто бальзам на душу. Для людей, для растений. Я вот её поливала, поливала, а теперь даже не верится, что такая красавица расцвела.

Не скрою, растерялся – она вроде бы говорила о цветке, но так, будто о себе самой. Ну и что с ней делать? Улыбнулся: вот ведь настырная девушка, если ей что-то надо, то у неё обязательно это будет! И у меня не так давно появилось подозрение, что Аллочке нужен я. Правды ради добавлю, что появлялось у меня это подозрение раз десять на дню, ровно столько же, сколько и убеждённость в том, что я девушке интересен не больше, чем кресло, на котором сейчас сижу. Аллочка кокетливо глянула в мою сторону, и мысли сразу же приняли другое направление: зря шеф мочалит свои галстуки – кажется, здесь ему ничего не светит. Достал расчёску, зачем-то причесался – и тут же разозлился на себя: прихорашиваюсь, как мальчишка на первом свидании! Это всего лишь секретарша нашего скупого шефа, на которую тот положил глаз, а вот когда он наложит лапу – это уже дело времени, и вообще меня не касается!