Гибель Петрограда
(Фантастика Серебряного века. Том XII) - Страница 16

— Присядьте к нам, — предлагаю я. — Отдохните.

Антонио обжигает меня злобным взглядом:

— Присесть?.. Черт! Меня просят присесть джентльмен и леди! Каково? Меня никогда не просили присесть джентльмены и леди, когда я тащил на плечах их багаж с миланского вокзала в отели!.. Проклятие!.. Дождался!

Но, «дождавшись», он однако не садится.

— Присесть?.. А сюда меня не пускали!.. Дьявол! Не пускали!.. Я говорю: «Маленькая Мафалда здесь!» Они говорят: «Не может твоя сестра быть здесь!» И я говорю — не может, не должна! Но она здесь, маленькая Мафалда! Она забыла, нему учил ее Антонио!

— Чему же вы учили свою сестру, Антонио? — спрашивает Маргарита Тажиль.

— Ненавидеть вас, леди и джентльмены! Вот чему я учил маленькую Мафалду!.. А она все-таки здесь!.. Тысяча проклятий! Они меня не пускали! Но я еще умею драться, черт!..

— Ты дрался, Антонио? — дрожащим голосом спрашивает Мафалда.

— Не бойся, сестричка, я не пустил в ход ножа! Мой нож припасен не для рабов, Мафалда!.. Черт! Они не хотели пустить меня! И я их расшвырял в разные стороны, как утят… Идем, Мафалда!

— Мне здесь хорошо! — жалобно шепчет девушка.

Антонио нащупывает ее руку, сильным движением заставляет ее встать.

— Иди, девчонка!

— Послушайте, Антонио! — решительно говорю я, поднявшись. — Если вы не хотите с нами оставаться, воля ваша. Но зачем вы уводите сестру? Вы видите, ее здесь не обидят, и ей нравится здесь. Какое право имеете вы насильно тащить за собой Мафалду?

Антонио сердито сплевывает в сторону:

— Тысяча дьяволов! Право! Нет права, есть сила!.. Мафалда, ты пойдешь за мной! Слышишь, Мафалда! Я вас ненавижу, синьоры. И моя сестра вас ненавидит!

— Но за что же? За что?! — мучительным стоном спрашивает Маргарита.

— Объяснить? — усмехается Антонио. — Черт! Мне еще не приходилось говорить с прекрасными леди о таких вещах!.. Стоит ли, синьора?.. А впрочем, я все равно хочу выкурить трубку!..

Антонио медленно вынимает мешочек с табаком, набивает трубку и урывками говорит:

— Были ли вы внизу, синьора?.. Рекомендую! Стоит посмотреть. Занимательное зрелище, черт! Вы, наверное, любите сильные ощущения. А ведь это очень интересно: посмотреть на людей, которых вы ограбили и бросили в гнойную яму!.. Не вы?.. Тысяча дьяволов, не все ли равно!.. Ваши!.. Все!.. Да и вы тоже!.. Одни взяли золото, силу, время. Вы — другое… Проклятие!.. Все грабили и делились добычей!.. Вы сами трудитесь? Что, музицируете?.. Рисуете?.. Черт! Это умилительно: трудящаяся синьора!.. Но вы все-таки грабительница, леди!.. Вы украли у маленькой Мафалды музыку, картины, книги, умение говорить и думать… Вы украли у маленькой Мафалды право быть доброй, очаровательной, остроумной, изящной… Черт! Вы не смотрите, что я носильщик и скверно ругаюсь и курю крепкие дешевые сигары… Я кой-что и читал! Я знаю, за что я вас ненавижу и за что должна вас ненавидеть моя сестра!.. Тысяча проклятий! Если бы я мог придумать бомбу, которая сразу взорвала бы весь мир грабителей и ограбленных! Вот это было бы справедливостью!

Антонию докурил сигару и гневным жестом бросил окурок в океан.

— Идем, маленькая Мафалда!

— Но я ее не пущу! — резко и твердо заявляю я. — Мафалда не ваша! Она по ошибке у вас, в вашей яме! Ее место здесь, и она останется с нами!

Антонио отступает на шаг, оскаливает зубы, и кажется, что он сейчас бросится на меня. Но он сдерживает себя.

— Браво! — деланно-восторженно кричит он. — Браво, синьор!.. Вы настоящий джентльмен! В вас течет чистая кровь грабителя!.. Тысяча чертей! Она не наша! Это моя маленькая сестричка, моя Мафалда — не наша!.. Браво!.. Вы не изменяли себе!.. Так и должно быть!.. Когда грабитель замечает в яме ограбленных драгоценный камень или улыбки неба — его цепкие руки тянутся в яму… Черт! Вы уже захватили ее!.. Но я еще в силах отстоять свою маленькую Мафалду!

А Мафалда прижалась ко мне, впилась глазами в мое лицо.

С неожиданной решимостью Мафалда говорит:

— Я останусь здесь, Антонио! Я навсегда останусь здесь!

— И будешь моей женой, маленькая Мафалда! — говорю я, гладя ее по головке.

Она улыбается смущенной и радостной улыбкой.

Антонио сжимает кулаки:

— Ты пойдешь вниз, Мафалда!

— Ты останешься здесь, Мафалда!

Антонио наступает на меня.

Но в эту минуту…

В эту минуту… Господи, что это значит?

— Свершилось, свершилось! — шепчет Маргарита Тажиль.

Что произошло? Не знаю, не знаю… Она знает! Она говорит: свершилось!

Где-то в отдалении выстрелили тысячи пушек или все громы ада вырвались из-под земли. Где-то далеко… Но почему я шепчу вслед за ней: «свершилось»?..

А Антонио тащит Мафалду.

— Вы и умирать не хотите с нами? — спрашивает Маргарита.

— Проклятие! — глухим голосом отвечает Антонио. — Наши жизни шли врозь, и умрем мы отдельно. Пойдем, Мафалда!..

— Идем и мы, Поль! — спокойно говорит Маргарита Тажиль.

Суетились недолго.

— Погодите, Поль! — восторженно шепчет Маргарита, вся в трепетном экстазе. — Погодите немного. Еще немного. Совсем немного! Не часы, а минуты!.. Все станет ясно, Поль! Все станет ясно… Неизбежность откроет свое лицо! Неизбежность!.. Погодите, Поль!.. Впервые явится смерть!..

Странно. Я так спокоен, как будто я выполнил свой долг.

Но ведь я не выполнил своего долга, долга мужчины! В моем хладнокровии нуждаются. И мускулы мои нужны! Эти полуобнаженные женщины с взъерошенными волосами, ворвавшиеся на палубу снизу и наполнившие океан своим отчаянным воплем; эти детишки, цепляющиеся за ноги взрослых — они ждут моей помощи. Может быть, я спасу одну жизнь!

А Мафалда? Где маленькая Мафалда?..

— Стойте, Поль! — торжественно произносит Маргарита Тажиль, и молитвенный экстаз горит в ее глазах. — Стойте, Поль! Неизбежность открывает свое лицо!

И, прикованный, стою я на месте, странно спокойный, словно в том и заключается мой долг, чтобы ясным сознанием и непотревоженной душой воспринять всю торжественность совершающегося!

Спокойно стою я и вижу в разных концах взволнованного моря людского таких же, как я, спокойно стоящих… Одного, двух… Десятки! Старый американец-миллиардер и юноша-рабочий из России… И там вдали Мафалда, опершаяся на руку своего брата… Среди ревущих, беснующихся, проклинающих и умоляющих стоят одинокие, торжественно-спокойные, светлые… Неужели и у меня так восторженно-радостно блестят глаза?

Спокойно стою я и вижу, как с каждым мгновением растет число спокойных, увидевших неизбежность и торжественно признавших ее… Уже у борта нет давки. Отчаливает последняя лодка. С криком отчаянья бросается с борта кто-то малодушный, кто-то слепой, не увидевший спасения… Уже не кричат и не стонут люди, и даже лица женщин озарились спокойным величием и стали прекрасными… И вот уже вся толпа увидела неизбежность.

И когда неизбежность смирила толпу, дала ей спокойствие, подняла ее высоко над страхом, разбудила чуткость ее сердца— тогда толпа увидела смерть…

— Кто-нибудь из нас придет в мир живущих, — шепчет мне Маргарита, — придет через сон ясновидящего или видением к художнику, придет и расскажет о первом явлении смерти.

А может быть, это не Маргарита Тажиль, а я говорю. Может быть, это сказал кто-то другой из толпы. Или никто не произнес этих слов, но все одновременно их услышали.

Когда показалось светлое лицо смерти, я в первый раз в моей жизни не был одиноким. Я перестал ощущать и чувствовать, где кончаюсь я и где начинаются они, стоящие рядом со мной, вокруг меня.

Когда показалось лицо смерти, все глаза заблистали одинаковым светом, переплелись взглядами и слились в одно яркое сверкание человеческой души. Сразу забылось, исчезло отделявшее и отличавшее каждого из нас. Кто был королем, кто — носильщиком? Кто — образованным, кто — невеждой? Кто — злым, кто — добрым, кто — счастливым, кто — страдальцем, кто — старым, кто — молодым? Забылось, исчезло, как случайное, лишнее, мелкое! Не было разницы между мной и ребенком, там, в другом конце палубы прижавшимся к своей матери. И не было между нами расстояния. Я ощущал его сущность не менее ясно, чем свою. Я был во всех, и все были во мне. Я исчез с моим прошлым, с моими радостями и страданиями, со всеми мелкими подробностями моей личности. Я вновь родился в обширной общности: человек — все — мир!..