Гэсэр.Бурятский народный эпос(перепечатано с издания 1968 года) - Страница 14
Изменить размер шрифта:
Дочь Солнца превращается в старуху
Между облачной белизной
И небесной синью сквозной,
Что не знала конца и предела,
Дочка Солнца, Наран-Гохон,
Серым жаворонком звенела,
Совершая свое паренье
В переливчатом оперенье.
Богатырь Бухэ-Бэлигтэ
Не сумел ее взять с собою,
Он добраться к той высоте
Не сумел небесной тропою.
Приготовившись к долгому бою,
Он оружье взял, чтоб сражаться,
Взял коня, чтоб, как ветер, мчаться,
Взял он брата и трех сестер,
На земной опустился простор.
В это время нойон Саргал,
Что земных владык возглавлял,—
Среди трех был старшим нойон,—
Необычный увидел сон:
Там, где север суров и сер,
Где восходит гора Сумбэр,
Между облачной белизной
И небесной синью сквозной
Чудный жаворонок пролетал,
Словно блеском зари трепетал.
Если б жаворонка достать
И на землю спустить удалось,
На земле б родилась благодать,
Благоденствие б родилось
На земле трех тубинских стран…
И, проснувшись, ударил Саргал
В золотой, боевой барабан,
Свой полночный народ созвал,
И в серебряный барабан
Он забил, потрясая дол,
Чтобы южный народ пришел.
Три вождя трех племен земли
Племена свои привели
К перевалу горы Сумбэр.
Увидали они: вдали,
Там, где север суров и сер,
Над вершинами острых скал
Звонкий жаворонок трепетал,
Совершая свое паренье
В переливчатом оперенье.
«Если б жаворонка поймать
И спустить на землю живым,
Пролилась бы на нас благодать,
Засияло бы счастьем земным
Племенам трех тубинских стран!»
Так воскликнул нойон Саргал,
Но коварный Хара-Зутан,
Усмехнувшись злобно, сказал:
«Не хватает силенок вам, что ли,
Птицу-жаворонка поймать
Ради вашей счастливой доли?»
Достает он стрелу Хангая
И, сначала ее пропуская
Меж ногами хромого пса,—
Перед тем, как метнуть в небеса,
Чтоб достигла заветной цели,—
Он стрелой коснулся постели
Черноликой бездетной вдовы,
Заклинаньем стрелу заклиная.
И взметнулась, и в глубь синевы
Устремилась стрела стальная.
И, стрелою завороженной
Так предательски пораженный,
С неба жаворонок слетел,
На земной опустился предел.
И увидели все нежданно
Дочь-царевну Наран-Дулана,
Ту, что Солнцем на свет рождена,
И увидели все, что она —
Украшенье стран и племен,
Та царевна Наран-Гохон.
Молвил слово Саргал-нойон:
«Возвестил мне мой вещий сон:
Хоть светла и прекрасна царевна,
Хоть мила и близка нам душевно,
Ради счастья стран и племен
Надо сделать ее одноокой,
Надо сделать ее однорукой,
Надо сделать ее хромой,
Надо сделать ее женой
Сэнгэлэна, старца-нойона.
Надо быстро и потаенно
Поселить их в лачуге нищей,
Превратить царевну в старуху,
Пусть пасут корову-чернуху,
Молоко пусть им будет пищей,
Что заквашено в старом котле!
Счастья нам не видать на земле
И веселья в дому человечьем,
Если мы этих двух стариков
Не прогоним, не искалечим!»
Был ответ Сэнгэлэна таков:
«Не могу, не найду в себе силы
Изуродовать облик милый,
Искалечить Наран-Гохон!»
Черной злобою обозлен,
Никого на земле не любя,
Восклицает Хара-Зутан:
«Это я возьму на себя!»
И жестокая сталь заблистала,
И тогда однорукою стала,
Одноокой и хромоногой,
Горемыкой старой, убогой
Дочка Солнца, Наран-Гохон,
Что была мечтою племен,
Благодатью солнечноликой!
Сэнгэлэна с той горемыкой
Сочетали и сразу прогнали,
И они побрели в печали.
Дочь Солнца становится земной матерью Гэсэра
У старухи и старика
Нет мальчишки-озорника,
Чтоб его на коленях качать,
Чтоб ласкать, — нет у них потомка,
Нет собаки, чтоб лаяла громко,
Нет овец, чтоб землю топтать.
Возле жалкой своей стоянки,
Где безлюдье, ветер и холод,
Черемшой утоляют голод
И выкапывают саранки.
От небесной отчизны вдали
Дни земные текли и текли
В том краю, где безлюдно и глухо.
Много ль, мало ль прошло недель,
Просыпается как-то старуха,
Перетряхивает постель:
Показалось ей, что колышется
И волнуется одеяло,
Что ей голос младенца слышится!
И царевна Наран-Гохон
Вновь красивой и юной стала.
У нее, у жены старика,
Исцелились нога и рука,
Стало, зрячее, видеть далёко
Сталью выколотое око.
В удивленье, в счастливом испуге
Выбегает она из лачуги,
Видит дочь небесной страны:
Снег лежит, белизной сияя,
А у двери следы видны
Убегающего горностая.
Побежала по этим следам,
По глухим, безлюдным местам —
Потерялись следы горностая,
Превратились в следы колонка.
По звериному следу ступая,
И внимательна и чутка,
Поднимается, молодая,
На вершину Сумбэр-горы.
Там, в сиянье рассветной поры,
Увидала дворец величавый,
Белостенный и белоглавый,
Потерялись следы колонка —
Превратились в своем движенье
В человечьи следы саженьи,
И вели они во дворец.
Заглянула в дверной проем,—
Эсэгэ, всех богов отец,
За широким сидел столом.
Говорил ему Хан-Хурмас,
Очищая шубу от снега:
«Наконец я дождался ночлега.
Я прошел, чтоб увидеть вас,
По сугробам такой высоты,
Что насквозь промочил унты».
И возрадовалась царевна,
Небожителей увидав,
Повелителей горних держав,
Что беседовали задушевно.
Дочка Солнца подумала так:
«Это — добрые весть и знак».
Возвратилась она в лачугу,
Возвратилась она к супругу
И старухой стала опять,
Стала жить и радости ждать.
Пролетело нужное время
Над старухой и стариком.
Показалось царевне — семя
Превратилось в желанное бремя,
Груди белым полны молоком.
Показалось: судьба, блистая,
Будет к ней добра неизменно,
И отцовская золотая
Будет коновязь благословенна…
Так нойон Сэлэнгэн-старик
И царевна супругами стали,
Расстелили постель-потник,
Две свои головы сочетали,
И в краю, где снежные дали,
Вместе жили и радости ждали.