Героиня мира - Страница 13

— Лой… нет, Лой… что такое? Лой…

С другого боку появилась Мышь. Словно краб клешнями, она ущипнула меня за руку. Я не смогла сдержаться и вскрикнула.

Это их приостановило. Они отпрянули от меня.

— Ах ты, мелкая мошенница, — с несокрушимым сознанием собственной праведности сказала Мышь.

Фраза повисла в воздухе, словно кристалл на фоне тьмы. Я уставилась на нее.

— Что я такого сделала?

— Что я такого сделала? — передразнила Лой. — Да что же они такого сделали, их светлость.

— Подлая уловка, — сказала Мышь.

Я лежала перед ними; они стояли на коленях, возвышаясь надо мной.

Наконец Лой проговорила:

— Ведь я строила планы насчет него, насчет старого пузана. Разве у меня хоть раз что-нибудь было? Блюла себя. Для пользы дела. И надо же тебе было к нему подлизаться. Тебе.

У меня в мозгу что-то блеснуло, и тогда мне все припомнилось.

— Но ведь… он просто подошел к двери и застал меня здесь.

— Да, только ты об этом позаботилась, не так ли. Я заметила, как ты глазела на него тогда, в первый же день. Я не хотела верить, что ты, при всей твоей благовоспитанности, на такое способна, да и папа у тебя — майор из полка Львов. А что сказал бы твой папа на это?

— Ее блаженной памяти матушка в гробу перевернулась бы, — сказала Мышь.

Внутри меня, в легких, в желудке или в сердце что-то случилось. Я вихрем взметнулась вверх, замолотила в воздухе руками и пронзительно закричала.

Осколочный калейдоскоп движений. Их жаркое дыхание, отдающее кислым от съеденных печеностей; их острые пальцы, впившиеся в меня. Отчаянное шиканье, и вот они уже спихнули меня с кровати, и голос Лой, словно колючка у меня в ухе:

— Ну так убирайся вон. Не желаю находиться с тобой рядом. Я — девушка честная. Не хочу подцепить от тебя сифон с севера.

И они вышвырнули меня из моей спальни. Я упала в коридоре, а они закрыли мою дверь и подперли ее моим стулом, чтобы я не смогла войти.

Я поднялась на ноги. На мне была лишь нижняя сорочка, в которой я легла спать. Но еще не все потеряно. Ведь я могу спуститься в комнату для игр.

Туда я и отправилась. В комнате для игр горел светильник, и один из телохранителей сидел за игрой в храмины.

Он не заметил меня. Я действовала осторожно.

Что ж, значит, мне придется отыскать какую-нибудь пустую комнату, где нет света, и в ней дождаться утра.

Нет, и это не выход. Ведь большинство комнат стоит теперь под замком или совсем пустыми, поскольку кронианцы вывезли мебель в другие места. А помимо того, очередному миру только что пришел конец. Миру Мыши и Лой. Даже если бы мне удалось вновь завладеть территорией спальни, служившей ему ландшафтом, этот мир все равно уже утратил состоятельность. Как в тот раз, когда я отправилась в апартаменты родителей и стало ясно, что они прекратили свое существование в одно и то же время, как перестала существовать и я — то, чем я была прежде.

Сама того не сознавая, я спустилась в вестибюль и стала ждать, погрузившись в полное забвение.

В нише возле черной двери по-прежнему восседал домашний божок, у ног его мерцала зажженная на ночь свеча. Отправляясь в путешествие, моя мама всегда брала с собой фигурку богини, служившей ей в детстве защитницей, изображение доброго духа весны; все остальное время она стояла у нас дома, и мы украшали ее нишу колокольчиками, асфоделями и плющом, чтобы холода не досаждали ей. Дух дома Илайивы имел обличье человека в просторных одеждах и с посохом.

У меня за спиной заскрипели, прогибаясь, ступени лестницы. Кто-то из охранников при полковнике услышал, как я брожу по дому, и пошел узнать, чем я занимаюсь. Возможно, это навлечет на меня неприятности.

Я могу сказать, что меня послали подправить свечу возле божка.

И во всяком случае, так ли уж важны неприятности?

— И что это такое? — сказал он, как и в прошлый раз.

Мягкой для такого тела походкой ко мне подошел Гурц в халате и домашних туфлях; вот он стоит, опять нависая надо мной. Он спустился с верхнего этажа ради меня.

— Я слышал вопли. Крики, — сказал он. — У тебя отобрали гнездышко. Хочешь, я их выгоню, этих злодеев, которые ограбили тебя?

Хмурый тусклый огонек подсвечивал его лицо, как и лицо божка. У обоих были широкие одежды, но божок отличался стройностью; отблески света играли в бороде кронианца.

— Ну, что ж, — сказал он, — тогда ты будешь спать со мной. — Глаза его с тревогой вгляделись в мое лицо. — Я не причиню тебе зла, — сказал он. — Однако такова воля Випарвета. Ты знаешь? Это он тому причиной, если мужчина встречается с женщиной. И никто не сравнится с волком в нежности к сородичам.

Словно падающий дом, он наклонился ко мне и полонил меня. Запах табака, вина, тяжелое прикосновение мужчины.

Он понес меня вверх по лестнице. У меня растаяли все косточки. Я никак не могла понять. Телохранитель у резных дверей исчез, быть может, его куда-нибудь услали. Неужели Гурц принял игру воображения за знак судьбы и ждал, что я вернусь?

Казалось, весь дом проплывает мимо меня, его потолки и лепные украшения, запутавшиеся в огромной бороде ночи. За дверью с наядами тьма сгущалась. На столе еще дымится задутая свеча, рядом — книги и бумаги. Еще одна арка, вторая дверь. На расстоянии вытянутой руки я увидела черную морду волка-шакала; золото, нанесенное на нее пунктиром; огонь светильника, словно дыхание души в его глазах.

Он опустил меня на постель. Он укрыл меня простыней. Поправил волосы на подушке.

Вздыхая, он улегся рядом со мной, горячий как печка. Он больше ни разу не дотронулся до меня.

Глаза волка вспыхнули на мгновение и закрылись.

Последнюю часть лета, два жгучих месяца я провела у него во владении, в черном доме. Я оставалась девственницей до ночи, наступившей вслед за осенней Вульмартией, до моего четырнадцатого дня рождения.

Флаг-полковник Кир Гурц не принадлежал к числу наиболее видных кронианцев, проживавших в городе. Между ним и семьей генерала существовала дальняя, запутанная родственная связь. Присвоенное ему звание носило скорей почетный характер, а его обязанности относились к административной и научной области. Он составлял маршрутные карты и описания дорог, определял количество орудий и размеры потерь. Иногда ему приходилось ставить подпись под смертными приговорами или приказами об отсрочке таковых в отношении пленников, не представлявших особой важности.

Выполняя поставленные перед ним задачи, он и близко не подходил к Высокобашенному форту. Он лишь заносил в вахтенный журнал статистические данные о нем, которые узнавал из поступавших к нему депеш: атаки и прорывы, взрыв арсенала, капитуляция. Весь эпизод в целом занял не больше половины страницы. Я узнала обо всем этом много времени спустя. А если бы все происходило иначе, если бы он находился там и даже сам поднес бы фитиль к пороху, снесшему все высокие башни, удалось ли бы мне тогда различить на нем пятно позора? Да куда уж мне было. Разве я что-нибудь понимала? И никакой связи между кончиной любви и дикостью происходившего за порогом дома не существовало.

Полное имя генерала кронианцев звучало так: Хеттон Тус Длант, но они дали ему прозвище Уртка Тус, означавшее, как объяснил мне Гурц, нечто вроде Сынок Медведя — он был любимцем этого бога.

Гурц пожелал, чтобы я выучила его язык. Ему хотелось иметь возможность говорить со мной по-крониански, чтобы найти во мне понимание. В моем «ласковом взгляде» — так он истолковал его — он уловил сочувствие и понял, что уже пробудил во мне жалость.

Гурц сам составлял двуязычный учебник для начинающих, с грамматикой и словарем, предназначавшийся для войск сазо. Он подарил мне экземпляр этой тоненькой книжки, а на пустой странице нацарапал посвящение мне и свое имя. Он остался доволен этой книгой и либо не принимал в расчет, либо не сознавал собственных ошибок в употреблении нашего языка. Вероятно, старательно вызубрившие учебник солдаты точь-в-точь повторяли их повсюду в городе.