Героиня - Страница 2

II

Однажды Кожевкин вдруг исчез и не появлялся в течение пяти дней.

– Что такое с Кожевкиным? – спрашивали товарищи, и никто не мог ответить на этот вопрос.

В первое время даже тревожились, как тревожимся мы, когда исчезает из комнаты совсем ненужная вещь, которую мы, однако же, привыкли видеть на определённом месте. Но прошёл день, другой и третий, и про Кожевкина стали забывать.

Но вот кому-то попалась в руки газета; он случайно взглянул на первую страницу и с удивлением расширил глаза, потом передал газету другому, и все тыкали пальцем в одно место, и у всех делались большие глаза. По-видимому, никто не хотел верить тому, что было написано в газете.

А там, на первой странице, в траурной рамке, было помещено объявление, которое гласило следующее:

"Леонтий Степанович Кожевкин с детьми с душевным прискорбием извещает о кончине горячо любимой жены и матери Марии Митрофановны. Панихиды ежедневно в час дня, вынос тела такого-то числа утром из квартиры, помещающейся там-то".

По мере того, как газета переходила из рук в руки, общее изумление росло.

– Но каким образом? Что же это значит? Что за странное совпадение? – спрашивали все. – Кожевкин!.. Неужели в природе одновременно существуют два Кожевкина и притом два именно Леонтия Степановича?

Это казалось почти сказочным.

– А может быть, это он сам? – предположил кто-то.

– Сам? Ну, нет, это невозможно! – возражало огромное большинство. – Откуда же у него взялись жена и дети?

– У Кожевкина? Но, кажись, мы его не первый день знаем. Нет, это совершенно немыслимо.

– А ведь вот он пять дней нигде не появлялся.

– Да, пять дней не появлялся. В самом деле, это странно. Правда, этого никогда прежде с ним не случалось…

Одним словом, поднялись самые оживлённые толки по поводу Леонтия Степановича Кожевкина и его скончавшейся супруги.

– Господа, – предложил кто-то, шутя, так как всё, что касалось Кожевкина, говорилось не иначе как в виде шутки, – нам остаётся только одно: выбрать депутацию и отправить её по адресу. Должны же мы как-нибудь узнать истину.

– Только это будет не депутация, а экспедиция! – возразил кто-то. – Экспедиция для исследования загадочного явления: Леонтия Степановича Кожевкина.

Предложение было принято, выбрали двоих. В виду столь печально-торжественного случая, на них надели даже чёрные сюртуки и отправили по тому адресу, который был указан в роковом объявлении.

Переулок, в котором помещалась покойница, нелегко было отыскать. Он находился вдали от центра и принадлежал к тем уголкам столицы, куда судьба редко заносит прохожего. Но, наконец, его нашли.

Это оказался маленький домик с длинным деревянным забором и довольно большим двором. Во дворе было заметно некоторое движение, какие-то люди выходили из флигеля и входили в него.

Товарищи отыскали дворника и обратились к нему.

– Живёт здесь Кожевкин, Леонтий Степанович?

– Живёт. Как же не живёт. Пятнадцать лет уже живёт.

– Именно Леонтий Степанович?

– Леонтий Степанович, – не иначе.

– А каков он из себя?

– Из себя? Да обыкновенно какой: человек, как человек, как все другие.

– Высокий? Тонкий? С бородой?

– Точно. Всё это так и есть.

– А что же, он служит где-нибудь?

– Он-то? А Бог его знает… Надо полагать, служит, потому живёт. Как же без службы? Без службы не проживёшь. Да вам-то что? Вы к нему?

– Да, мы к нему, только не знаем, тот ли.

– А вы посмотрите, тот или не тот. Только нынче у него забота, похороны, жена померла. Вон в тот флигелёк и ступайте.

Они вошли в дом. Их сразу обдало запахом ладана. В передней и во всей квартире носился густой ароматный дым.

В небольшой комнате, выходившей окнами во двор, было душ пятнадцать народу. Большею частью женщины немолодые, с лицами, на половину закутанными в платки. На длинном столе лежала покойница, прикрытая парчой. Рядом, на двух табуретах стоял гроб, обтянутый светлым дешёвым глазетом. Дьячок певучим, скорее угрюмым, чем жалобным голосом читал псалтырь.

Товарищи вошли тихо и начали креститься, но в то же время озирались кругом, стараясь отыскать глазами хозяина. Но среди присутствующих не было ни одного тонкого и в то же время длинного человека.

Они подошли поближе к покойнице и заглянули ей в лицо. Оно было очень худо, с тонкими острыми чертами. Видно, она долго болела, или вся жизнь её была полна мук. У них мелькнула мысль: "неужели же это его жена, жена этого весёлого, беззаботного человека?"

Они переглянулись и прочитали друг у друга в лице сомнение; нет, очевидно они ошиблись. Они попали на похороны к совершенно незнакомому человеку. И им становилось неловко. Они уже посматривали на дверь, чтобы как-нибудь незаметно стушеваться.

Но в это время из внутренних комнат приотворилась дверь, и появилась высокая сухощавая фигура с бледным, исхудавшим лицом, с жиденькой бородкой. Глаза у него были печальны и красны от слёз. Товарищи взглянули на него и тотчас же узнали в нём своего приятеля. Это было несомненно: Кожевкин был тут, на лицо, тот самый Кожевкин, который ещё пять дней тому назад весело кутил и смеялся в их обществе, в портерной, на Арбате.

Он постоял с минуту, с большим чувством перекрестился, потом как будто что-то вспомнил и растерянно огляделся вокруг. В соседней комнате послышался детский плач. Он схватился за голову и побежал туда. Через минуту детский плач прекратился.

Так это он, это, в самом деле, он! Кожевкин, тот самый Кожевкин, которого знает весь студенческий мир. У него была жена, и они узнали об этом только тогда, когда она умерла. У него были дети… У Кожевкина были дети, была семья, а, значит, и привязанности и заботы. Это было до такой степени странно, что они не решались верить даже своим глазам и ждали вторичного появления высокой тонкой фигуры. Они всё-таки ещё склонны были допустить, что это ошибка.

Прошло несколько минут. Кожевкин опять вышел, с озабоченным лицом и с таким видом, как будто ему надо было сейчас что-то предпринять, но он никак на мог вспомнить, что именно. Товарищи придвинулись к нему поближе и остановились на таком пункте, чтобы он их непременно заметил. И он увидел их, и глаза его сделались большими от изумления.

– Как? Вы здесь? – растерянно промолвил он вполголоса, – так идите же сюда… Идите сюда…

Он взял обоих за руки и повёл в свою квартиру.

Обстановка в этой квартире была заурядная. Она, правда, не говорила о крайней бедности, но в ней как-то совсем отсутствовали вкус и фантазия. У стен были расставлены стулья, множество кроватей. Всюду попадались умывальники, четырёхугольные столы. Всё были здесь предметы первой необходимости и не было ничего такого, что служило бы для удовольствия, не было ни одного уголка, где захотелось бы посидеть и отдохнуть. Не было ничего привлекательного и уютного.

– Ах, я вам так благодарен… Я так тронут! – говорил Кожевкин. – Но как же вы узнали, как узнали?

– Да очень просто, – объяснили товарищи. – Мы прочитали в газете ваше объявление.

– Объявление? – с удивлением спросил Кожевкин. – Разве было объявление?

– Ну, да. Вот оно.

Товарищ вынул из кармана газету и дал ему прочитать.

– Да, в самом деле… Так это… Это, значит, моя дочь позаботилась… Ах, умница… Я-то и не подумал, мне и в голову не пришло… Ах, голова у меня… Так вы, значит, по объявлению узнали?..

– Да. Все удивлены.

– Удивлены? Чему же?

– Да тому, что вы женаты… Никто этого не знал и не думал…

– О, я женат уже двадцать четыре года.

– Двадцать четыре года?

– Да, да. Я женился, когда мне было двадцать лет, и представьте… Представьте… – прибавил он дрожащим голосом, по-видимому готовый заплакать. – Мы так дружно жили с покойницей!.. Вы не знаете, что это была за женщина, что это был за ангел!

В это время в комнату вошла девушка. таща за руку пару маленьких детей. Позади угрюмо шёл гимназист лет четырнадцати.