Герои и антигерои Отечества (Сборник) - Страница 89
Ослепленный собственной значимостью и жаждой персонального возвеличения, Берия, по признанию одного из своих подручных Савицкого, «с целью раздутия своего авторитета и преувеличения своих мнимых заслуг перед партией и государством в строительстве Грузии» распространял слухи об опасности, которой он подвергается ежедневно и ежечасно со стороны врагов Советской власти. С этой целью он через Гоглидзе и Кобулова, а также лично давал указания добывать у арестованных по подозрению в принадлежности их к «правотроцкистскому и националистическому подполью» показания о покушениях на него. «Добытые следователями показания о террористической деятельности против Берия, — уточнял Савицкий, — всячески поощрялись». В конце концов все следователи, ориентируясь на ложную установку и настоятельные указания «хозяина», принялись рьяно «выколачивать» подобные сведения, увязывая любой случай террористического акта с угрозой для жизни Берии.
И наконец, определенный интерес представляет оценка собственных преступных действий самого Берии, словно прозревшего в ходе следствия и суда.
«…Самым тяжким позором для меня, как гражданина, члена партии и одного из руководителей, — клеймил покаянно он себя, — является мое бытовое разложение, безобразная и неразборчивая связь с женщинами. Трудно представить все это. Пал я мерзко и низко… Я настолько падший человек, что вам трудно теперь мне верить, а мне что-либо опровергать…»
Делая акцент на эротической стороне собственных деяний, Л. П. Берия, возможно, обнаруживает истинную причину своего «самоослепления»: сексуальный маньяк и «половой гангстер» (он имел близкую связь примерно с двумястами женщинами), закрыв глаза на такие понятия, как долг, совесть и честь, Берия добивался огромной власти только для получения широких возможностей удовлетворять непомерную похоть. Впрочем, не исключено, что это своеобразный маневр, чтобы отвлечь следствие и суд хотя бы частично от своей главной вины — преступном преследовании и уничтожении многочисленных жертв. Кстати, по этому поводу у Берии тоже имеются личные признания. Так, на допросе 19 октября 1953 года он показал:
«…Я признаю, что это были грубейшие извращения закона, что при таких многочисленных указаниях об арестах могли подвергаться репрессиям лица невиновные, оклеветанные в результате незаконных методов следствия».
В следственных материалах по обвинению Л. П. Берии содержится немало противоречивых сведений об отношениях Лаврентия Павловича и Григория Константиновича (Серго) Орджоникидзе. Это один из могущественных «филантропов» и «козырная карта» в бериевской политической игре. Это одна из жертв бериевских интриг, козней, произвола и мафиозной мстительной натуры. Если проанализировать многие факты из рассматриваемого уголовного дела, то можно сделать вывод: на протяжении ряда лет Берия, используя сполна в корыстных целях авторитет Орджоникидзе в партии и народе, а также его влияние на лиц сталинского окружения, вместе с тем вел интриганскую борьбу против этого авторитета и этого влияния.
Почему так? Данные, которыми мы располагаем, позволяют выдвинуть на этот счет две версии.
Версия первая. Орджоникидзе, зная о подозрительном прошлом Берии, нередко публично критиковал последнего, чем вызывал у того злобу и ненависть. Так, к материалам дела приобщен подлинный рапорт Кобулова на имя Гоглидзе, датированный 16 декабря 1936 года, т. е. составленный еще до смерти Орджоникидзе. В нем доносилось:
«Излагая беседу с Леваном Гогоберидзе в Сухуми в 1936 году, Агниашвили показал, что Леван Гогоберидзе контрреволюционные клеветнические измышления о прошлом тов. Берии передавал со слов т. Серго Орджоникидзе…»
Но есть все основания предполагать, что подобные слухи направлялись отнюдь не на дискредитацию Берии, а на сбор всевозможных обвинительных улик против Орджоникидзе. Причем измышлялись и множились они бериевскими же приспешниками. О том свидетельствуют многие показания членов преступной группы, которые утверждали, что Орджоникидзе хорошо относился к Берии и оказывал ему всяческую поддержку в его карьере, а тот до поры до времени выгодно пользовался этим. Более того, сам Берия в узком кругу с трудом сдерживал антипатию к своему покровителю.
«Мне известно, — показывал на следствии один из бериевских подручных Шария, — что Берия внешне относился к Серго Орджоникидзе как бы хорошо, а в действительности говорил о нем в кругу приближенных всякие гадости».
«Берия в присутствии меня и других лиц, — вторил ему Гоглидзе, — допускал в отношении Серго Орджоникидзе резкие высказывания пренебрежительного характера… У меня складывалось впечатление, что Берия говорил это в результате какой-то личной злобы на Орджоникидзе и настраивал против него других».
Вот почему нам показалось более убедительным второе предположение. Но, прежде чем его изложить, приведем еще одно свидетельское показание — М. Багирова, которое во многом разъясняет истоки вражды Берии к Орджоникидзе:
«Берия держался по отношению к Серго Орджоникидзе подло. Сначала Берия использовал хорошее отношение к нему Серго Орджоникидзе в карьеристских целях, а затем, когда Орджоникидзе помог Берии достигнуть определенного положения, то именно Берия стал интриговать против Орджоникидзе. Вспоминаю следующий случай. За несколько месяцев до своей смерти Серго Орджоникидзе посетил в последний раз Кисловодск. В этот раз он позвонил ко мне по телефону и просил приехать к нему. Я выполнил эту просьбу Орджоникидзе и приехал в Кисловодск, где в это время гостил Георгий Димитров. Орджоникидзе подробно расспрашивал меня о Берии и отзывался при этом о нем резко отрицательно. В частности, Орджоникидзе говорил, что не может поверить в виновность своего брата Папулии, арестованного в то время Берией. Очевидно, что Орджоникидзе тогда понял уже всю неискренность и вероломство Берии, сначала использовавшего поддержку для того, чтобы пробиться к власти, а затем решившего любыми средствами очернить Орджоникидзе.
Берии стало известно через своих людей о том, что Орджоникидзе вызывал меня в Кисловодск, и он говорил по этому поводу со мной по телефону, но я ответил, что Орджоникидзе интересовался вопросами, связанными с добычей нефти.
Отношение Берии к Серго Орджоникидзе является одним из наиболее убедительных примеров подлости Берии, его карьеризма и вероломства».
Итак, версия вторая. Берия не мог простить Орджоникидзе ни определенной зависимости от него, ни вынужденного расчета на его поддержку и помощь в своей карьере. Именно этот мотив, судя по всему, а также противоположные черты характера и жизненные принципы временного и в общем-то случайного покровителя породили в Берии непреодолимую злобу и даже враждебность по отношению к Орджоникидзе. Так пришло решение отомстить за… поддержку. Оно крепло с каждым годом, с каждым новым продвижением по служебной и партийной лестнице. Когда же Орджоникидзе превратился из воображаемого, призрачного объекта для мести в реального и потенциального соперника, когда он мог стать неодолимым препятствием для дальнейшего карьеристского роста и достижения вожделенной власти, предательские и преступные замыслы переросли в конкретный план.
Авторитет Серго Орджоникидзе не только в Закавказье, но и в стране, его популярность в партии и народе, его заслуги на определенном этапе, а именно в середине тридцатых годов, перестали служить Берии только эмоциональным раздражителем, т. е. вызывать его зависть и гнев. Чувства, если можно так сказать, материализовались в стратегические расчеты и тактические приемы, а давно вынашиваемая идея мести уступила место напряженной борьбе — кто кого. Вообще, если быть до конца точным, то настоящая борьба не велась, поскольку активные и разнообразные меры предпринимались только одной стороной бериевской.
Берия ни уступать, ни отступать не собирался. Даже перед таким авторитетом. Слишком много сил и энергии затратил он для того, чтобы стать «вождем» в Закавказье, слишком много жертв отправил на алтарь своей властолюбивой цели. И разве не для того, чтобы идти к этой цели без остановки, он в течение многих лет сколачивал надежную группу, а точнее банду, из верных ему приспешников, готовых выполнить любой его приказ, совершить любую подлость, любое преступление? Один из таких «верных людей», Цатуров, говорил о том, что Берия, добиваясь власти, стремился оторвать чекистский аппарат от какого бы то ни было контроля и влияния, изолировать его, превратить в особый орган, подчиняющийся только одному «хозяину» Берии. С помощью этого аппарата превозносились «заслуги» «вождя» и подавлялись всякие предосудительные разговоры.