Герои 90-х. Люди и деньги - Страница 61
После этой попытки импичмента и был запущен референдум. В ходе подготовки к референдуму президентской стороне удалось добиться если не поддержки, то нейтралитета со стороны промышленной номенклатуры. В результате дорогостоящих президентских закупок — и в тот момент, когда Руцкой пошел в решительную атаку на правительство — «центристский блок» вдруг как в рот воды набрал, фактически оставив вице-президента без всякой поддержки. Ельцин в ходе закулисных торгов, кадровых назначений (типа нового министра экономики Олега Лобова) и прежде всего инфляционных вливаний отчасти сумел вбить клин между центристами и коммунистами.
Его оппоненты пользовались в основном методами черного пиара, пытаясь скомпрометировать противников (само выражение «черный пиар» тогда еще не вошло в обиход). Руцкой разоблачал погрязших в коррупции министров. Со слов руководителя Парламентского центра ВС РФ Константина Лубенченко, в 1989 году пребывавший в США Сергей Шахрай взял у американцев в долг без отдачи весьма большую сумму денег и накупил на них неподъемное для самолета количество аудио- и видеотехники после чего был с позором изгнан из общества порядочных людей. Пресс-центр ВС РФ распространял сценарий долженствующего осуществиться в ночь с 25 на 26 апреля государственного переворота. Руководитель Фронта национального спасения Илья Константинов уличал Ельцина в том, что тот — «католический масон».
Команда же Ельцина сделала акцент на американский модерн и едва ли не впервые в отечественной истории привлекла к агитации широкие массы народных любимцев — деятелей культуры, рок-музыкантов, знаменитых футболистов, популярных экстрасенсов. Привлечение к агитации рокеров и спартаковских болельщиков, влиятельных в традиционно аполитичных стратах общества, означало существенное укрепление президентских позиций за счет нейтрального электората. При этом накануне голосования Ельцин заявил, что голосуется не доверие вообще, а доверие к новой — президентской — Конституции, основные принципы и некоторые статьи которой были опубликованы 24-го утром, за день до голосования.
Хотя результат референдума совершенно однозначным можно было назвать с трудом (доверие Ельцину высказали 58,7% голосовавших, а за досрочный выбор народных депутатов проголосовали лишь 41,2% общего числа избирателей — таковы были условия проведения референдума), исчерпывающий итог ему заранее подвел советник Руцкого Андрей Федоров: «Какими бы ни были фактические цифровые итоги референдума, принципиально важное значение приобретает то, кто, где и когда даст первую интерпретацию итогов и какие конкретные действия последуют за этими оценками».
Действия последовали. 1 сентября Борис Ельцин снял Александра Руцкого с должности вице-президента, раз и навсегда показав, что равновеликих половинок в политическом тандеме не бывает. Верховный Совет ответил «симметрично» — отправил запрос в Конституционный суд и приостановил действие указа. 21 сентября Ельцин подписал указ № 1400, фактически разгонявший Верховный Совет. Депутаты решили не сдаваться без боя (тем более, что КС объявил действия президента неконституционными) и ударили первыми, напав на штаб Объединенных Вооруженных Сил СНГ.
В это время, кстати, в правительство на короткое время вернулся Егор Гайдар. Сначала — в качестве первого зама Председателя Совмина, потом — в качестве и. о. министра экономики.
Через несколько дней Белый дом обнесли колючей проволокой, его наводнили боевики с автоматами. 3 октября сторонники Белого дома взяли мэрию и пытались взять «Останкино». 4 октября Ельцин расстрелял Белый дом из танков. Погибли, по официальным данным, более 150 человек. Наблюдения и выводы проведшей в Белом доме все это время Вероники Куцылло, спецкора «Коммерсанта», нелицеприятны — по отношению к обеим сторонам: «Октябрь был безумием. И безумны были все: и депутаты, и Ельцин, и граждане, с любопытством наблюдавшие за “маленькой войной” в центре Москвы, и мы, журналисты, можно сказать, требовавшие в 1993 году от Ельцина жестких действий в отношении парламента, тормозящего реформы, и получившие горящий Белый дом».
«В Белом доме странно было сознавать, что где-то снаружи продолжается нормальная, невоенная жизнь — без колючей проволоки и танковой стрельбы, без истерических народных депутатов, без всеобщей готовности убивать тех, кто с тобой не согласен…
Первые дни депутаты всюду носили с собой противогазы, а потом побросали их где попало: ожидаемой газовой атаки все не было.
Пугали в Белом доме постоянно. Тот же Ачалов очень часто гонял депутатов от окон, объясняя, что в любой момент может влететь граната. Ополченцы, казалось, готовы были сами пристрелить журналистов, лишь бы не пристрелили снаружи…
Где-то к полудню воскресенья пришла весть: манифестанты прорываются к Дому Советов. Все бросились к окнам. Началась эйфория: Москва поднялась! Депутаты поздравляли друг друга. После прорыва началось массовое братание с вновь прибывшими. Все, кажется, поверили, что теперь очень легко будет взять мэрию, Останкино и даже Кремль.
Белодомовские буфетчицы вздыхали с облегчением — все последние дни им приходилось работать в крайне нервозной обстановке. Ночами они сидели почти в полной темноте, при свечке, и застенчиво просили знакомых журналистов принести “с воли” колготки и теплые носки (вместе со светом отключали не только горячую воду, но и отопление). Им показалось, что все скоро кончится и можно будет уйти наконец домой…
Пошли брать мэрию. Тем, кто наблюдал за этим из окон Белого дома, происходящее напоминало съемки американского боевика: пробивание прохода грузовиком, стрельба по окнам, спешный, но не беспорядочный отход ОМОНа задними дворами. Мэрия молчала, и боевики картинно стреляли по окнам “с колена” …
Потом ждали вестей из Останкино — ждали с трепетом. Хасбулатов собрал депутатов и официально их обманул: “Останкино взято”. И еще он сказал, что “сегодня надо брать Кремль”. Оба заявления были встречены восторженным ревом собравшихся…
Без пяти семь в понедельник кто-то меня разбудил — я спала в буфете на 6 этаже на составленных стульях. Стала слышна автоматная стрельба. Я выглянула: у здания стояли БТР и стреляли: по баррикадам, машинам, брезентовым палаткам, где еще накануне ночевали защитники парламента. Были видны люди, лежащие на площади: то ли раненые, то ли убитые. Одного из них за руки протащили к Белому дому, и на площади за ним осталась кровавая полоса. К остальным подойти не удавалось, они лежали, а над их головами били трассерами. Нам казалось, что стреляют только снаружи. Я прошла по коридорам: не было заметно ни одного человека, кто стрелял бы из окон…
Было видно, как в коридоре проносили носилки — с ранеными и убитыми. Кажется, раненых было меньше, чем убитых. Один труп долго лежал у внутреннего лифта. Да и вообще, практически невозможно было пройти по коридору, не встретив на ковре темных пятен свежей крови…»
Почему же в итоге Хасбулатов, щеголявший прозвищем «Верный Руслан» и утверждавший, что «более преданного человека у Бориса Николаевича в Верховном Совете просто не было» пошел на эту бойню? Неужели это было так уж неизбежно, как он писал спустя пять лет после расстрела Белого дома: «Ельцин, неспособный к серьезному анализу, приходил в ярость и начинал ненавидеть каждого, кто говорил ему правду. А так как эта правда чаще всего звучала с трибуны Верховного Совета, то его ненависть должна была обрушиться на парламент. Она и обрушилась. Еще в августе он сказал: “В сентябре — штурм”».
Готовность к противостоянию до конца демонстрировали и другие вожди парламентской фронды. Альберт Макашов: «Депутаты надеялись, что им удастся законным, конституционном путем отрешить Ельцина от власти. Но я как человек военный понимал: ничего из этой затеи не выйдет».
Что еще важнее, такую же готовность демонстрировали сторонники президента. Михаил Полторанин: «Вообще-то дозвониться до Ельцина в те дни было практически невозможно. Он подписал свой указ — и в сторону. Самоустранился. А кашу, которую он заварил, должны были расхлебывать другие. В Кремле создали чрезвычайную комиссию. И возглавил ее Виктор Степанович Черномырдин. Вот уж чья роль в те дни совершенно не отражена. Уж он-то прекрасно знал, что намеченный ранее на ноябрь съезд отправит его в отставку. И это он давил на Ельцина: никаких нулевых вариантов. Это он лез на конфронтацию».