Германская армия на Западном фронте. Воспоминания начальника Генерального штаба. 1939-1945 - Страница 13

Внешне Гальдер приостановил сопротивление намерениям Гитлера. В то же время он намеревался устроить вмешательство Берлинского гарнизона, если диктатор зашел бы так далеко, чтобы объявить войну. Впрочем, как мы уже упоминали, невозможно было быть уверенным, что офицер и рядовые пожелали бы выступить против фюрера. Мюнхенское соглашение подстегнуло энтузиазм населения по поводу Гитлера и устранило малейшую надежду на то, что такая попытка окажется успешной.

Это была задача послов Франции, Великобритании и Италии в Берлине, вместе с Государственным секретарем министерства иностранных дел фон Вайцзеккером, – проследить за исполнением Мюнхенского соглашения. Конференция выполнила свой долг в соответствии с традиционными понятиями, несмотря на несколько неуклюжие вмешательства Риббентропа, которые Вайцзеккер, как председатель, был вынужден прикрывать. По слухам, Гитлер был «несчастлив» из-за Мюнхена, так как Чемберлен «все испортил». В то время никто не поверил бы, что это могло случиться, ибо самообман на таком уровне лежит за пределами нашего понимания.

Под Верховным командованием обычно понимают совет, составленный из нескольких человек, которые во время войны действуют вместе, чтобы управлять судьбой страны. Такой совет, состоящий главным образом из государственных деятелей и военачальников, будет принимать важнейшие решения после взаимных консультаций, проигрывая при этом все противоречивые мнения и глубоко взвешивая все за и против. Такова была в основном система со стороны союзников, как в Вашингтоне, так и в Лондоне, и, вероятно, также, когда «Большая тройка» встречалась в Касабланке и в Тегеране. Германское руководство во время Второй мировой войны было совершенно другим. Здесь не было никакого совета, который мог бы собираться вместе. Даже правительство рейха никогда не собиралось в одном месте по какому-либо определенному случаю на протяжении всей войны. Здесь все руководство сосредоточивалось в руках практически одного человека, который обладал всей властью в государстве – политической, военной и экономической. Гитлер, и один только Гитлер, руководил стратегическим планированием, он был единственный, кто принимал или отвергал предложения и кто сохранял за собой право окончательного решения. При Верховном главнокомандующем вермахтом существовал военный кабинет, но это был исполнительный орган для донесения его приказов и инструкций флоту, люфтваффе и армии, а также позднее различным театрам военных действий ОКВ. Офицеры, стоявшие во главе ОКВ, а именно Кейтель как глава ОКВ и его подчиненный Йодль как глава контрольного штаба вермахта, располагали полной картиной того, что происходит на разных фронтах в любое данное время. Вероятно, они даже знали, что планирует Гитлер. Между тем по всем вопросам руководства они обладали гораздо меньшей властью, чем, например, начальник Генерального штаба армии или группы армий, который, естественно, принимал на себя руководство в отсутствие своего командующего офицера. И лишь прокуроры на Нюрнбергском процессе над «военными преступниками» в первый раз облачили Кейтеля и Йодля в одежды, которые они не имели возможности носить во время войны. Сегодня все еще может казаться невероятным, но это правда, что Гитлер в одиночку принимал все военные решения, не только стратегические, но с 1942 года и далее также все тактические решения, и никому не передавал этих функций даже на время.

После того как было столько сказано и написано об этом, вновь в подробностях описывать, как получилось так, что Гитлер принял на себя абсолютную прерогативу принятия решений, даже в военных вопросах, может показаться излишним. Тем не менее я считаю, что этому вопросу стоит посвятить несколько слов. Гитлер верил в свою особую «миссию». Во внутренней и внешней политике между 1933 и 1939 годами он с полным правом мог заявлять о безоговорочных и очевидных успехах. То, каким образом они были достигнуты, – уже другой вопрос, но это было так. Гитлер 1938 года уже не был Гитлером 1933-го. Теперь его амбиции простирались к военным успехам. Гитлер был убежден, что победа может быть одержана лишь под его руководством. Офицерский корпус, в частности корпус армии, по его мнению, был «растяпой». Он считал, что офицеры корпуса ошибались со своими предупреждениями относительно опасности ремилитаризации Рейнской области, пытались замедлить темп, который установил Гитлер для перевооружения. Они слишком переоценили силы сначала польской, а затем французской армии. И всякий раз его предсказания и действия оказывались верными. Должен ли он в таком случае был прислушиваться к этим мямлям, этим колебавшимся, нерешительным людям, которые боялись войны, вместо того чтобы радостно встретить ее, к этим «последним франкмасонам», как он называл Генеральный штаб, к этим «устаревшим рыцарям с их заплесневевшим кодексом чести», как он один раз презрительно выразился о своих генералах, когда они оказали сопротивление его приказам. Должен ли он был следовать их совету и принимать их решения? Нет, нет и еще раз нет! Он был лидером, вождем германского народа в мирное время, которого признавал весь мир; он освободил свой народ из тисков Версаля, а теперь он станет лидером в войне. Он один станет «Feldherr»[14] (полководцем).

Если во время Польской кампании Гитлер все еще держался в тени, то уже осенью 1939 года пропаганда начала провозглашать его величайшим полководцем всех времен, а его самоуверенность разрослась безгранично. Во время наступления на Запад он чаще вмешивался в командование, и в результате британские экспедиционные войска бежали в Дюнкерк. В 1941 году он пошел еще дальше. Армия предложила предпринять главную атаку на Москву. Гитлер же вместо этого приказал нанести наиболее мощные удары по флангам, в направлениях Украины и Ленинграда. Вместо того чтобы ударить кулаком, он ударил открытой ладонью. И произошло то, чего все опасались: главные советские силы вокруг Москвы разбить не удалось. Более того, Гитлер отверг предложение сразу же перейти к гибкой обороне. Ему не давала покоя близость к Москве, которую он все еще надеялся захватить, и настаивал на атаке, а контратака русской армии, которая началась необыкновенно рано, а также суровая зима привели к кризису. Это можно было урегулировать отводом армий, которые проникли слишком далеко, и таким образом закрыть бреши на фронте. Однако Гитлер возражал против того, чтобы потерять хотя бы пядь земли, и таким образом делал ситуацию еще более критической, ведущей к тяжелым потерям. Браухича назвали козлом отпущения и отправили в отставку; в полном противоречии с истиной, он был обвинен в том, что не обеспечил восточную армию зимней одеждой. Гитлер сам принял на себя командование армией и, в соответствии со своим хорошо известным приказом: «Все остаются на своих местах. Ни шагу назад», он отодвинул угрозу, которую сам же вызвал.

Однако этот успех Гитлера оказался причиной его же гибели. Но тогда он видел в этом новое подтверждение своих способностей и менее, чем когда-либо, склонен был прислушиваться к советам. Он возвел свою максиму «Стоять твердо любой ценой» до статуса единственно верного способа действия в войне. Мало-помалу он приносил в жертву не только дивизии и корпуса, но армии и группы армий и даже целые театры войны. Непостижимо, не подлежит никакому разумному объяснению, что этот человек, несмотря на то что дар его в некоторых отношениях был необыкновенный, не сумел понять, что искусство войны не состоит в том, чтобы крепко стоять, но в том, чтобы захватывать инициативу. Когда вспоминаешь, как определенные черты характера Гитлера стали еще более определенными и устоявшимися, то не сомневаешься, что для того, чтобы разгадать эту загадку, следует углубиться в патологическую психологию. Например, он безгранично преувеличивал свои военные таланты. Побывав в качестве бойца прифронтовой линии во время Первой мировой войны, он считал, что знает все требования войны от а до я. Он живо интересовался и был хорошо осведомлен в военной науке и особенно в военной технике, а также приобретал знания непосредственно с полей сражений[15].