Герцоги республики в эпоху переводов: Гуманитарные науки и революция понятий - Страница 8
Последовательный отказ от глобального подхода, — а следовательно, и от объяснений общего характера, и от прогнозов, — вступает в конфликт с традиционным пониманием роли социальных наук. Их претензии на уникальную способность давать точное, научное объяснение общества, позволяющее прогнозировать и совершенствовать его развитие, обусловливало их особое положение в европейской культуре. Не является ли отказ от макросоциального анализа самым точным и бесповоротным определением кризиса? — так обычно реагируют на это критики социальных наук.
Точка зрения, на которой в большей или меньшей степени сходятся все — даже те, кто старается сгладить впечатление кризиса, — состоит в том, что одной из причин нынешней ситуации является кризис научности. Как мы увидим ниже, утрата веры в науку распространяется сегодня не только на гуманитарное знание: не в меньшей степени она затронула и естественно-научное познание, несмотря на неумолимо ускоряющийся бег технического прогресса. С точки зрения приверженцев диагноза кризиса, кризис социальных наук, как и кризис научности, был порожден глубокими внутренними трансформациями европейской цивилизации, и прежде всего распадом идеологии прогресса и революционной идеологии. Крах «коммунизма как системы и социализма как культуры», по словам Пьера Нора, скомпрометировал не только те ответы, которые могли дать социальные науки, но и те вопросы, которые они были способны задать[48].
Гетто новаторов
…За последние двадцать лет многие научные дисциплины присоединились к нам, забившись в крошечную щель ничейной земли между двумя линиями фронта.
С момента публикации книги Досса о прагматической парадигме прошло десять лет. Что стало с ее героями? Может быть, распад несложившейся парадигмы никак не отразился на развитии возглавляемых ими научных школ, и они продолжают процветать, пусть и не под единым знаменем?
Трагическая смерть Бернара Лепти в 1996 г. поставила точку на прагматическом повороте «Анналов» раньше, чем он смог оформиться в стабильное течение. Что касается остальных участников «парадигмы Досса», то, к счастью, большинство из них живы и здоровы. Посмотрим, как некоторые из них оценивают судьбу созданных ими течений.
Ни один из теоретиков прагматической парадигмы сегодня не считает, что направление, которое он представляет, находится в центре интеллектуальных дебатов или стоит у кормила академической власти. «Маргинальность» — таково наиболее мягкое слово, каким герои книги Досса характеризуют свое положение в парижском мире вне своего непосредственного профессионального поля.
«Доминирующая социология сейчас — это престарелая американская социология, которая господствует в комиссиях, это социология авангарда в кавычках, социология левых, бурдьевизм… Эта проблема возникла из-за Эколь Нормаль, поскольку все большие институты, все значимые места заняты ее выпускниками. И еще есть такие островки, вроде нас, затем латуровцы, этнометодологи, интерак-ционисты, или же те, кто занимается микросоциологией, но все они весьма маргинальны»,
— делится своими впечатлениями Люк Болтански.
Если кучке единомышленников удается уцелеть, то только на дне окопа — такие образы появляются у антрополога науки Бруно Латура, когда он размышляет о своем месте в мире[50]. Те, с кем еще совсем недавно связывали будущее, чувствуют себя на периферии научного мира Парижа. Наряду с «маргинальностью» излюбленным словом новаторов (как социологов оправдания, так и антропологов науки, как аналитических философов, так и представителей когнитивных наук) для описания своего нынешнего положения в более широком интеллектуальном универсуме является «блокаж». Представление о своей чужеродности французской почве, об отсутствии отклика на родине разделяется всеми новаторами. (Заметим, что, несмотря на безусловную известность Латура в Америке, его социология и там далека от того, чтобы считаться интегральной частью «mainstream».)
Маргинальность, ощущаемая сегодня новаторами, не кажется им особенностью ситуации в Париже: они полагают, что американские коллеги, чья работа вызывает их постоянное восхищение (так, например, Болтански и Тевено восторженно отзываются об американских энтометодологах), чувствуют себя столь же маргинальными в своей родной Америке.
«Этнометодологи в Америке создали подлинно европейскую штуку, абсолютно уникальную, на основе немецкой феноменологии. Для Америки это было настолько ужасно и неприемлемо, что они организовали секту. Если знать интеллектуальное пространство Штатов, понятно, что они не могли поступить иначе. Они проводят свои мессы, они говорят на одном языке… Но, поскольку это была секта, их никто не переводил… Все говорили: „Это непонятно“. Но это же не причина не переводить, если нам это непонятно»,
— рассказывает Лоран Тевено.
Конечно, такие течения прагматической парадигмы, как когнитивные науки или аналитическая философия, вовсе не кажутся их французским последователям ни гонимой сектой, ни маргинальной группой в Америке. Но, заметим, младшему из этих новшеств — когнитивным наукам — никак не меньше сорока лет.
Убежденность, что интеллектуально новое, и в особенности идейно родственное, повсюду обречено оставаться маргинальным, выглядит для новаторов само собой разумеющейся. (Как мы видели, мир маргиналов-социологов, описываемый Болтански, включает в себя практически все новые направления в социологии.) Даже деконструктивизм, ставший почти что респектабельным направлением в России, не считается полноправным в Париже.
«— Допустим, аналитическая философия — гетто. А постмодернизм?
— Хороший вопрос. Действительно, есть определенная симметрия — так как они тоже остаются не приняты мейнстримом и опираются либо на другие дисциплины, либо на СМИ… В самом деле, характерно, что два главных маргинальных течения находят свою поддержку вне сердца крепости, вне центра власти»,
— свидетельствует Даниэль Андлер.
Настроения в среде новаторов, их оценку своей роли лучше всего позволяет резюмировать следующий рассказ аналитического философа:
«За последние пять лет ситуация в философии не улучшилась. Напротив, есть основания быть пессимистом, наблюдается скорее блокаж… Аналитическая философия, несомненно, развивается, но сохраняется эта атмосфера гетто… Когда я начинал, мои коллеги по аналитической философии ощущали себя преследуемым меньшинством, гетто. Теперь они все профессора, но эта атмосфера сохранилась… Они участвуют в научной политике, получают большие деньги, сидят в жюри, но продолжают ощущать себя меньшинством, так как их плохо принимают в философском мейнстриме, который остался прежним, который сводит всю философию к истории философии и для которого Кант — это последний великий философ».
Как явствует из этого отрывка, сохранение атмосферы гетто — не просто отголосок маргинальности первых лет складывания школы. В постоянных заявлениях о непричастности к французской интеллектуальной жизни, в нежелании «писать, как французы», в стремлении «печататься только по-английски» сквозит нечто большее, чем просто принятие навязанной роли или стратегии самозащиты от «агрессивной среды». Может быть, такая позиция вызвана ощущением, что дискурс, создаваемый внутри общины посвященных, не востребован за ее пределами? А может быть, чувство маргинальности, с которым не спешат расстаться новаторы, превратилось в способ самоопределения, в способ отстаивания собственной идентичности?
«Антиинтеллектуализм» работников социальных наук
Итак, уместно задаться вопросом: кто же доминирует в интеллектуальном мире Парижа? Кто, по мнению новаторов, «занял крепость»? Ответы на эти вопросы зависят от дисциплинарной принадлежности говорящего, и по большому счету нас не ждет никаких сюрпризов: все имена великих — и личностей, и направлений — попали в классики уже более двадцати лет назад.