Гербарий из преступлений - Страница 16

Штепа застыл. Она не спускала с него глаз, устремив их в зеркало.

– Бывшая полковничиха? – спросил Штепа обычным тоном, продолжив завивать локоны. – А почему ты спрашиваешь, Даша?

– Я хочу знать. Она приходила?

– Ну, конечно. Я стриг ее…

– Перед смертью она к вам приходила?

– А что еще ты хочешь знать?

– О чем она вас спрашивала?

– Извини, я не обязан тебе отвечать.

– Ах, не обязаны? – развернулась к нему негодующая Дарья. – Умерла хорошая женщина. Отравилась! Кто-то ей прислал записку, а в записке ваше имя! – Парикмахер заметно переменился в лице, побледнел. – Да, ваше имя, – повторила она, – и совет… обратиться к вам.

– Откуда ты это взяла? – не растерялся он.

– Читала ту записку, – созналась Дарья. – А если она попадет… куда следует? Там много чего написано. Вы стали виновником смерти Елены Егоровны.

– Я?! – нервно рассмеялся Штепа. – Бог с тобой, Даша. Ну что ты такое говоришь, девочка? Я ничего не знаю, и Елена Егоровна перед смертью ко мне не приходила, соответственно, ни о чем не спрашивала. Записка! – фыркнул он. – Какая-то сволочь решила опорочить мое доброе имя, а я должен оправдываться? Так вот: не буду!

– Да что вы так нервничаете, Силантий? – произнесла она спокойно, поедая глазами его зеркальное отражение. – Я хочу лишь знать: правда там написана или нет?

– А что там написано?

– Вы сами знаете, – уклонилась она от ответа. – Ведь в записке ссылались на вас.

– Не понимаю, о чем речь, – отрезал он. – Все, Даша, выглядишь ты великолепно, настоящая русская красавица. До свидания.

– Сколько я вам должна? – поднялась она и полезла в карман.

– Нисколько. Это подарок к именинам. Иди.

Семка назвал ее дурой, когда Дарья пересказала ему разговор с парикмахером, посоветовал бросить заниматься глупостями и настоятельно требовал ответа: зачем ей это надо? Но не могла она рассказать ему, что и как понимала. Просто не могла!

– Дура! – вздохнул снова Семка и передразнил Дарью: – Записочка попадет куда следует… Дура, потому что намекнула, что записка у тебя.

А утром следующего дня Силантия Штепу нашли избитым и задушенным в парикмахерской.

Мысли Дарьи закрутились в одном направлении: Штепа кому-то доложил о ее расспросах, и убили его, чтобы он не проболтался. Он испугался, когда она расспрашивала его, значит, за всем этим кроется нечто более серьезное, чем себе представляла Дарья. Кто же убил Штепу? И чем грозит ей знание содержания записки? Она вынуждена была признать, что поступила неосмотрительно, и похолодела от страха за собственную жизнь, а учитывая обстановку – за жизнь родителей тоже. Если бы не следующее событие, она бы уничтожила записку, полагая, что с ее уничтожением пройдут страхи и минует опасность.

Дарья возвращалась домой поздно. Истосковавшись по общению со сверстниками в течение многих лет, она принимала участие в работе всех кружков, на какие хватало времени. Несмотря на желание узнать правду, Дарья не пропускала занятий, к тому же это был отличный способ отвлечься от тяжких дум. Спорт, художественное слово, оказание первой медицинской помощи, стенгазета… – везде она пыталась поспеть. Готовился большой концерт, посвященный выпускникам, и Дарье доверили читать целых два стихотворения. Одно Лермонтова, а второе – настоящее, с силой в каждой строчке, о великих делах страны. Все просто в восторг пришли, когда она читала, рукоплескали прямо на репетиции. Потому сегодня и задержалась, ведь это очень ответственно – читать такое стихотворение. Домой бежала со всех ног, оглядываясь по сторонам, боязно же одной на улицах, особенно когда чудится, что за тобой кто-то тайком крадется. Дарья споткнулась о камень, тут же подхватила его и, сжимая в руке орудие пролетариата, почувствовала относительную уверенность. Она перешла на торопливый шаг, свернула в проулок, оглянулась. А он ждал ее впереди.

Оглянувшись в очередной раз, Дарья даже не увидела, с кем столкнулась. Чья-то сильная рука сцапала ее за новый пиджак, купленный у спекулянтов на толкучке, и отбросила к стене. Захлебнувшись ужасом, Дарья вжалась в стену, а тело мужчины плотно прильнуло к ней, его руки лапали… везде! Она забыла про булыжник в руке, вытаращила глаза, не решаясь закричать, лишь тихонько попискивала. Мужик был невысокий, вровень с Дарьей, его гимнастерка провоняла потом. Он приблизил свою харю к ее лицу и, обдавая перегаром, просипел в лицо:

– Тсс! Тихо…

– Дяденька, что вам? – пискнула Дарья.

– Записка где?

– Ка-кая за-записка? – выдавила она, запинаясь.

– Так где она? У тебя? Отдай…

То ли в порядке устрашения, то ли решил заодно изнасиловать Дарью, но его рука собрала юбку, затем ладонь скользнула между ног… Снова Дарья ощутила себя на лошади четырехлетней, снова обуял ее страх, что она доживает последние минуты. Последние?

– Дяденька… Дяденька… – лепетала она, поднимая руку с камнем.

А он осклабился, обнажив длинные зубы, лапал девушку, а между делом требовал отдать записку. Папка, которую Дарья прижимала локтем, выпала. Мгновенно второй рукой она уцепилась за карман гимнастерки, чтобы мужик не увернулся, и, вложив всю свою крестьянскую силу, хрястнула камнем по его мерзкой роже. Он взмахнул руками, коротко вскрикнув, раздался треск – оторвался карман. Одновременно Дарья закричала, как только могла громко:

– Помогите! Спасите!

Мужик корчился, стонал и матерился, ощупывая рожу. Видимо, Дарья огрела его крепко, так ведь она не кисейная барышня. Сообразив, что он скоро оклемается и тогда убьет ее, Дарья подобрала папку и кинулась бежать.

Домой вошла, отдышавшись у порога. Ничего не рассказала родителям, а когда рухнула на кровать за перегородкой, заметила в руке… кусок от гимнастерки и сложенный лист бумаги. В запале не выбросила оторванный карман, так и прибежала, сжимая его в кулаке. Развернув лист и прочтя первые строчки, Дарья почувствовала, как бешено заколотилось сердце. Вот он – ответ! Страшные подозрения переросли в уверенность, но теперь она знала, что делать. Надо предупредить! Подхватившись, она ринулась к выходу, бросив матери, что скоро придет…

– Дашенька! – запрыгал Дениска, открыв ей дверь.

– Фрол Пахомыч дома? – спросила она, входя в квартиру.

– Дома. А к нам с Никитой ты зайдешь?

– Потом.

Постучав в комнату Фрола, Дарья стремительно вошла и положила перед ним лист на стол.

Это был донос. Мол, Самойлов Фрол Пахомович тесно дружил с полковником Огаревым, после ареста которого прятал у себя в квартире его жену-шпионку, а потом отравил ее. Прятал, а потом отравил! Да только этих строк довольно, чтобы понять: Фрола оболгали и в записке, которую прислали Елене Егоровне. Но в доносе еще было написано, что Самойлов неоднократно высказывался против политики партии, подрывая основы социализма и… много всякой другой чуши. Подписи не было, но это ничего не значило, Дарья уже точно знала, кто взялся за уничтожение Самойловых. Ведь за такие доносы расстреливали!

– Как это попало к тебе? – спросил Фрол.

Дарья рассказала о нападении неизвестного мужика, как она огрела его камнем по роже и оторвала карман вместе с этим письмом. О его требовании отдать записку умолчала. Фрол перечитал донос, взглянул на Дарью и сказал, закуривая папиросу:

– Странно… Почему он напал на тебя? Я понял, он поджидал тебя, да?

– Не знаю, – опустила глаза Дарья под его проницательным взглядом.

– Даша, ты что-то утаиваешь. Ну-ка, рассказывай все! Пойми, это не бирюльки. Кто-то прислал подлую записку Лене, в результате она отравилась, теперь вот этот пасквиль… на тебя напали, а ты работала у меня… Это не случайно. Случайно лишь то, что ты вырвала карман с доносом. Даша, это страшные люди, они никого не жалеют. Я не выпушу тебя, пока не расскажешь все.

Она была напугана, поэтому рассказала… почти все. Призналась, как прочла записку, присланную Елене Егоровне, опять утаив, что находится эта записка у нее. Она не могла ее отдать, не могла!