Геракл - Страница 2
Сладостная,- открыл юноша рот,- действительно ли существуешь, или это солнце напекло мою непокрытую голову? И ты призрак моей души?
Девушка хихикнула, прикрыв розовой ладошкой пунцовые губы.
Какой ты смешной! А я так вижу тебя каждое утро, когда ты будишь нас своим ослиным ревом!
Но скажи она, что Фионил - и сам осел, юноша точно так же не заметил бы оскорбления. Он смотрел очарованный, а рука непроизвольно тянулась коснуться руки девушки, пощупать грубое полотно ее одеяния, казавшееся на стройном стане дороже заморских шелков.
Кто ты, любовь моя? - Фионил, не замечая, до боли сжал узкую кисть девушки в своей лапище.
Я - Физба, дочь вдовы горшечника, слон ты эдакий,- поморщилась девушка, выдернув покрасневшую руку.- Но как звать тебя?-ресницы взметнулись, открыв ясный и прямой взор карих глаз.
Я - Фионил, водонос. И как жаль, что, просыпаясь от моего крика, ты ни разу до сего дня не явилась мне на пути! - голос юноши дрожал от неприкрытой обиды.
Подумать только, сколько потрачено впустую дней, месяцев, лет. Прожитые без Физбы годы вдруг показались пустыми и тусклыми. Фионил позабыл детские радости и юношеские грезы, когда он, счастливый, распластавшись на нагретом солнцем камне, грезил и мечтал о чем-то, чему нет названия, но от чего радостно трепещет сердце, а душа наполняется покоем. Теперь у Фионила не было ни сердца, ни души, а только жалкая телесная оболочка, стремящаяся к стоящему против солнца созданию.
Между тем день улыбнулся еще шире. Осклабился. Опережая полуденный зной, горожане заспешили по своим неотложным делам-делишкам. То двое, то поодиночке, прохожие останавливались, пялясь на странную троицу. Некоторые подхихикивали, тыча пальцами в окаменевшего мальчишку-водоноса, вцепившегося в хорошенькую дочку горшечника. Но вот в толпе пронесся утренним бризом шепоток, потом недовольный говор перерос в возбужденные выкрики.
Колдунья! Колдунья! - запела и отшатнулась толпа. Фионил на секунду пришел в себя, с удивлением оглядывая летний день в знакомом до пустячного тупичка городке. Юноше показалось на мгновение, что что-то, мутно прозрачное, застит глаза, но в следующее мгновение зрение вернулось.
Но не было ни прохожих, ни солнца в пронзительной синеве, ни покосившегося домишки. Лишь Физба теперь уже добровольно сжимала его руку. Они стояли одни на высоком утесе, далеко выдававшемся в море, крепко обнимая друг друга. Море сизой пластиной вставало вертикально огромными волнами. Фионил чувствовал на своем лице соленые брызги. Подол одеяния девушки промок насквозь, и Фионил чувствовал, как дрожит от холода ее зябнущее тело. К реву волн и дальним неразборчивым крикам позади примешивалось еще что- то. Какой-то неясный звук, происхождение которого Фионил никак не мог разобрать.
«Да это же у меня зубы стучат!» - изумился юноша, тщетно пытаясь удержать пляшущие челюсти.
Физба внезапно бросилась юноше на грудь и, прильнув, судорожно зарыдала. Фионил не знал, не любил женских слез. Он удивленно обеими ладонями приподнял голову подруги, развернул лицо девушки к себе, пытаясь невнятным шепотом и поцелуями остановить соленый-соленый поток.
Что? - попытался расслышать Фионил жалобный лепет, неслышимо срывавшийся с обметанных губ.
Боги оставили нас! Мы погибнем, мы все погибнем! - как безумная, шептала девушка, сотрясаясь в рыданиях.- Мы прогневали Великий Олимп, и нет нам пощады от мести богов! - внезапно слабый шепот обрел силу, и Физба, выскользнув из объятий Фионила, ринулась в зловещую бездну.
Лишь мгновение черным пламенем трепетали ее черные кудри, море заглотало беззвучную жертву и вдруг расстелилось до горизонта лазурной простыней. Еще мгновение назад верещала на разные злобные голоса буря, еще миг назад рваные клочья туч гончими псами неслись над головой, и лишь одинокий зловеще багряный луч сиял в зените, словно око вампира, жаждущего крови. И вот природа с улыбкой взирает на мокрую фигуру на вершине утеса. Фионил содрогнулся - его шаг к бездне был позади.
Неправда, что предатели живут припеваючи. Нет, легче не жить, чем ежесекундно чувствовать, как что- то жаркое и острое с ядовитым клинком впивается тебе в грудь и, медленно проворачиваясь, жалит в сердце. Фионил бросился на мокрый камень и зарыдал, сотрясаясь в рычании. То не был голос человека, так стонет и мечется раненый тигр, пытаясь вырвать из пробитого бока копье охотника. Так желтоглазая пума мечется по узкой теснине, в азарте погони далеко обставившая преследователей и теперь ими же брошенная в безысходности.
А там, в долине умирали выжившие. Раненые взывали к небу о помощи. И трупы валялись вперемежку с живыми. Но глухи небеса к мольбам слабых и равнодушны. А посреди хаоса смерти на каменном островке рыдал тот, кто был причиной побоища и гибели сотен и сотен, хоть и перед лицом неведомой матери Фионил не сумел бы разъяснить, в чем его вина. И тогда поднялся юноша с колен, и, обратя лицо к небу, воскликнул:
- Пусть будут прокляты те, кто из мести иль скуки, от ненависти иль недомыслия учинил это злодейство! Пусть боги покарают его лютой карой, пусть не найдет он покоя ни среди мертвых, ни среди живых, ибо нет предела морской пучине и нет предела подлости человеческой!
Громовой хохот был ответом. Хохотала земля, вздыбливаясь валунами и расходясь в зияющих трещинах ухмылки, грохотали небеса, раскачивая на небосводе светило, море смеялось мириадой сверкающих брызг. И пришел ответ, но его не расслушать.
Тот же слезливый туман - и просветление. Фионил почувствовал, что его, лежащего, бьют по щекам и плещут в лицо водой. Сквозь дымку проступило и разъяснилось светлое личико Физбы, озабоченно склонившейся к нему на коленях. Черные локоны свисали тяжелыми канатами, смешиваясь, сплетаясь со светлыми прядями Фионила.
Что?.. Что это было?..- ни мокрых камней, ни простертых окровавленных тел. Лишь бормотала поодаль безумная грязная старуха.
Разве можно бродить в такую жару? - ласково пеняла девушка, прохладными ладонями отирая лицо Фионила.
А...- все еще не веря глазам, недоверчиво попытался приподнять голову юноша,- город цел? Я видел развалины!
Город? -девушка приподнялась на одно колено, изумленно бросив взгляд через плечо на пыльные улочки с торопящимися в сень жилищ обитателями.- Вы, видно, совсем ослабели от этой проклятущей жары!
Но Фионил все еще чувствовал пронизывающий ветер и хохочущий голос с небес, орущий что-то оскорбительное и желчное.
А та старуха? Черная эфиопка?-заозирался юноша.
Девушка озадаченно прикусила нижнюю губу, окликнула кого-то из глубины хижины:
Маменька! Принеси виноградного сока для юноши!
Из прохладного полумрака упала женская тень, и уже добрые руки протягивали глиняную чашу к пересохшим губам юноши.
-- Пейте!-улыбнулась слегка увядшая женщина. Но следы былой красоты, как сусальная позолота, проступали в мягких очертаниях лица, правильной форме носа, в слегка усталых глазах.- Ну, и напугали вы нас, когда вдруг свалились прямо перед нашими окнами! - ласково покачала головой женщина.- Физба уж собиралась за лекарем мальчонку посылать, но, хвала богам, вот уже и румянец у вас на щеках!
Физба? Вашу дочь зовут Физба? -встрепенулся Фионил: хоть что-то из его видений было правдой.
Мне показалось...- начал он, но умолк, так не вязались его видения с полуденным сонным зноем и мирным жужжанием мух над навозной кучей.
И он один услышал шепот грязной нищенки, тянувшей монотонную песнь попрошаек:
Ты увидел кусочек своей судьбы и судьбы своего народа. Это было предостережением грекам и Греции...
Фионил наморщил лоб, но тут же легкая ладонь девушки разгладила мимолетную морщинку и подслушанная мысль ушла, словно ее никогда и не было.
Зато были счастливые встречи по вечерам, когда кожа Физбы пахла свежей водой и была чуть солоноватой от морской пены. Они наслаждались друг другом, утоляя испепеляющий жар, и не могли насытиться. Фионил знал и любил каждый изгиб ее податливого тела, чувствовал, как под его ладонью набухают бутоном розы соски.