Гера - Страница 6
Такой пожилой муж, который к тому же не вызывает у нее ничего, кроме благодарности, не может удовлетворять. Да он и не муж еще… А в Турции тоже растут тополя, только какие-то низкие, приплюснутые, словно небо на них давит сильнее.
Если это все? Эта мысль обдает ее холодом. Это все… Не может быть этого! Аня едет к морю и смотрит вдаль. Но и здесь то же: толпы туристов, преимущественно русских… Шум, суета… Она следит за теплоходами, проплывающими вдалеке…
– Почему в моей жизни так мало смысла?
– Потому что в жизни вообще нет смысла…
Аня оглянулась. Позади уже успел расположиться парень с мольбертом.
– Вы тоже русский?
– Мы здесь все русские. Хотя я азербайджанец, а ты…
– Я тоже. А-зер-бай-джянка…
Он рисует море. И теплоходы вдали. И то, что он делает, красиво. Красивее, чем на самом деле. Его зовут Эдик. Может, и не Эдик, но он так говорит. Это не очень высокий, крепкий парень, у него мускулистые руки и красивые черные глаза.
Аня садится рядом и следит за его кистью.
– Нравится?
– Красиво.
– Ты тоже очень красивая. Хочешь, напишу твой портрет?
– Нет.
– А в обнаженном виде?
– Тоже нет.
– Ты замужем?
– Тоже нет.
– Не выходи за турка. Они все животные.
– Я знаю.
Хорошо эмигранту или плохо в чужой стране, он все равно будет ругать местных жителей.
– Здесь жарко, – говорит Аня, глядя прямо на солнце.
Они идут в кафе и пьют холодную колу.
– И кока-кола слаще, чем у нас, – говорит Аня.
Эдик берет ее руку и подносит ладонь к губам.
– Ты – моя сахарная девочка.
– Нет, – смеется Аня. – Не сахарная. И не твоя.
С ним легко. Может, потому что они говорят на родном языке. Может, потому что он молод. Его глаза сияют и рассыпают черные искры.
– Ты давно здесь? – спрашивает Аня, удивляясь тому, что никогда не встречала его на побережье.
– Я так… случайно.
Действительно, все в жизни случается. Он провожает ее к автобусной остановке.
– Мы еще увидимся?
– Может, – она пожимает плечами.
И он выпускает ее руку. Но она продолжает думать о нем… Не о нем, а просто о том, что человек должен быть красив. На красивого человека приятно смотреть, и за красоту многое прощаешь. А Орхан ужасно некрасив, стар… и совсем ее не привлекает. И если она останется с ним, в ее жизни не будет никакой красоты. Так, может, отдаться хоть Эдику, если это «последний русский» в ее жизни… Хотя он… совсем не русский, если разобраться.
Если она останется с турком, она сойдет с ума от тоски…
Если она останется с ним…
Эдик радуется ее появлению. Оставляет картину, обнимает ее и прижимает к себе. Она чувствует силу его рук и молодую упругость тела.
– Думал, ты не придешь больше.
– Мне тоскливо. Я хочу изменить что-то. Не хочу быть лавочницей. Я врач.
– Ты врач?
– Стоматолог.
– Здесь не так легко найти работу, – он разводит руками. – Но я помогу тебе, если только смогу.
Аня улыбается.
– Не надо. Я буду стараться сама.
– Можешь пожить у меня пока, – предлагает вдруг он. – Я один живу. Цокольный этаж, но дешево. Пойдем сейчас ко мне…
– Сейчас?
– Я покажу тебе, где это находится, чтобы ты потом нашла…
Он говорит это просто, и Аня про себя поражается тому, с какой легкостью можно изменить свою жизнь – одним махом. Они уходят вместе с побережья, берут такси до его квартиры. Идут длинным коридором и спускаются в цоколь. Сумрачно и сыро.
– Здесь рисовать нельзя, – говорит Эдик. – Мрачновато.
Квартира двухкомнатная, с большой кухней, но без плиты. Странно бывают устроены дома в Турции. Аня оборачивается и оказывается прямо в объятиях Эдика.
– Моя сладкая девочка.., – шепчет он. – Я так хочу тебя…
– И я тебя хочу.
Ей кажется, что и она его хочет. Может, и не его, но молодого, красивого парня. Не Орхана – точно.
Эдик нежен, но она теряется под градом его ласк, сжимается в комок, словно пытаясь от них закрыться. Защититься. Спастись.
Где она? С кем? Зачем? Эдик уходит в душ и снова возвращается к ней. Еще более разгоряченный…
– Я домой пойду, – она поднимается с постели.
– Домой?.. Хорошо. Но я тебя жду.
Она возвращается в Лалели в полной растерянности. Зачем уходить от Орхана, если с Эдиком ей ничуть не лучше? Нет никакой разницы между старостью одного и молодостью другого, между уродством и красотой. А между богатством и бедностью – есть разница….
К тому же она чувствует себя странно. Чувствует себя так, словно что-то мешает ей ходить, какая-то ноющая боль, которой никогда не было после Орхана.
Она снова принимает душ, но раздражение не проходит. Потом она забывает об этом, складывает вещи в сумку, ищет деньги. Какие-то деньги – на первое время. Потом боль снова напоминает о себе. И снова она думает о том, что это странно…
Наконец, уходит из дома, сунув ключ под коврик, словно отлучилась совсем ненадолго. И чувствует, что ей не жаль оставлять Орхана, но и не радостно уходить.
Зато Эдик снова рад ей и снова тащит в постель. Она принимает его ласки и не чувствует ничего, кроме боли.
– Мне больно, – признается, наконец, отстраняясь от его горячего тела.
– Почему?
– Не знаю. Никогда такого не было.
– Может, ты больна чем-то?
– Не знаю. Я же не была ни с кем, кроме тебя…
Он снова ее целует. И Аня удивляется тому, что он совсем не испугался ее возможной болезни.
– Я уезжаю послезавтра. До конца месяца я заплатил за квартиру – можешь жить спокойно. И я оставлю тебе телефон хозяина, чтобы ты могла потом с ним договориться и остаться здесь.
– А куда ты уезжаешь?
– В Москву…
Это хорошо, что он уезжает. Но в то же время… совсем одна… в Турции. Без единого знакомого. Это не очень здорово.
И снова боль отвлекает ее, сбивает с мысли.
– А здесь есть больница, ты не знаешь? – спрашивает она на всякий случай.
– В турецкой тебя не примут. Здесь полно русских блядей, их не принимают. А в русской – дороже. И там очередь, наверное, на год вперед.
– Эдик?
– Что?
«Может, это из-за него? – думает Аня. – Но он бы не вел себя так беспечно в таком случае».
После этого художник теряет к ней интерес, а она – к нему.
Становится больно ходить в туалет, она перестает есть и лежит, сцепив зубы, одна в сыром полуподвале.
Ждет, пока пройдет.
7. ТАТИЛИЯ
В итоге она заняла-таки эту очередь. Не на год вперед, а всего на неделю. Отдала последние деньги за прием у русского врача. Русский врач покачала головой.
– Конечно, это не СПИД…
– А мой парень мог не знать, что он болен?
– Не думаю, что он не знал. Он турок?
– Да.
Стыдно сказать, что она нашла в Турции какого-то кавказца и подцепила от него какую-то венерическую болезнь. Стоило ли для этого уезжать в Турцию? Потом Аня выслушивает медицинскую лекцию о том, что трахаться надо в презервативах и не доверять – никому. Тем более – туркам. Легче от этого не становится.
Конечно, это излечимо. Но после курса терапии – неизвестно, сможет ли она иметь детей. Да и вообще… нужны ли ей будут дети?
Турция – очень красивая страна. Не зря туристы всего мира приезжают сюда любоваться Босфором и развлекаться в Татилии. Аня не знает, что будет есть завтра, кроме розовых капсул, выданных ей в аптеке, но идет в турецкий Диснейленд, Татилию, чтобы почувствовать свою причастность к красотам мира и жизни богатых туристов. Садится на скамью и закрывает глаза. Она – богатая туристка, приехавшая сюда провести отпуск. Она молода. Свободна. Счастлива. Обеспечена. Абсолютно здорова. Она – не она.
Зачем лечиться? Зачем жить? Ради чего? Может, лучше броситься вниз головой с какой-нибудь карусели? На билет в последний путь денег еще хватит…
Вся жизнь пошла куда-то не туда. Неужели прав был Герасимов, когда говорил, что они должны быть вместе, а иначе – все будет неправильно. Интересно, что же стало с ним самим в таком случае? Аня открыла глаза и взглянула сквозь толпу туристов в свое прошлое.