Георгий Брянцев По ту сторону фронта - Страница 14

«Смотри, Федор, – предупреждал он, – время пойдет сейчас другое. Мы будем руководить государством. Ты, я и такие, как мы. Вот ты теперь коммунист, тебе доверят серьезный участок работы, а какой из тебя руководитель, когда ты читаешь по складам и еле расписываешься! Ты должен будешь других учить, а сам слепой, как котенок. Какая же от тебя польза партии, рабочему классу?»

В техникум Добрынина сразу не приняли. Он два года просидел в школе для взрослых, два года на рабфаке и лишь потом попал в техникум. В родные края он вернулся новым человеком, женился, обзавелся детьми и «прикипел» к заводу.

Добрынин перевел глаза на восточный край карты. Где-то здесь, недалеко, – линия фронта, а там за нею, в небольшом городке со странным названием – Раненбург – были теперь его жена, дочь и сын.

Теплые воспоминания охватили комиссара. Ему представилось, что он находится сейчас среди своих близких, видит ласковое лицо жены, слышит голоса детей… Он так углубился в воспоминания, что не заметил, как вошел Зарубин, и вздрогнул, когда командир отряда кашлянул.

Зарубин посмотрел на комиссара и понимающе улыбнулся.

– Ничего, комиссар, все переживем, – бодро сказал он. – Сейчас я горяченького добуду. Подживи-ка огонек. – И он, быстрый, стремительный, вышел из землянки.

Через десять минут на столе появились котелки с кипятком, хлеб, консервы. Сидя против командира отряда и осторожно прихлебывая кипяток, комиссар вдруг сказал:

– Вот что я думаю, Валентин, нет у тебя настоящего, оперативного помощника…

Зарубин поднял брови и внимательно посмотрел на Добрынина.

– Мы же не те, что были, – продолжал комиссар. – Отряд вон как разросся. И смотри, что получается: над картой думай сам, дневник составляй, план операции ты же составляешь и ты же проводишь в жизнь. Ушел на задание – оставить за себя некого. Так и закрутиться можно. Начальник штаба нам нужен. Мы самостоятельная воинская часть, так я думаю.

Не раз уже Добрынин удивлял Зарубина своей сметкой в военных делах. Не раз он подсказывал командиру ценные мысли. По совету Добрынина был создан взвод подрывников, по его предложению взвод Грачева – Толочко вывели за шоссе и железную дорогу и этим усилили контроль за обеими магистралями врага.

– Мысль хорошая, Федор Власович, – отозвался Зарубин. – И нужен именно начальник штаба, а не адъютант, не канцелярист… Но кого? Кого?

– А как ты смотришь на Рузметова? – спросил Добрынин.

Зарубин широко раскрыл глаза, вышел из-за стола и рассмеялся.

– Чего тебя разобрало? – добродушно проворчал Добрынин.

Зарубин подошел к комиссару и обнял его за плечи.

– Интересно получилось. Ведь я сегодня о том же думал. А ты меня опередил.

Зарубин рассказал об обстоятельном докладе Рузметова, о записях в его полевой книжке.

– Конечно, его надо выдвигать, – подхватил Добрынин. – Бывает же так в жизни: человек вырос из своего костюма – и брючонки уже выше щиколотки поднялись и рукава коротки, а сам он этого не замечает – привык. Ну, а со стороны видно, что пора новый костюм готовить. Так и с Усманом. Я думаю, что не ошибемся. Подготовка у него хорошая – два курса вуза…

– Я тоже думаю, Федор Власович, что не ошибемся, – согласился Зарубин.

Ночью, после встречи Нового года, вновь поднялся разговор об организации типографии и выпуске подпольной газеты. Этот вопрос был предметом постоянных споров на каждом собрании. Особенно беспокоился по этому поводу секретарь окружкома Пушкарев. Он не мог смириться с мыслью, что отряд и подпольная организация города не в состоянии наладить выпуск газеты.

– Какие же мы партизаны и подпольщики! – с возмущением говорил он Зарубину, Добрынину и секретарю парторганизации – командиру взвода Бойко. – На своей земле, в своем городе не можем газету выпустить.

Спокойный, рассудительный Добрынин пытался доказать, что выпуск газеты – вещь не такая простая, как кажется.

– Одно дело – поставить задачу, а другое – осуществить ее.

– Ты, батенька мой, ерунду городишь, – кипятился Пушкарев. – Что это, невыполнимая задача, что ли? Мы, большевики, таких задач перед собой не ставим. Мы ставим такие, которые можно и нужно выполнить.

Добрынин умолкал. Он прекрасно понимал, как нужна газета, но отдавал себе отчет и в том, какие трудности надо преодолеть. Кроме Найденова, бывшего наборщика, сейчас работающего в городе с Беляком, у партизан никого, знающего типографское дело, не было. Да и у Найденова опыт в полиграфическом деле невелик, и он не может дать совета, что именно надо приобрести, с чего надо начать, чтобы сдвинуть с мертвой точки «типографскую проблему».

Добрынин и Бойко собирали командиров взводов, коммунистов, комсомольцев, поручали им побеседовать с народом и выявить всех, кто имел хотя бы какое-нибудь отношение к печатному делу. Но таких не оказалось.

Когда страсти немного успокоились, спор утих и все уже собирались ложиться спать, кто-то за дверями попросил разрешения войти.

– Можно! – громко сказал Зарубин.

Вошел Рузметов. Он был в шинели, накинутой на плечи.

Пушкарев вопросительно уставился на позднего гостя.

– Я по делу зашел, – пояснил Рузметов. – Советую поговорить насчет типографии с командиром отделения Багровым.

Все насторожились.

– Вот тебе новое дело! – рассмеялся капитан Зарубин. – Оказывается, Багров не только подрывник, связист, разведчик, но еще и печатник. Он у тебя, Рузметов, просто феномен какой-то!

– Никак нет, товарищ капитан, – спокойно возразил Рузметов. – Он не печатник, но думаю, что поговорить с ним надо.

– Давай! Веди его сюда! Сейчас же веди! – вскочив с топчана, загорячился Пушкарев. – Сам буду говорить с ним, а вы не мешайте.

Колючие глаза его заблестели из-под косматых бровей, он забегал по землянке, и в ней сразу стало как-то тесно.

Рузметов привел Багрова. Тот козырнул и поздоровался.

– Садись и рассказывай, чем можешь помочь, – предложил Пушкарев. Он уселся рядом с Багровым и положил свою руку на его колено.

Багров сообщил, что сам он в типографском деле ничего не смыслит, но в городе живет его тесть, около пятидесяти лет проработавший в типографиях Минска, Смоленска, Брянска. Старик ушел на пенсию в сороковом году из-за ревматизма.

– Он большой специалист, честный человек и может быть полезен в нашем деле, – закончил Багров.

– Сколько же ему лет? – недоверчиво спросил Зарубин.

– Да, пожалуй, около семидесяти.

Зарубин присвистнул и лег на топчан, закинув руки за голову.

– Но он дело свое хорошо знает. Настоящий профессор, – добавил Багров.

Пушкарев косо взглянул на Зарубина, некстати вмешавшегося в разговор, и обратился к Багрову:

– Где он живет?

– Живет все время в рабочем поселке, в своем домишке. Куда ему деваться?

Багров вызвался пробраться в город, повидаться и переговорить со стариком.

– Ну, ладно, иди отдыхай, а мы посоветуемся, – сказал Пушкарев, отпуская Багрова.

Поднялся спор: связывать ли Багрова с Беляком или поручить ему самому вести переговоры с тестем? Зарубин возражал против вовлечения в это дело Беляка. Остальные считали, что связать их необходимо. Так и решили.

– Ты не прав, товарищ Зарубин, – сказал Пушкарев, укладываясь на топчан. – Я верю Багрову и считаю, что он нас не подведет. Письмо к Беляку я напишу сам.

– Ладно, посмотрим, – буркнул Зарубин и повернулся лицом к стене.

Только в конце января при содействии Беляка удалось организовать поездку Багрова в город. Багров направился в деревню Гряды и недалеко от нее встретился с Беляком. Тот приехал в деревню по делам управы и привез Багрову документы, с которыми можно было появиться в городе.

Багров, со своей стороны, передал ему письмо Пушкарева, в котором тот просил Беляка познакомиться и переговорить с тестем Багрова, проверить его и обо всем подробно уведомить бюро окружкома.

В город они въехали часа в четыре дня на одной подводе, как «попутчики». Беляк показал Багрову свою квартиру и отпустил его, договорившись встретиться вечером.