Геометрия любви - Страница 2

Итак, отрезок, включающий в себя вышеназванные элементы, образует угол с линией, которой Мэллори обозначил своих детей; но для определения этой линии он не обладал никакими данными; он знал только одно— что он их любит. А любил он их безмерно, и ничто — ни горечь, ни унижения — никогда не заставит его с ними расстаться. На детях покоился весь уют его души, без них она была бы пуста и убога, как недостроенный дом без мебели, без стропил и перекрытий.

Труднее всего — и Мэллори это прекрасно понимал — было точно рассчитать отрезок, обозначавший его самого. Человек с открытой душой, здоровой психикой и довольно основательными познаниями (много ли вы найдете людей, которые бы так хорошо помнили Евклида?) — вот каким представлялся он себе самому. Каждое утро он просыпался с ощущением собственной душевной чистоты и с жаждой приносить пользу человечеству. Но достаточно было ему обменяться с Матильдой словом, чтобы вся эта его душевная ясность и жажда рассеялись. Почему такая жестокая расправа ожидала его за каждый совершенный им шаг, за невиннейшие, обычнейшие, вызванные простой житейской необходимостью поступки? Почему, если ему случилось забрести в отдел игрушек универсального магазина, почему его за это наградили кличкой «шпион и сыщик»? Не поможет ли треугольник во всем этом разобраться? До некоторой степени он ему уже помог. Стороны треугольника, определенные

точно выверенными данными, так же, как и противолежащие им углы, оказались равны между собой. Мэллори вдруг почувствовал себя счастливым, великодушным, исполненным надежд. Всю его растерянность словно рукой сняло. И, как это случается с каждым из нас раз или два в году, он поверил, что начинает новую жизнь.

В поезде, возвращаясь домой, он подумал, что, вероятно, можно было бы подобрать геометрическое тождество для скуки дачного вагона, идиотизма вечерних газет и сутолоки возле автомобильной стоянки. Матильда накрывала на стол в маленькой столовой, когда он приехал, и не замедлила открыть огонь.

— Пинкертон. Крыса, — выпалила она. — Шпик.

Но хотя Мэллори отчетливо слышал каждое слово жены, это ничуть его не обескуражило, не рассердило и не расстроило. Ее снаряды падали, не долетев до позиций противника. Мэллори чувствовал себя спокойным и счастливым. Даже сама резкость Матильды его чем-то умиляла: женщина — это своевольное дитя в огромной семье Человека, говорил он себе. «Папа, чему ты так радуешься? — теребили его дети. — Отчего у тебя такое счастливое лицо?» А со временем это стали повторять все знакомые. «Как переменился Мэллори! — восклицали они. — Как хорошо он выглядит! Счастливец Мэллори!»

Вечером следующего дня Мэллори разыскал на чердаке учебник геометрии и принялся освежать свои познания. Евклид внес в его душу умиротворение и доброжелательность. Он вдруг понял, что все его мысли и чувства последнее время были хаотичны и исполнены отчаяния. Он допускал, что его открытие, может быть, построено на песке, но вместе с тем его практическая польза была несомненна. Мэллори чувствовал себя в тысячу раз лучше прежнего. Ему удалось определить угол между угнетавшей его реальностью и собственным восприятием ее. Если бы он был человеком религиозным или имел склонность к философии, быть может, ему и не понадобилась бы геометрия. Но богослужения в приходской церкви нагоняли на него тоску, а к философии он не испытывал ни малейшего влечения. И вот геометрия сделалась его самым надежным руководством к постижению метафизики страдания. С помощью геометрии Мэллори научился находить линейное выражение для всех Матильдиных капризов и претензий, а главное — относиться к ним без всякой досады и даже, напротив, — нежно и умиленно. Нет, он еще не победитель, он это знает, но во всяком случае он уже перестал быть затравленной жертвой. По мере того как Мэллори углублял свои теоретические и практические познания в геометрии, он обнаружил, что ни грубость метрдотелей, ни кислые рожи чиновников, ни сквернословие дорожных регулировщиков не в состоянии более смутить его душевный покой; а его прежние мучители, почуяв, в свою очередь, его могущество, становились все менее грубыми, кислыми и несдержанными на язык. Убежденность в собственной чистоте и внезапно открывшийся ему при пробуждении смысл существования он сохранял теперь на весь день. Он даже подумывал о том, чтобы посвятить своему открытию книгу, назвав ее: «Эмоции по Евклиду: геометрия чувства».

Однажды ему понадобилось съездить в Чикаго. Погода была нелетная, и он сел в поезд. Проснувшись на заре, умиротворенный и жаждущий полезной деятельности, он выглянул в окно. Перед его глазами промелькнула фабрика, изготовляющая гробы, за ней — автомобильное кладбище, ряд покосившихся лачуг, заросшие сорняком спортплощадки, стадо свиней, пожирающих желуди, и, наконец, вдалеке замаячил унылый массив Гери. Как всякое проявление человеческой тупости, невеселый этот пейзаж подействовал на Мэллори удручающим образом. До сих пор он не пробовал применять свои теоремы к пейзажам, однако, сведя элементы, из которых состояла данная минута, к параллелограмму, он обнаружил, что можно избавиться от удручающего ландшафта и взамен создать другой — вполне приемлемый и даже не лишенный своеобразного обаяния. Сойдя с поезда, Мэллори с аппетитом позавтракал и отлично работал весь день. За это время ему ни разу не пришлось прибегнуть к геометрии. Один из коллег пригласил Мэллори к себе обедать. Отказаться было неудобно, и ровно в половине седьмого Мэллори подошел к двухэтажному кирпичному дому на окраине Чикаго. Не успел он нажать на кнопку звонка, как почувствовал, что без Евклида дело не обойдется.

Лицо у женщины, открывшей дверь, было заплакано, в руке она держала бокал с коктейлем.

— Он в подвале, — сказала она, всхлипывая, и, не потрудившись объяснить Мэллори, как в этот подвал пройти, оставила его в прихожей. Он, однако, последовал за ней в маленькую гостиную и увидел, как она, опустившись на колени, привязывает к ножке стула какой-то ярлык. Мэллори оглянулся и увидел точно такие же ярлыки на остальной мебели. Ярлыки были отпечатаны типографским способом, и на них значилось: «МЕБЕЛЬНЫЙ СКЛАД ЧИКАГО», а внизу от руки приписано: «Собственность Элен Фелз Мак-Гоуэн».

— Я ничего не оставлю этому сукину сыну, — сказала она, рыдая. — Ничего!

— А, Мэллори! — сказал Мак-Гоуэн, появляясь из кухни. — Не обращай на нее внимания. Такая уж у меня жена: ни с того ни с сего обозлится и — давай цеплять ярлыки на мебель. Сдам, говорит, все барахло на склад, а сама перееду с меблирашки и поступлю продавщицей в универсальный магазин.

— Много ты знаешь! — сказала она.

— Ну что там еще случилось? — спросил Мак-Гоуэн.

— А то, что позвонила Лоис Митчелл. Гарри напился и засунул котенка в смеситель.

— И что же — она едет к нам?

— Конечно.

Послышался звонок, и в гостиную ввалилась растрепанная женщина с мокрыми от слез щеками.

— Кошмар, — объявила она. — А главное — при детях. Это был их котенок, их любимый котенок. Если бы еще дети не видели, куда ни шло. А то ведь они были тут.

— Пойдем отсюда, — сказал Мак-Гоуэн.

Мэллори проследовал за ним через кухню, в которой не было заметно никаких признаков приготовлений к обеду, и очутился в подвале, где стоял стол для пинг-понга, телевизор и бар. Мак-Гоуэн налил ему виски с содовой.

— Понимаешь, Элен была когда-то богата, — сказал он. — Она из очень богатой семьи, и вся беда в этом. Ее отец основал сеть прачечных самообслуживания, которая опоясывала всю страну — отсюда до Колорадо. Он ввел эстрадные номера для развлечения клиентов, нанял живых артистов. Народные песни, джаз и все такое. Но тут на него обрушился профсоюз музыкантов, и он в один день потерял все свое состояние! И потом — она знает, что я ей изменяю. Но пойми, Мэллори, если бы я не изменял ей, я изменял бы себе. Ну, вот, я, например, спал с этой Митчелл. Которая с котенком. Вот это, я тебе скажу, женщина! Могу устроить — хочешь? Она мне ни в чем не откажет. Я обычно дарю ей какой-нибудь пустячок — десять долларов, или там бутылочку виски. А на рождество я ей даже браслет подарил. У ее мужа, понимаешь, этот самый комплекс самоубийства. Принимает снотворное лошадиными дозами — и всякий раз у него это дело выкачивают. Вот он как-то задумал повеситься и…