Гений войны Рокоссовский. Солдатский долг Маршала - Страница 42
Позднее в штабе 38-й стрелковой дивизии Рокоссовский встретил своего сослуживца по 5-й отдельной Кубанской кавалерийской бригаде И. П. Камеру. Он был начальником артиллерии 19-й армии, с которой потерял связь. Рокоссовский предложил Ивану Павловичу возглавить артиллерию группы, тот охотно согласился и энергично взялся за дело.
Обстановка в районе Ярцева оказалась более серьезной, чем предполагали в штабе Западного фронта. Первый же бой помог установить, что здесь находится не только выброшенный противником десант, но и более внушительные силы. Обойдя Смоленск с севера, сюда прорвалась 7-я танковая дивизия вермахта. Разведка и показания пленных засвидетельствовали, что в этот район начали прибывать моторизованные части из танковой группы врага, действовавшей на смоленском направлении. После захвата Ярцева противник, форсировав Вопь, овладел плацдармом на ее восточном берегу и пытался продвинуться по шоссе в сторону Вязьмы. Одновременно штаб группы Рокоссовского зафиксировал активность противника на южном направлении, то есть в направлении переправ в тылу 16-й и 20-й армий.
Рокоссовский, оценив обстановку, пришел к следующему выводу: противник пытается на рубеже р. Вопь и южнее по Днепру сомкнуть кольцо окружения вокруг советских войск, воюющих в районе Смоленска, а затем обеспечить себе условия для прорыва по автостраде к Москве. Рокоссовский, располагая всего двумя дивизиями, принял решение перейти к обороне, имея в первом эшелоне обе дивизии. В резерв были выделены два полка 101-й танковой дивизии, расположенные несколько уступом влево. Мотострелковый полк этой дивизии оборонял справа Дуброво, слева – Городок, Лаги; на его участке был поставлен противотанковый артиллерийский полк. Уступом вправо юго-западнее Замошья рубеж обороны занял 240-й гаубичный полк. Таким образом, автострада и железная дорога были надежно обеспечены в противотанковом отношении. 38-я стрелковая дивизия заняла оборону восточнее Ярцева по берегу р. Вопь.
Несмотря на недостаток сил, Рокоссовскому удалось организовать серьезное сопротивление противнику, а затем его группа стала наносить удары по врагу то на одном, то на другом участке, нередко добиваясь успеха. «Правда, успехи по масштабам носили тактический характер, – вспоминал Константин Константинович. – Но они способствовали укреплению дисциплины в войсках, ободряли бойцов и командиров, которые убеждались, что способны бить врага. Тогда это многое значило. Кроме того, наша активность, видимо, озадачила вражеское командование. Оно встретило отпор там, где не ожидало его встретить; увидело, что наши части не только отбиваются, но и наступают (пусть не всегда удачно). Все это создавало у противника преувеличенное представление о наших силах на данном рубеже, и он не воспользовался своим огромным превосходством. Фашистское командование нас «признало», если так можно сказать. Оно подтягивало и подтягивало свои войска в район Ярцево, наносило массированные удары авиацией по переправам и боевым порядкам нашей группы. Возросла мощность вражеского артиллерийского и минометного огня. Нас спасали леса и то, что пехота наша зарылась в землю[197]».
Бои на ярцевском рубеже не прекращались ни днем ни ночью. Части группы генерала Рокоссовского несли большие потери, текучесть личного состава была огромной, люди узнавали друг друга лишь в бою. В таких условиях возрастала роль командира. Вот только два примера.
В начале сражений под Ярцевом наблюдательный пункт Рокоссовского находился очень близко от линии фронта, на опушке леса, не далее километра от расположения стрелковой части, занявшей оборону. По позициям советских войск противник вел редкий артиллерийский огонь. Желая проверить, как пехота окопалась, Рокоссовский вместе с генералом Камерой отправился к расположению пехоты. Они не успели отойти далеко – из-за высоты, удаленной от позиции километра на два, появилась пехота противника, а за нею около десятка танков. Советские пехотинцы открыли огонь из пулеметов по врагу, потом начала стрелять гаубичная батарея. Это вынудило противника остановиться. Но вскоре над полем боя появились вражеские бомбардировщики, которые стали пикировать на окопы. В то же время усилился огонь немецкой артиллерии, двинулись вперед, стреляя с ходу, танки, поддерживая атакующих автоматчиков. И советские бойцы не выдержали; сначала к лесу из окопов побежали одиночки, затем группы… Тяжело смотреть на бегущих солдат, особенно если это твои солдаты!
Вдруг бойцы начали останавливаться, послышались голоса:
– Стой! Куда бежишь? Назад!..
– Не видишь – генералы стоят… Назад!
Генералы действительно на виду у всех стояли во весь рост и спокойно смотрели на бегущих. Это произвело сильное впечатление. Паника прекратилась, пехотинцы вернулись в свои окопы и вновь начали стрелять, заставив пехоту врага залечь. К этому времени батарея противотанковых орудий открыла огонь прямой наводкой по танкам. Атака противника сорвалась.
Другой эпизод произошел в начале августа 1941 г. Об этом военному корреспонденту газеты «Известия» Л. Кудреватых поведал командир одного из артиллерийских дивизионов. Воспользуемся его рассказом.
«В районе Минского шоссе в смертельной схватке за одну из лощин схлестнулись сотни две танков, почти поровну с каждой стороны. Советские и немецкие танкисты, понеся большие потери, отошли в лес, а лощина как была, так и осталась ничейной. Вскоре после этого на передний край прибыл командующий группой генерал Рокоссовский. Изучив обстановку, он сказал:
– Лощина будет за тем, кто сегодня влезет в остовы танков, оставшихся тут. А за кем будет лощина, под контролем того будет и противоположная опушка леса. Мы первыми должны овладеть лощиной. Нам необходимо первыми забраться в остовы танков. И мы это сейчас сделаем!
Пехотным подразделениям, укрывшимся в окопах на восточной опушке лощины, был отдан приказ:
– С боем ворваться в металлические чрева танков!
– Приказ – приказом, а дело – делом, – рассказывал командир артиллерийского дивизиона. – Несколько раз пехотные подразделения пытались подняться в атаку, но тщетно. Вся лощина простреливалась противником. Вот тут-то и проявил себя как боевой начальник командующий нашей группой. Генерал Рокоссовский появился на опушке леса во весь рост. Его увидели все. «Бойцы, за мной, в атаку!» – крикнул генерал. И точно какая-то магическая сила подняла всех бойцов. Всех до единого! С криками «ура!» пехота ринулась в лощину. Командиры подразделений как бы приняли эстафету от генерала и повели бойцов вперед. А генерал вскоре был уже на командном пункте и оттуда руководил всей операцией. После такой атаки, конечно, лощиной прочно завладела наша пехота. А теперь вот мы, артиллеристы, выкуриваем фашистов и с западной опушки».
Это только два случая, когда в боях восточнее Ярцева уверенность и спокойствие генерала Рокоссовского передавались его подчиненным и оказывали в конечном счете решающее влияние на исход событий. «Я не сторонник напускной бравады и рисовки, – писал он. – Эти качества не отвечают правилам поведения командира. Ему должны быть присущи истинная храбрость и трезвый расчет, а иногда и нечто большее[198]».
В штабе 101-й стрелковой дивизии полковника Г. М. Михайлова произошла первая встреча Л. Кудреватых с К. К. Рокоссовским. На полянке был оборудован своеобразный стол: в центре круговой траншейки, глубиной до полуметра, прямо на земле, покрытой газетами, стояли незатейливые блюда. Во время этого ужина корреспонденты слушали неторопливый рассказ полковника Михайлова об известных боях на Халхин-Голе. К импровизированному столу подбежал адъютант полковника:
– Прибыл генерал-майор Рокоссовский.
«Вскоре на полянке показался высокий, худощавый, как говорят, ладно скроенный и крепко сшитый генерал, – вспоминал Кудреватых. – Мы поднялись, представились. Рокоссовский присел за стол и начал беседу. И его выправка, и речь, строй речи, лексикон – все как-то подчеркивало высокую культуру. Ласковый взгляд. Крупные руки с пальцами рабочего. Мягкий голос, сдержанная улыбка. Во всем чувствовалось что-то застенчивое и удивительно привлекательное. Слушая Константина Константиновича, мы забывали, что находимся на войне, что перед нами командующий армейской группой[199]».