Генерал Его Величества - Страница 7

Все это было так ново для меня, так захватывающе, что я – более привыкшая к ленивому спокойствию Ланреста – неожиданно почувствовала, как запылали у меня щеки и заколотилось сердце. В своем неуемном воображении я уже рисовала себе этот блестящий прием, как один из подарков к моему восемнадцатилетию.

– Как чудесно! Как я рада, что мы пришли сюда, – сказала я Мери, но она, как всегда скованная и замкнутая среди незнакомых людей, лишь дотронулась до моей руки и прошептала:

– Говори тише, Онор, ты привлекаешь к нам внимание, – после чего отошла к стене, а я, горя желанием как можно больше увидеть, начала протискиваться вперед, улыбаясь направо и налево, и нисколько не заботясь о том, что меня могут счесть слишком смелой, как вдруг толпа передо мной расступилась, и в образовавшемся проходе я увидела, как ко мне приближается герцог со своей свитой.

Мери ушла, и я осталась одна стоять у него на пути. Помню, что какое-то время я в ужасе глядела на него, а затем, смешавшись, низко присела, как будто это был сам король. По толпе пробежал легкий смешок. Подняв глаза, я увидела брата Джо, на его лице усмешка странным образом сочеталась с испугом; он отделился от свиты, подошел ко мне и помог подняться – со страху я присела так низко, что сама встать уже не могла.

– Ваша светлость, разрешите представить вам мою сестру Онор, – услышала я его голос. – Кстати, сегодня у нее восемнадцатилетие и первый выход в свет.

Герцог Бекингемский важно наклонил голову и, поднеся мою руку к губам, пожелал мне всяческих благ.

– Вы говорите, это первый выход в свет вашей сестры, дорогой Гаррис, – заметил он любезно, – однако она столь прелестна, что как бы он не стал последним.

И, обдав меня ароматом духов и бархата, он прошествовал мимо. Брат двинулся за ним следом, бросив на меня через плечо строгий взгляд, а я пробормотала себе под нос одно из тех ругательств, которые Робин иногда употреблял на конюшне, но, как оказалось, недостаточно тихо. Голос за моей спиной произнес:

– Если вы выйдете со мной на улицу, я научу вас, как это делается.

Я вспыхнула и резко обернулась: прямо передо мной стоял офицер и насмешливо разглядывал меня с высоты своих шести футов. Поверх голубого мундира на нем все еще был надет серебряный нагрудник от кирасы, а талию стягивал серебристо-синий пояс. У него были золотисто-карие глаза, рыжие волосы, а в ушах я заметила крошечные золотые сережки, делавшие его похожим на турецкого разбойника.

– Чему вы хотите научить меня: приседать или ругаться? – спросила я, даже не пытаясь скрыть ярости.

– И тому и другому, – ответил он. – На ваш реверанс нельзя было смотреть без слез, а ваши ругательства – просто детский лепет.

Я не верила своим ушам – его наглость ошарашила меня – и обернулась, ища глазами Мери или Элизабет, жену Джо, всегда спокойную и доброжелательную, но толпа оттеснила их от меня, вокруг стояли лишь незнакомые люди. Единственное, что оставалось – это гордо удалиться; я повернулась и принялась пробираться к выходу, как вдруг сзади вновь раздался высокий насмешливый голос: «Дорогу мисс Онор Гаррис из Ланреста». Люди непроизвольно отшатывались, удивленно меня разглядывая. С пылающими щеками, едва соображая, что делаю, я прошествовала сквозь расступившуюся толпу, но очутилась не в холле, как рассчитывала, а на улице, на зубчатой стене замка, выходящей на Плимутский пролив. Прямо подо мной, на мощенной булыжником площади, пели и плясали горожане. Я обернулась и увидела, что этот грубиян опять стоит рядом, все с той же насмешливой улыбкой на лице.

– Так это вас так ненавидит моя сестра? – спросил он.

– Что вы, черт побери, имеете в виду?

– На ее месте я бы вас хорошенько отшлепал, – продолжал он.

Что-то в его голосе и взгляде показалось мне знакомым.

– Кто вы?

– Сэр Ричард Гренвиль, – ответил он, – полковник армии Его Величества, недавно возведенный в рыцарское достоинство за необычайную смелость, проявленную на поле брани.

Он помурлыкал что-то себе под нос, вертя в руке конец пояса.

– Жаль, – сказала я, – что ваши манеры не соответствуют вашей храбрости.

– А ваш рост – вашей красоте.

Упоминание о росте, который был для меня больным местом, потому что с тринадцати лет я не выросла ни на дюйм, вновь вывело меня из себя, и я разразилась потоком брани. Джо и Робин употребляли эти выражения на конюшне, но очень редко и, конечно же, не в моем присутствии, и я узнала их лишь благодаря моей вечной привычке подслушивать; однако, если я рассчитывала вогнать Ричарда Гренвиля в краску, то это были пустые надежды. Он спокойно стоял и с внимательным видом слушал меня, словно учитель, которому ученица отвечает затверженный урок. Я замолчала, и он покачал головой.

– Нет, английский тут не подходит, он слишком груб. Послушайте, насколько изящней и приятнее для слуха звучит это по-испански, – и он принялся ругаться по-испански, выдавая мне целые потоки мелодичных ругательств, которые вызвали бы у меня неописуемый восторг, если бы я услышала их от Джо или Робина.

Пока он ругался, я смотрела на него, пытаясь вновь отыскать сходство с Гартред, но оно ушло, теперь он скорее походил на Бевила, правда, выглядел решительней брата и намного более самоуверенным; я чувствовала, что его заботит только собственное мнение.

– Сознайтесь, – сказал он вдруг по-английски, – что я победил, – и улыбнулся, но не насмешливо, как прежде, а дружеской, обезоруживающей улыбкой, которая довершила победу: мой гнев мгновенно улетучился.

– Пошли посмотрим на корабли, – предложил он, – они неплохо выглядят, когда стоят на рейде.

Мы подошли к краю зубчатой стены и взглянули на пролив. Стоял тихий, спокойный вечер, уже взошла луна, и в ее сиянии на воде четко очерчивались неподвижные силуэты судов. Моряки пели; несмотря на расстояние их голоса ясно доносились до нас, не смешиваясь с шумным, разудалым весельем городской толпы.

– Вы потеряли много людей в Ларошели? – спросила я.

– Не больше, чем я предполагал; этот поход с самого начала был обречен на неудачу, – ответил он, пожав плечами. – На кораблях полно раненых, которым уже не подняться. Намного гуманней было бы выбросить их за борт. – Я недоверчиво уставилась на него, удивляясь такому своеобразному чувству юмора. – Единственные ребята, отличившиеся в бою, были из полка, которым я имел честь командовать, – продолжал он, – но, так как, кроме меня, больше ни один офицер не следил за дисциплиной, стоит ли удивляться, что мы проиграли.

Его самоуверенный тон поразил меня не меньше, чем его недавняя грубость.

– Вы со всеми так разговариваете? С теми, кто выше вас, тоже? – спросила я.

– Если вы имеете в виду кого-то, кто лучше меня разбирается в военных вопросах, то таких людей просто не существует, – ответил он, – а если тех, кто выше меня по чину, то да, конечно, так же. Именно поэтому, хотя мне еще не исполнилось и двадцати девяти, меня уже так ненавидят в армии Его Величества.

Улыбнувшись, он посмотрел на меня, и я вновь не нашлась, что сказать. Я вспомнила свою сестру Бриджит и то, как он наступил ей на платье на свадьбе Кита, и подумала, интересно, есть ли хоть кто-нибудь, кому он может понравиться?

– А с герцогом Бекингемским? С ним вы так же разговариваете?

– О, мы с Джорджем старинные друзья. Он делает то, что ему скажут, с ним – никаких проблем. Поглядите-ка на этих пьяных парней на улице. Клянусь, если бы они были под моим началом, я бы повесил ублюдков, – и он указал вниз, где на площади несколько солдат и кучка визжащих женщин устроили потасовку из-за бочки с элем.

– Их можно извинить, – заметила я, – они так долго были в море.

– Да пусть хоть всю бочку осушат и крутят любовь с любой бабой в Плимуте, если хотят, но пусть делают это как люди, а не как скоты; для начала им не мешает мундиры почистить. – С брезгливой гримасой он отвернулся от стены, затем обратился ко мне: – А теперь давайте проверим, кому вы лучше делаете реверанс, мне или герцогу. Приподнимите платье, вот так; согните правое колено, так; перенесите тяжесть – впрочем, весьма незначительную – нижней половины тела на левую ногу, хорошо.