Генерал без армии - Страница 11

Николай потянул на себя скрипучую дверь и хрипло выкрикнул в сумрак:

– Эй, мужики, давайте быстрее сюда! Выходите, говорю, господа немцы прибыли!

Повторяться не имело смысла, орал он громко. Бердыш стащил предателя с крыльца, бросил на землю, а сам помчался за угол. Николай поднялся. На него было жалко смотреть. Челюсть отвисла от страха, пальцы совершали непроизвольные движения.

Нечисть повалила из избы. Полицаи спрыгивали на землю, гремя автоматическим оружием, подтягивали штаны, застегивали куртки. Их было только трое. Остальные еще копались внутри.

У здоровяка с погонялом Мамон подрагивала левая половина лица. Это был неприятный тип, какой-то рыхлый, упитанный. Кожа свисала с дряблых щек.

– Коляша, где немцы, ты чего несешь? – заорал он.

Глушители «БраМит» особой надежностью не отличались, но работали. Посыпались хлопки. Полицаи закружились в диковатом танце. Толстяк Мамон выпучил глаза, схватился за живот и осел на землю, беззвучно хлопая ртом. Повалился и раскинул руки угловатый увалень в гражданской кепке. Третий пустился наутек, упал с подрубленной ногой, перевалился на спину. Треснула височная кость, кровь хлынула ручьем.

Пока кипели страсти, Николай предпринял попытку улизнуть и даже добежал до сарая, когда Малинович спохватился и перенес огонь. Одна из пуль попала полицаю в спину, он упал на колени, стал кашлять. К нему помчался Ленька Пастухов, успевший отстрелять всю обойму, вытащил на бегу нож.

Ноги понесли Глеба к крыльцу. Он вскинул автомат, одним прыжком преодолел ступени. Дверь осталась приоткрытой.

На улицу вывалился еще один кадр, рассупоненный, с вытаращенными глазами. Он, как ни странно, соображал, вскинул автомат, прыжком убрался в темноту.

Шубину пришлось стрелять. Автомат трясся в его руках, пули летели по всей ширине проема.

Полицай орал, но недолго, пока масса свинца в его организме не стала избыточной. Он обрушился на пол, как куль с картошкой.

Глеб перепрыгнул через тело, ворвался в горницу, поливая ее огнем. Керосиновая лампа разлетелась вдребезги, но еще горела свеча на окне, ее не задели пули. Грузное туловище скатилось со скамеек, составленных впритык, шарахнула встречная очередь. Но Глеб ее предугадал, метнулся в сторону, отбил плечо, кажется, о печку.

Мимо него промчался Максимка Бердыш, прыгнул на полицая, оседлал его, стал наносить удары ножом в грудь. Предатель давился кровью, подскакивал, словно жеребец.

В дальнем углу находился кто-то еще. Этот тип был без оружия. Пули не задели его. Он слетел с груды тряпья, на которой лежал, бросился к окну, собираясь выбить стекло. Брызнули осколки, но проем оказался узким, и беглец застрял в нем. Он визжал от боли, плевался, когда Глеб схватил его за ворот и швырнул на пол.

К ним подбежал Пастухов с фонарем, и сразу все стало ясно. На полу корчился молодой рыжеволосый детина. Кровь текла с лица, усеянного оспинами, с порезанных рук.

– Алексей Комарь? – строго спросил Глеб. – Можешь не отвечать, все понятно. Вставай, сука, разговаривать сейчас будем.

– Вы не понимаете, – провыл предатель. – Я партизан из отряда товарища Антонова. Полицаи нас схватили, всех остальных убили, а меня связали, пытали, чтобы я выдал, где находится отряд. Но я им ничего не сказал, сумел развязаться, пока они спали.

– Врешь ты все, мерзавец! Ладно, полежи пока. – Комарь получил прикладом в лоб и потерял сознание.

Крови на его лице стало значительно больше.

Разведчики столпились в горнице.

Там нарисовались возбужденные Ситников и Глинский, и стало совсем тесно.

– У нас тоже все в порядке, товарищ старший лейтенант, – отчитался Валентин. – Трое спали в избе, как вы и сказали. Мы щеколду снаружи проволокой приподняли, проникли внутрь. Двоих сразу угомонили, третий автомат свой искал, потом просил прощения за все. В общем, жалко табуретку, – смущенно признался Ситников. – Сломалась, когда ему череп крушила.

– Отлично! Мужики, здесь свечи должны быть, поищите, если не затруднит. Малинович, дуй на улицу, следи за обстановкой. Вроде не должны упыри слететься, но кто их знает. Эй, что там со свечами?

Горница озарилась мутным пламенем. Рябой Алексей валялся без сознания в луже крови. Грузный полицай, прежде чем скончаться, испортил воздух, и ароматы царили не очень приятные. Впрочем, ветерок проникал в разбитое окно и постепенно устранял запахи.

Крышка погреба находилась в углу. Туда спустились два бойца, подали на лестницу тела погибших товарищей, осторожно вытащили, положили на пол.

Кровь уже загустела. В глазах Завадского застыло изумление. Мол, как же так, ведь я такой осторожный, опытный, почему недоглядел? Лицо Шемякина перекосилось от злобы. Он понял, что все кончено, пытался забрать с собой хоть кого-то.

Разведчики обнажили головы, постояли над телами. Шмыгнул носом Ленька Пастухов.

– Вытаскивайте, мужики, – распорядился Шубин. – Нельзя их здесь оставлять, в лесу пристроим. Уходим быстро, пока бесы не примчались. А эту падлу я сам отведу. – Он схватил рыжего предателя за ворот и встряхнул.

Они работали оперативно, у мертвых полицаев позаимствовали гранаты. Глинский разжился устрашающим тесаком с зазубренным обушком. Бердыш принес из сарая вполне пригодные носилки.

Бойцы доставили мертвых товарищей на опушку, нашли канаву в лесу, завернули в плащ-палатки, уложили, засыпали камнями и листвой с ветками. Минуту молчания пришлось укоротить.

Рыжий гад выпутался из ремня, стянувшего ему запястья, и решил сбежать. Разведчики его догнали, надавали по шее, снова ввергли в беспамятство.

– Товарищ старший лейтенант и вы, парни, подойдите сюда! – донесся со стороны голос Малиновича.

К северу от силосной башни он нашел канаву, куда полицаи сбросили тела партизан. Бойцы стояли на ее краю и мрачно разглядывали погибших. Пятна света сновали по землистым лицам, по вывернутым конечностям.

Трое мужчин явно из леса, от товарища Антонова, крепкие, основательные, средних лет. Рядом с ними лежал пожилой седовласый человек. Очевидно, это и был Михаил Евграфович Сурков. Женщина лет сорока пяти была его женой, а девочка лет тринадцати – дочерью. Длинноногая, худая, с жиденькой косой. Она была одета в простенькое ситцевое платье, на ногах резиновые сапоги, на пальце копеечное колечко из сельмага, купленное, видимо, до войны. Смотреть на это было невозможно, люди отводили глаза.

– Сволочи, ребенка не пощадили, – прохрипел Никита. – Она-то в чем виновата? У самих ведь тоже дети.

– Они не люди, – заявил Глинский. – Отбросы общества, которых уничтожать надо без суда и следствия. Товарищ старший лейтенант, присыпать бы их.

Но сделать этого разведчики не успели. Чуткое ухо Бердыша уловило посторонние звуки. К Утиному Броду с запада приближались мотоциклисты.

Бойцы бросились в лес, стали пробираться вдоль опушки в южном направлении. Запаса времени у них не оставалось.

Леху Комаря они гнали пинками. Руки этого подонка были связаны за спиной. Он спотыкался, падал, но каждый раз поднимался самостоятельно. Тумаки, отвешиваемые предателю, становились все больнее.

Что происходило в Утином Броде, осталось за кадром. Стена растительности поглотила звуки.

«Не найдут они нас без собак в короткие сроки», – уговаривал себя Глеб.

Через километр бойцы встали на привал, отдышались. Свет фонарей скользил по скрюченному пленнику. Он стоял на коленях, его рвало. Гад захлебнулся собственными выделениями, долго не мог продышаться.

– Притворяется эта сука, – с ненавистью процедил Ситников. – Разговаривать не хочет. Может, прирежем его, товарищ лейтенант? На кой черт он нам сдался?

– Можно и прирезать, – рассудительно изрек Шубин. – Если выяснится, что проку от него как от козла молока.

– Не убивайте, – простонал Леха. – Я сделаю все, что вы скажете.

– Вопрос в том, что ты можешь сделать. Ладно, кончай дурака валять, слушай. Люди от товарища Антонова ждали нас, должны были встретить и проводить в район Негожино. Зачем нам это нужно, вас не касалось. Но ты предпочел сдать своих друзей, чтобы заслужить милость у полицаев. Лучше молчи, Леха, не открывай рот, пока не скажу. А то ведь доведешь до греха. Ты, видимо, местный, раз оказался в этой компании. Колись, откуда ты?