Генерал Абакумов. Всесильный хозяин СМЕРШа - Страница 7

«В соответствии с разработанной легендой, – пишет автор статьи “Приступить к операции “Ворон” Николай Абин, – “Ударов” довел до немецких офицеров информацию о своем несправедливом “осуждении” судом военного трибунала за хулиганство и направлении в штрафную роту, из которой дезертировал. Но, видимо, что-то в его поведении вызвало подозрение у командира батальона, и тот устроил ему очную ставку с двумя другими военнослужащими-перебежчиками. И здесь обнаружились некоторые разночтения в их показаниях. Над разведчиком нависла угроза расстрела.

Избежать его помог счастливый случай. Переводчик, бывший кинооператор, среди стопки пропагандистских материалов наткнулся на газету “Новое слово”, в которой была статья о Блюментале-Тамарине. “Ударов” воспользовался ситуацией и обратил ее в свою пользу.

Подозрения с него были сняты, фамилия дядюшки сыграла свою роль. Но поездка в Германию и встреча с ним разведчика, на которую так рассчитывали в Москве, не состоялись. “Ударова” вместе с другими перебежчиками и военнопленными отправили в смоленский лагерь. Казалось, что гитлеровцы о нем забыли, но в конце мая 1943 года на его имя поступило письмо от дяди.

Тот писал, что “рад благополучному уходу племянника из того ужасного строя”, советовал поступить на службу в РОА и обещал отозвать в Берлин для пропагандистской работы”. Воспользовавшись советом дядюшки, Миклашевский 15 июня 1943 года был зачислен в 437-й Восточный батальон, а в октябре он инициативно вышел на резидента разведотдела штаба Западного фронта с условной фразой: “Дорогая Лелечка, чувствую себя хорошо. Игорь”. Это сообщение руководству 4-го Управления означало: “легализовался хорошо, но подходов к Блюменталю-Тамарину не имею».

Первая встреча Игоря Миклашевского с дядей произошла в Кенигсберге 27 января 1944 года. Однако ликвидации бывшего советского актера помешала осечка пистолета. Перезарядить же оружие ему не удалось…

И только 10 мая 1945 года «Ударов» выстрелом из парабеллума, который похитил у своего приятеля еще 18 апреля, поставил последнюю точку в биографии предателя. Произошло это в городе Мюнзингене, когда брошенный своими фашистскими покровителями и разругавшийся с власовскими руководителями Блюменталь-Тамарин целыми днями просиживал в своей квартире.

А 3 июля «Ударов» вышел на связь с сотрудниками НКГБ СССР в Париже, назвав пароль: «Агент СССР “Ударов” прибыл». После чего доложил: «Задание выполнено. Печатные материалы, документы и личные записи артиста Блюменталя-Тамарина находятся у меня». Но об этом Виктор Николаевич Ильин узнал спустя долгие годы…

По утверждению А. Теплякова, «любвеобильный Абакумов подставился, связавшись с одной неблагонадежной особой. Ильин сообщил Абакумову, что для него не является секретом “бытовые связи последнего с одной женщиной, на которую… были компрометирующие материалы”. Абакумов пришел в ярость. Ильин для него стал личным врагом, подлежащим уничтожению. Сначала в оборот взяли боевого товарища Ильина еще по Гражданской войне генерал-майора Бориса Теплинского, в досье которого были зафиксированы некоторые неосторожные высказывания. Тот, не выдержав “применения к нему мер физического воздействия”, признал вину в антисоветской пропаганде.

Самого же Ильина обвинили в разглашении служебных тайн, вредных разговорах и покровительстве Теплинскому. До поры до времени видному чекисту сходили с рук и родственники за границей, и приятельство с арестованными коллегами. Оказывается, брат матери жены и брат отца жены Ильина проживали аж в Соединенных Штатах, а сам Ильин в 1937 г. получил выговор “за притупление политической бдительности в отношении бывш. Начальника УНКВД Ленинградской области Медведя, осужденного в связи со злодейским убийством С.М. Кирова”. По версии Судоплатова, Сталин, узнав, что Ильин по телефону якобы предупредил Теплинского об интересе к нему со стороны контрразведки, пришел в ярость и велел немедленно арестовать болтуна. Начальник же следственного управления КГБ СССР А.А. Козырев, присутствуя в 1954 г. при рассмотрении партийного дела Ильина, заявил, что поводом к аресту стало высказывание Виктором Николаевичем претензий к Абакумову насчет одной из женщин: ту же версию приводит и М.П. Шрейдер».

Сам Ильин рассказывал про свой арест (М. Степичеву «Встань за правду»), который помнил до мелочей, примерно так: однажды весной 1943 года комиссар госбезопасности 2-го ранга заместитель наркома обороны СССР (19.04.43 г.) и начальник ГУКР СМЕРШ НКО СССР (19.04.43 г.) Виктор Семенович Абакумов попросил Ильина зайти к себе. «Ильин знал Абакумова еще в то время, когда тот работал помощником оперуполномоченного ГУЛАГа. Потом оказался в следственной группе, где и отличился умением фабриковать “дела” на невинных людей, “добывать” у арестованных любые нужные начальству признания.

– Знаешь Теплинского? – с ходу спросил Абакумов.

– Знаю.

– Откуда?

– Это мой товарищ. Вместе служили в армии. Я рекомендовал его в партию.

– А знаешь ли ты, что он тебе пишет одно, а сам думает о другом? – мрачно заметил Абакумов. Неожиданно хозяин кабинета достал из папки фотокарточку и сказал: – Вот его лицо. Лицо, которое не вызывает доверия.

– Для такого заключения одного выражения лица мало… Я не верю, чтобы Теплинский мог допустить что-то нехорошее, – твердо заявил Ильин. – Он надежный партийный товарищ. Активный участник гражданской войны. Имеет три ранения. Патриот до мозга костей. За каждое свое слово отвечаю перед партией…

Абакумов резко встал и заговорил тоном приказа:

– Прекрати связь с ним. Но так, чтобы он ничего не заподозрил. Не смей ему говорить ничего о нашем разговоре. Ни единого слова!

Видя, что Ильин не уходит, Абакумов спросил:

– Ты что-то хочешь сказать?

Ильину было ясно, что сегодня разговор не получится, ситуация складывается трудная, но он не мог даже в этот критический момент отступить ни на йоту от правды.

– Бориса Теплинского я знаю лучше тебя.

– Лучше меня? – вспыхнул Абакумов. – Не забывайся, комиссар госбезопасности.

Было уже поздно, но он решил пешком пройтись до дому. Ясно одно: над Теплинским нависла угроза. За что? И чем больше думал в тот вечер, тем больше утверждался в мысли: нет, не может он отшатнуться от друга, предать товарища, верного бойца революции».

В апреле 1943 года «Теплинский позвонил Виктору на работу и сообщил, что его вызывают к начальнику отдела кадров ВВС. После этого Теплинский не вернулся на квартиру. Потом выяснилось, что сам Абакумов арестовал генерала, привез в свой кабинет и, сорвав с него погоны, приказал “обрядить” в старые солдатские гимнастерку и брюки.

На другой день зам. наркома Кобулов предложил Ильину дать письменное объяснение, почему он не только игнорировал указание Абакумова порвать связь с Теплинским, но и привез его к себе на квартиру. Ильин дал такое объяснение и в конце его заключил: “Я написал все. Добавить больше нечего. Если бы все это повторилось снова, я поступил бы точно таким же образом”.

3 мая 1943 года вечером Ильина вызвали к Меркулову. Здесь уже сидел Абакумов. В томительной тишине Меркулов внимательно читал какую-то бумагу. Наконец закончил чтение, вернул листы Абакумову и, обращаясь к Ильину, глухо произнес:

– Получено указание о твоем аресте.

– Неужели сейчас, когда идет жесточайшая битва на фронте, я нужнее в лагерях, а не на передовой? – сказал Ильин.

Ему не ответили. После звонка Меркулова в кабинет вошел начальник внутренней тюрьмы и увел Ильина в камеру-одиночку».

Уже в тюремной камере как-то вырвалось из уст Виктора Николаевича по поводу Абакумова:

– Он у меня когда-то папки подшивал. Но быстро вырос благодаря своей жестокости!

И вот начальник внутренней тюрьмы, хорошо знакомый Ильину, смущаясь произносит:

– Виктор Николаевич, придется вам пройти со мною…

Как запомнил на всю свою жизнь Ильин, при этом он произвел сразу же два нарушения порядка при аресте. Во-первых, не отобрал тут же у Ильина личное оружие – пистолет, и второе – не снял с него погоны. Все это проделали уже другие во внутренней тюрьме…