Ген поиска (СИ) - Страница 69

В генетической лаборатории пахло, как и следовало — слабо химическими реактивами, сильно — дезинфектантом, более ничем. Опасаясь, что, кроме вышедшей женщины здесь могут быть и другие ученые или их ассистенты, я первым делом шмыгнул под стол, стоявший у дверей, и уже оттуда решил произвести, как говорится в военных книгах, «рекогносцировку».

Мой взгляд сразу же наткнулся на куклу.

То есть я решил, что это кукла. Восковая. Она сидела на стуле у противоположной стены и, как мне показалось, не мигая смотрела на меня широко расставленными глазищами из голубого стекла. В остальном кукла выглядела как человеческая девочка лет десяти, с двумя туго заплетенными каштановыми косичками, в аккуратном клетчатом платье, коричневых чулках и сандалиях.

Пока я гадал, зачем в лаборатории кукла, да еще и в натуральную величину, она моргнула.

Это был живой ребенок!

Еще страннее. Не могу сказать, чтобы я разбирался в детях, тем более в человеческих, однако точно знаю, что им не свойственно сидеть так неподвижно и сохранять такое спокойное, расслабленное выражение лица. Еще менее того свойственно детям этого возраста, увидев вбежавшего в комнату кота, продолжить наблюдать за ним, вместо того чтобы завопить на всю еланскую: «Ой, котик! Можно погладить?» (С прискорбием должен заметить, что мало кто из детенышей спрашивает этого разрешения у самого кота: даже дети жителей Необходимска чаще всего невежественны в отношении генмодов.)

А девочка сидела тихо и отрешенно, ее руки лежали на коленях спокойно и расслабленно. Даже не дрыгала ногами, которые свешивались со стула, не доставая пола.

Против воли я забился под стол поглубже, шерсть у меня встала дыбом. Только колоссальным усилием воли я умудрился не зашипеть. «Это просто ребенок тех, кто здесь работает, — сказал я себе. — Не с кем было оставить, вот и привели на работу. А меня она не увидела, потому что задумалась. Глубоко задумалась. С детьми тоже бывает. Или, может, не совсем нормальная. Бывают такие психические болезни, когда человек ни на что не реагирует. Ты же читал об этом. Тогда тем более понятно, почему ее взяли с собой…»

Однако убедить себя до конца не удавалось: мое внутреннее чутье завывало волком в лунную ночь, гарантируя — дело не в этом.

Но шли минуты, девочка не двигалась и не поднимала тревоги. Мало-помалу мои нервы успокоились, и я стал оглядываться по сторонам. Ножки столов; любая лаборатория — это прежде всего слишком много столов и слишком мало стульев; такое ощущение, что большинство ученых прямо-таки боится присесть, чтобы в случае чего не упустить научное открытие, которое так и норовит ускользнуть из рук!

Кроме этих ножек я увидел в дальнем конце комнаты две стоявшие у стены свернутые раскладные кровати из железных трубок — такие иногда покупают для временного размещения гостевых слуг. У деда в чулане тоже стоит парочка, хотя в его доме давным-давно не останавливались гости.

Сперва мне показалось, что в комнате никого, кроме нас со странной девочкой, не было, но потом я услышал глухое покашливание и стук переставляемых на столе предметов. Развернувшись, я понял, что комната длиннее, чем мне показалось, и уходит также в другую сторону.

И что там у окна стоят высокий человек лет сорока и… подросток? Ребенок? Мне было трудно судить — конечно, сыщику по необходимости надобно разбираться в стадиях человеческого (и генмодьего) взросления, но этот мальчик при совершенно детском лице и не слишком высоком росте мог похвастаться почти что взрослой комплекцией. Он был без рубашки, и я отлично видел и разворот плеч, и мускулистую грудь… Все же, наверное, ему было лет восемнадцать.

(Тут я ошибся: подумал, что он просто от природы невысок. На самом деле этому мальчику было ровно столько же лет, сколько Анне, то есть девять с половиной. Впоследствии, когда я коротко встретился с Коленькой на «кофейной плантации» Златовских, я оценил, что с тех пор он успел не только прибавить в мышечной массе, но и изрядно подрасти.)

У мальчика было такое же расслабленное, невыразительное лицо, как и у девочки-куклы.

— Так, реакция хорошая, — пробормотал мужчина. — Теперь вытяни левую руку.

Мальчик послушался.

— Сожми кулак и так держи. Как только рука почувствует усталость, сразу скажи.

Мальчик ничего не ответил, даже не кивнул в подтверждение того, что понял команду. Мужчина — я решил, что это Серебряков А. Т., и был абсолютно прав — взял со стола огромный, просто гигантский шприц, наполненный прозрачной жидкостью, и всадил его в плечо мальчишки. В плечо той самой руки, которую тот держал на весу, между прочим!

Надо заметить, я не специалист в медицине. Но любой здравомыслящий человек понимает, что чем больше шприц, тем больше в нем жидкости, и тем под большим давлением вводится жидкость в тело. Соответственно, тем больнее укол. От такой большой дозы, что бы за лекарство там ни было, даже взрослый должен был заорать благим матом.

Мальчик даже в лице не переменился. Даже губу не закусил. Просто стоял себе и стоял, время от времени моргая. Кулак его не задрожал.

«Эксперименты, — понял я, холодея. — С препаратами, изменяющими сознание. На детях. Ну, матушка! Даже если они используют своих…»

Хотя я тут же усомнился, что дети приходятся Серебряковым родней. Ничуть не похожи. К тому же, Серебряковы были темноглазы, а у обоих детей глаза голубые. Ничего невозможного, разумеется, это наоборот не бывает… но все равно шанс на такое совпадение для двоих детей сразу не очень велик.

У меня мелькнула мысль, не связана ли эта голубоглазость с генетическим модифицированием, но я тут же откинул эту идею как насквозь завиральную, даже размышлять над ней дальше не стал.

А зря. Потому что дверь в лабораторию скрипнула, отворяясь, и вошла женщина, которую я только что видел в коридоре.

— Ну, как? — спросила она.

— Пока удовлетворительно, — ответил мужчина. — Но я тебе скажу, что это профанация. Нужно больше особей, тогда и сможем провести эксперимент. Если бы нам удалось вывезти из Сарелии еще хотя бы троих…

— Они все равно были браком, скатертью дорога, — безжалостно ответила женщина. — Не горюй, а лучше ускорь подготовку семенного материала. Мурчалова обещала нам как минимум пять суррогатных матерей.

— Пять! — возмутился мужчина. — Пять! Да что я могу сделать с пятью⁈ Хорошо, если хотя бы один приживется! А ведь еще стадия оплодотворения в пробирке!

— В пробирке оплодотворим штук сто сразу, и подсадим каждой штук по пять самых жизнеспособных, шансы и повысятся, — равнодушно ответила женщина. — Не ворчи. Да, я согласна, масштабы не те. Но здесь у нас нет поддержки властей, а в Сарелии была, да сплыла. Вот когда Мурчалова и остальные придут к власти…

— Да не придут они, — фыркнул Серебряков. — Люди не дадут животным собой управлять.

— Дорогой, я тебя люблю, но ты безнадежно глуп в человеческих отношениях, — с неожиданной теплотой сказала женщина. — Люди дают управлять собой животным на протяжении многих столетий, при условии, что те вовремя наполняют их кормушку… это традиция, освященная временем. А кроме того, для чего тут мы? С помощью наших малышей мы и нашим спонсорам поможем, и себя не забудем.

— Дорогая, я тебя люблю, но иногда ты безнадежно меркантильна, — явно передразнил ее мужчина, но тоже без злобы. — Меня интересуют прежде всего научные результаты! А они безнадежно откладываются из-за того, что мы вынуждены таиться! Лучше бы нашли какую-нибудь коммерческую фирму… Кумпанство, как тут говорят.

— И что? Какое кумпанство тебе оплатит опыты над людьми?

— Они не люди!

— Они выглядят как люди. Плебеям этого довольно. Кстати, какое вещество ты ввел КСД?

— Коленьке? Семипроцентный раствор… — последовало слово, которое я не понял и не запомнил.

— На твоем месте я все-таки не давала бы им имена… Анечка, Коленька… Тем более, что АВХ мне кажется не совсем удачной моделью. Если бы она не была одной из двух, я бы от нее избавилась.