Гел-Мэлси и Бог-Ягуар - Страница 5

Ласковые глаза панды погрустнели.

— Не думаю, что кто-либо из обитателей Долины Бессмертных окажет вам эту услугу. С Обретшим Мудрость меня связывают тесные дружеские отношения, и к тому же вы помогли ему вернуть священный чёрный камень, поэтому мы всегда можем рассчитывать на его поддержку, но другие Бессмертные Мудрецы придерживаются своих неписаных правил и не станут использовать свои способности для поиска ваших друзей. По правде говоря, все они страшные зануды, и мне бы не хотелось просить их об одолжении.

— Зачем нам нужны Бессмертные Мудрецы, если мы — лучшие детективы в мире, — воскликнул Вин-Чун. — Нам известно, что Убийца Джексон и Прямо-в-Цель собирались поселиться в Коста-Рике. Коста-Рика — маленькая страна. Их катер — "Звезда Востока" — настолько заметен, что его нетрудно будет обнаружить, а, отыскав катер, мы найдём и наших друзей.

— Ты гений! — радостно закричала Гел-Мэлси, и, бросившись к барсуку, в порыве восторга темпераментно лизнула его в нос. — Мы немедленно отправимся в Коста-Рику.

— Зачем же немедленно, — подал голос Чанг, все еще сидящий на карнизе. — Скоро наступит вечер, а в путь лучше всего отправляться ранним утром. Лучше откроем бутылку шампанского и отпразднуем новый этап наших приключений. Я с детства мечтал побывать в Латинской Америке.

Дэзи, мгновенно позабыв о былых обидах, с нежностью посмотрела на Чанга.

— Прости меня, я вовсе не собиралась причинить тебе вред, — произнесла она. — Просто ты все время подначиваешь меня, а характер у меня вспыльчивый — вот я на тебя и сержусь. На самом деле я очень тебя люблю.

— Я тоже тебя люблю, — сказал Чанг, спускаясь по шторе. — Только я ничего не могу с собой поделать — иногда так и подмывает немного тебя подразнить. Без наших маленьких стычек жизнь была бы слишком монотонной и скучной.

Вивекасвати выбрался из тазика и, как римскую тогу, накинул на плечи пурпурную шёлковую салфетку.

— Пока я медитировал, мне являлись странные расплывчатые видения, — торжественно сообщил он. — Я видел дикие дебри буйного тропического леса, индейцев в странных одеждах, какие-то древние сокровища и магические ритуалы, и самое странное — я видел затерянную в лесах древнюю индейскую пирамиду, на вершине которой на одноколёсном велосипеде балансировал одетый в серебряный костюм юноша с серыми глазами. На руках и ногах он вращал пластмассовые обручи, одновременно удерживая на лбу палку с надетым на неё соломенным сомбреро. Интересно, что бы это могло означать?

— Только то, что ты слишком много медитируешь, — скептически откликнулся Мавр. — Если столько времени лежать в тазике с водой, распевая мантры, ещё не такое привидится.

— Кто знает, кто знает… — тихо, но многозначительно пробормотала себе под нос бенгальская крыса бандикота.

"Проклятые москиты", — подумал Володя Фёдоров, пытаясь сдуть с кончика носа парочку назойливых насекомых, твёрдо решивших обосноваться там. Отвлёкшись, он чуть было не уронил со лба палку-баланс с надетым на неё соломенным сомбреро.

Хотя тень широкополой шляпы укрывала его лицо и плечи от лучей достигшего зенита солнца, она не спасала от удушающе влажной жары тропического леса. Серебряный цирковой костюм защищал тело от укусов насекомых, но струйки пота, стекавшие по груди и спине, не давали как следует сосредоточиться на тренировке.

Если бы кто-то полгода назад в Москве сказал Володе, что несколько месяцев спустя он будет балансировать на моноцикле[1] на вершине затерянной в дебрях Гватемалы древней индейской пирамиды, вращая на руках и ногах пластмассовые обручи, юный циркач рассмеялся бы ему в лицо.

С трудом восстановив равновесие, Володя чуть не произнёс вслух несколько усложнённое, но очень выразительное ругательство, которое обычно изрекал его знакомый наездник Джигиткин после очередного падения с лошади, и тут же устыдился этого порыва.

— Никогда не слушай Джигиткина, — с детства говорила Володе мама, воздушная гимнастка. — И упаси тебя Бог когда-либо повторить эти его кошмарные выражения.

"Мама… Как она там без меня?" — подумал Володя, с неожиданной для его спокойного и миролюбивого характера ненавистью оглядывая окружавшие пирамиду джунгли.

Мама Володи родилась в Иваново — городе ткачих и одиноких женщин. Поскольку ни карьера ткачихи, ни перспектива медленного одинокого увядания не прельщали очаровательную молодую блондинку с романтичным именем Зоя, она поступила в цирковое училище, а затем начала работать в цирке.

Но, видимо, над всеми ивановскими женщинами тяготеет некоторая разновидность проклятия, и Володина мама вскоре на собственном опыте убедилась, что независимость одиночества для неё предпочтительнее сосуществования с нудным и бесполезным представителем противоположного пола.

После бурного, но непродолжительного романа с известным чтецом-декламатором красавица Зоя окончательно прониклась к мужчинам презрением с лёгким налётом чёрной ненависти. Правда, эта ненависть распространялась не на всех. Девять месяцев спустя Зоя родила прелестного мальчика и в дальнейшем посвятила свою жизнь лишь любимой работе и воспитанию сына.

По мере взросления Володя с успехом прошёл все необходимые кризисы переходного возраста. Вкусив запретные прелести табака, алкоголя и бурной, наполненной приключениями жизни в уличной банде хулиганов, в какой-то момент он понял, что такая жизнь — не для него.

Раскаявшись в своем хулиганском прошлом, Володя сменил диковатый хохолок панка на длинные вьющиеся волосы до плеч, и, решительно возненавидев табак и алкоголь, обратился в убеждённого пацифиста и вегетарианца.

В поисках своего места в жизни Володя перепробовал множество профессий — он учился в колледже на брокера, работал охранником, ремонтировал компьютеры, занимался другими, самыми разными делами, но ни к одному из них у него не лежала душа. Его раздражала бестолковая суета и крики биржевых брокеров, от экрана компьютера начинали болеть глаза, а, охраняя вверенный ему склад, Володя смертельно скучал.

После долгих исканий он понял, что ближе всего ему карьера циркового артиста — вероятно, мамины гены оказались слишком сильны. Володя научился жонглировать, танцевать, выполнять трюки на мотоцикле, ездить на одноколёсном велосипеде и балансировать на нём, удерживая на лбу и руках палки-балансы.

Он преподавал в детских цирковых кружках, выступал со своими номерами на праздниках и концертах и был абсолютно счастлив, несмотря на то, что любимое дело отнюдь не способствовало его обогащению, скорее наоборот. За многие выступления ему просто не платили, и он работал из чистого энтузиазма.

Многие циркачи выезжали на гастроли за границу. Некоторым из них везло, других обманывали бессовестные импресарио. Володю не манили дальние страны. Он оставался убеждённым патриотом, и ему даже в голову не приходило поменять грязноватый снежок московских улиц и площадей на сверкающие, но бездушные и порочные подмостки Бродвея.

Яркая тропическая птица с резким криком пронеслась на бреющем полете прямо над головой Володи. Отвлеченный ее появлением, циркач уронил со лба палку с сомбреро. Пытаясь подхватить ее, он потерял еще и обруч.

Спрыгнув с моноцикла, циркач положил его на источенную временем вершину пирамиды, и растянулся на камнях рядом с ним. Солнце палило немилосердно, и Володя укрыл лицо соломенным сомбреро.

— А ведь сегодня семнадцатое апреля, мой день рождения, — неожиданно вспомнил он. — В Москве мама испекла бы мне пирожки с капустой и картошкой. Какого чёрта меня понесло в Латинскую Америку? Ведь я же чувствовал, что что-то тут не так. И как этому проклятому импресарио удалось меня уговорить?..

Во время празднования Дня Москвы, когда Володя, переодетый весёлой разноцветной медузой, жонглируя морскими звёздами, колесил на моноцикле по улицам города, к нему подошёл одетый в дорогое пальто с каракулевым воротником невысокий кругленький как пончик мужчина.