Где валяются поцелуи. Венеция - Страница 5

Он улыбнулся:

– А как выглядела ваша жена?

– Вы что, не знаете, как они выглядят? Правильные черты лица, нос с горбинкой. Яркие карие, словно гречка, искрящиеся глаза, волосы шелковые теплые густые, будто сумерки летом, растеклись по плечам блестящей на закате рекой. Худые ключицы, которые навечно врезались мне в память. Бесконечные тонкие сильные руки, два солнца трепетной груди, выдающиеся бедра и тонкие лодыжки.

– Чувствую, сохнете по ней до сих пор. Разлюбить не пробовали?

– Легко вам говорить, вы сами попробуйте.

– Если бы я такую попробовал, у меня бы тоже не получилось.

– Кто бы меня так полюбил? – неожиданно прервала рассказ Павла Фортуна.

– Нет, неправильная постановка вопроса: кого бы я так полюбила… – улыбнулся Павел и продолжил свой рассказ.

– Где же она? Почему не летит сейчас с нами? Я знаю, вы не хотели наскучить красоте, для этого ушли первым, – поправил очки попутчик.

– Нет, первой ушла она. Она погибла. Парашют не раскрылся.

– Извините.

– Да ничего, я уже пережил.

– Вы так славно вырезали портрет своей жены, а я как выгляжу, по-вашему? – постарался избежать минуты молчания мужчина.

– Вы правду хотите услышать?

– Валяйте, чего уж там. Тем более кофе я уже допил.

– Как очковая кобра, которая неожиданно ужалила меня, защищая свое пространство.

Он громко засмеялся.

– А еще у меня почему-то возник образ железного человека. В вашем голосе столько металла, пронизывает до самых пяток.

– В волосах гораздо больше, – улыбнулся сосед и потрепал свои седые волосы.

Видно было, что ему нравилось, когда говорили о нем. Люди всегда делились на тех, кто любил послушать о себе, и на тех, кто – поговорить о других.

– В общем, мудрая говорящая кобра с металлом в голосе.

– Похоже, и в характере его залежи, – сделал я последний глоток и заткнул пластик в сеточку впередистоящего кресла.

– У каждого есть риск заржаветь: достаточно попасть во влажную теплую негу.

– Вот откуда такое чудовищное обаяние. Видимо, вы хорошо разбираетесь в человеческих отношениях.

– Скорее, в нечеловеческих, – поправил он и протянул руку: – Роберто.

– Павел, – пожал ее.

– Очень приятно.

– А почему нечеловеческих?

– Потому что фильмами о человеческих денег много не заработаешь. Я – режиссер. Лечу на съемки со своей командой.

– Понятно! А где команда? – всматривался Павел в ряды кресел, пытаясь обнаружить остальных.

– В бизнес-классе.

– А вы почему здесь?

– Люблю пообщаться с нормальными людьми, на обычном языке. Правда, не всегда так везет с соседями, как сегодня.

– Вы всегда так начинаете знакомство? – посмотрел Павел на свои брюки, которые уже почти высохли.

– Нет, здесь обошлось без сценария, еще раз извиняюсь. А вы, наверное, художник?

– Нет, шахтер.

– Изящно пишете портреты.

– Точнее, был шахтером, уволился, решил съездить в отпуск на море.

– Как там, под землей?

– Жить можно.

– Значит, не обманывают про жизнь после смерти.

– Не, не врут. Там в темноте полно людей с фонариками на головах, которые с такой страстью ищут свое счастье, будто на поверхности оно уже закончилось.

– Темнота – это прекрасно. Что там еще есть кроме полезных ископаемых?

– Крыс много, приходится еду подвешивать над головой, чтобы не остаться без обеда.

– Крыссссы… – задумчиво вытянул длинный хвост из этого слова Роберто. – Главное, чтобы среди людей их не было.

– Нет, в этой дружной семье дерьмо не приживается. А с крысами спокойнее, они первые бегут, случись что – чуют.

– Всегда завидовал людям, которые в нескольких словах могут нарисовать портрет или пейзаж.

– Влияние книг: все детство просидел с матерью в библиотеке, она там работала, я читал, – посмотрел Павел в иллюминатор и заметил вдали белый самолетик, будто бумажный.

Он тоже расправил острые крылья, так же ветер гулял в голове, подгоняя его непрерывный полет. На мгновение Павлу показалось, что он даже смог разгадать буквы названия авиакомпании. Получалось его имя. Сложенный неплохо физически, из чистого, как новая жизнь, листа, он переливался на солнце, словно рыба в воздушном океане. Видно было, что самолет гражданский, и тоже перевозил пассажиров, но любил пассажирок. Достаточно легкомысленный, чтобы взять его на вооружение.

– Мне такого художника в команде очень не хватает. Вы же безработный теперь?

– Выходит, что так.

– Не хотите помочь мне делать кино? Поверьте, это безумно интересно, – сказал он с такой страстью, будто признавался в любви, ожидая положительного ответа.

– А что нужно делать?

– Ничего особенного, любить кино так, как вы любили свою жену. Вы везунчик, не всем посчастливилось так чувствовать, как вам.

– Полюбить всегда было трудной задачей.

– Если не получилось с первого взгляда, – потер Роберто глаза под очками.

– Еще труднее оставлять, когда все получилось.

– Очень точно, – выразил свои соболезнования Павлу режиссер. – Я считаю, что в первом взгляде все и решается, но в моем случае это не работает. Однажды ко мне в кафе подсела девушка, мы провели немного времени втроем: я, она и молчание. Пока она неожиданно не спросила: «Вы верите в любовь с первого взгляда?»

– Вопрос для незнакомой девушки действительно необычный, – разорвала цепь воспоминаний Фортуна.

– Да дело не в вопросе, а в том, что он незрячий. В смысле режиссер. Ослеп прямо на площадке, много лет назад, когда лопнула одна из ламп во время съемок.

– Слепой режиссер? Как же он снимает?

– Еще лучше. И это не мои слова. Обычно он отшучивается, дескать, Бог увидел, что искусство кино ему дается легко, и сказал: «Я знаю, ты можешь лучше».

– Мне все же трудно представить. Ведь режиссер должен все видеть сам: кого пригласить на роль, какой кадр лучше, какой убрать, какую сцену надо повторить?

– Не волнуйтесь, вокруг него сплоченная команда, которая с ним уже давно и хорошо знает, каким должен быть фильм Роберто. Актеры, отработавшие с ним не один фильм, отлично понимали, что от них требуется на съемочной площадке. Возможно, именно это несчастье и то обстоятельство, что ему просто пришлось им слепо довериться, дало остальным больше свободы творчества, возможность добавить в его фильмы что-то свое.

– Интересно, как он ответил той девушке?

– Что больше доверяет не глазам, а сердцу. Впоследствии она стала его женой.

– Каждая женщина мечтает жить в чьем-то сердце. Но, видимо, большое сердце было не единственным его достоинством.

– Конечно, нет. Вторая любимая его история про Вьетнам, точнее сказать – про одно вьетнамское блюдо «Куни линь гу».

– Звучит эротично.

– Вам муж, наверное, готовил такое, – наполнил свою и ее чашку чаем Павел.

– Щас! Если вы об этом.

– А ваш рассказ похож на историю про Золушку.

– Вы про чудесное превращение из шахтера в киношника?

– Я про то, что у нее, как и у вас, работа была пыльная. А чем вы там конкретно заняты?

– Моя задача – выбрать место, время дня, погоду. Определить композицию, наметить пейзаж, подходящие для той или иной сцены. Также в обязанности входит договориться с префектурой города, будь съемочной площадкой улица или площадь, с хозяином заведения, если это кафе.

– А как же сами съемки? Это должно быть интересно.

– Никогда я не ходил на работу с такой радостью. А что касается съемок, вы их скоро увидите. Мне нужны ваши данные.

– Вот вы занудный.

– Настойчивый.

– Назойливый.

– Настырный.

Фортуна не нашла чем отбиться и достала из сумочки последним козырем свой паспорт.

– Вы можете его пока просто забронировать, я еще подумаю. – Протянула Павлу. Тот выдавил из телефона номер и прижал трубку к уху.

Пока он разговаривал, она разглядывала кухню, размышляя, что бы она поменяла здесь и как расставила мебель. В итоге пришла к тому, что настоящее расположение предметов идеальное. Сама кухня не представляла ничего особенного: шкафы, стол, стулья, плита. Только часы с кукушкой как-то выбивались из этого евроминимализма. Фортуна посчитала тарелки и чашки, которые сушились в шкафу для посуды, потом съела еще две клубнички и, взяв в руки какой-то глянцевый журнал, лежавший на подоконнике, начала перебирать страницы. До нее долетали только отдельные фразы разговора: