Где Бог когда я страдаю? - Страница 51
Что такое надежда? Это вера, что в будущем нас ждет что–то хорошее. Надежда — это не оптимизм и не позитивное мышление, которым свойственно отрицание реальности. Мне кажется, те, кто находится рядом со страдальцами, путают оптимизм и надежду. Они искусственно изобретают повод, чтобы взбодрить больного: «Да, мам, твоя память, конечно, ухудшается. Но ведь память — это не главное». Или: «У тебя сильно упало зрение, но ты ведь по–прежнему хорошо слышишь. Это здорово, правда?» «Тебе тяжело пришлось на этой неделе, но может быть, на следующей неделе боль немного отпустит».
Мое общение с людьми из группы «Ни дня напрасно» научило меня относится к оптимистическим заявлениям осторожно. Они звучат для умирающих как оскорбление, а не как основание для надежды. Тяжелобольным нужно нечто большее, чем оптимизм Полианны — героини Элионор Портер. Их надежда не рядится в шелка жизнерадостности — она закована в латы мужества. Их надежда связана с прыжком в неизвестность, она сродни вере: «Надежда же, когда видит, не есть надежда; ибо если кто видит, то чего ему и надеяться? Но когда надеемся того, чего не видим, тогда ожидаем в терпении» (Рим 8:24–25).
Надежда спасает от пессимизма, она не дает поверить, что вселенная — всего лишь хаос молекул, что у человека нет предназначения. Истинная надежда всегда честна. Пусть человек упал, пусть случилось самое худшее — надежда говорит, что это не конец, что жизнь продолжается. Надежда поднимает и ведет дальше.
Надежда — реалистка, она не скрывает действительности от смертельно больного, но она дает ему силу жить дальше. Орвиль Келли, основатель движения «Ни дня напрасно», говорит, что надежда неотделима от мужества: «Я не считаю себя умирающим от рака. Я человек, который живет, вопреки раку. Каждый новый день для меня — это не шажок к смерти, а день жизни, обладающий ценностью и дарящий мне радость».
Долготерпение
Люди из группы, которую я посещал вместе с другом, больны серьезными хроническими заболеваниями. Эти недуги тянутся долго и при этом не поддаются излечению. Таким больным от здоровых людей требуются особая забота и внимание. В былые времена от тифа, оспы или желтой лихорадки люди умирали достаточно быстро. В наши дни смертельные заболевания зачастую становятся затяжными. Люди, страдающие от них, признают, что помимо всего прочего испытывают сильную усталость. В первое время, какой бы ни была болезнь, они окружены вниманием друзей и знакомых. Почтовые ящики переполнены открытками, цветы некуда ставить. Но со временем поток внимания ослабевает.
Столкнувшись с трудностями, люди испытывают растерянность и впадают в беспокойство. Одна верующая женщина рассказала мне, что при каждом следующем рецидиве онкологического заболевания участие к ней проявляли все меньше людей. Болезнь развивалась, женщина слабела. Страх усиливался. Она становилась все более одинокой. Казалось, многие друзья–верующие возмущены тем, что их молитвы об исцелении не услышаны. Они вели себя так, будто больная сама во всем виновата. Утратив веру в исцеление женщины, они отдалились от нее, оставив ее наедине с болью, чувством вины, самоосуждением.
Через нечто подобное проходят родители детей с врожденными дефектами. Сразу за рождением больного ребенка на них обрушивается волна сострадания, но постепенно поддержка окружающих ослабевает. Чем дальше — тем больше трудностей и тем меньше желающих помочь. Когда человек болен смертельной болезнью, он видит конец своего пути. Другое дело — родители детей–инвалидов. Завершения их трудов не видно. Они несут бремя заботы о ребенке до конца своих дней, и им необходимо заранее подумать о том, кто будет за ним ухаживать после их смерти.
Перечисляя плоды Духа, Павел упоминает качество, которое он называет немного устаревшим словом «долготерпение». Хорошо бы нам всем иметь долготерпение! Оно особенно нужно жертвам мучительной болезни и тем, кто за ними ухаживает.
Христиане с энтузиазмом относятся к чудесным исцелениям, но страдания не приветствуют. Стоит пояснить, почему же я обошел тему исцелений. Во–первых, об исцелениях и так написано достаточно хороших книг — личные свидетельства, богословские труды. Во–вторых, я пишу о людях, для которых страдание превратилось в западню, заставило их усомниться в Боге. Исцеление сразу же разрешает все мучительные сомнения человека, но, надо признаться, далеко не каждый получает чудесное освобождение от страданий. Спросите хотя бы у Брайана Штернберга.
Я не хочу обесценивать чудеса физического исцеления. Но, как я уже упоминал, исцеленные (равно как и те, кто обладает даром исцеления) все равно когда–нибудь умрут. Выходит, что исцеление не решает проблему боли, оно отодвигает боль.
Реальная возможность чудесного исцеления вселяет в сердца верующих надежду. Но если исцеления не происходит, несбывшаяся надежда превращается в суровое испытание веры. Человек впадает в отчаяние, ощущает себя преданным. Вот что написала мне о своих переживаниях Барбара Сандервилль, молодая девушка, у которой парализованы ноги:
«Когда я обратилась к Богу, мне сказали, что Бог исцелит меня. Это было невероятно. Сначала я даже боялась поверить в такую возможность. В Библии я не нашла ни одного места, которое противоречило бы идее исцеления. Я стала искренне надеяться, а потом и верить, что Бог меня исцелит. Однако вера моя была нетвердой. Когда мне говорили, что Бог не исцеляет всех подряд, что болезнь — это крест, который нужно нести, сомнения брали верх. Прошлой осенью, я перестала верить, что Бог меня исцелит.
Но и тогда я не могла смириться с мыслью о том, что мне придется провести всю жизнь в инвалидной коляске. Я знала: Бог способен вернуть мне здоровые ноги, и мне казалось, что Он просто не хочет этого сделать. Мне было невероятно горько это осознавать. Я перечитывала пятьдесят третью главу Исайи и Первое послание апостола Петра. Я обвиняла Бога в том, что Он дразнит меня обещанием исцеления, словно голодного пса куском мяса. Он показал мне великие возможности, но не позволил их достичь. Я знала из Библии, что Бог человеколюбив и многомилостив, что Он отвечает на молитвы Своих детей. Поэтому я чувствовала себя глубоко виноватой за нехорошие мысли о Боге. В душе бушевали такие противоречивые чувства, что я начала терять рассудок, подумывала о самоубийстве.
Чувство вины и глубокой обиды росли. Они превратились в стену между мной и Богом. Я стала принимать транквилизаторы — они позволяли хоть как–то прожить день. У меня начались сильные головные боли, серьезно ухудшилось зрение. Врачи не могли найти этому никакого объяснения.
Я продолжала молиться. Я знала, что Бог жив. Но каждая молитва заканчивалась рыданиями и гневными выпадами в Его адрес. Меня захлестывали волны жалости к самой себе. Раз за разом я задавала Богу вопрос, почему Он не хочет исцелить меня, тогда как в Писании ясно сказано, что Христос исцелял больных людей».
В конце концов Барбара прошла курс психотерапии и смогла избавиться от ожесточения. Однако она до их пор ждет от Бога физического исцеления.
Подобные истории убеждают меня: к проблеме чудесного исцеления нужно подходить реалистично. Исцеление — возможность, надежда, а не гарантированный дар. Когда чудо случается, это огромная радость. Но если его не происходит, это не значит, что Бог оставил человека на произвол судьбы. Нет, Он силен творить благо через наши немощи. Он верен этому обетованию.