Газета Завтра 872 (31 2010) - Страница 3

     Такие слова, как "коррупция" и "инновации", тогда в ходу не были, но, как видим, разговоры у власть предержащих того времени по своему смыслу и пафосу не сильно отличались от нынешних.

     Итак, от страны требовалось ускорить прогресс и перестроить систему управления. Но вместо этого начиная с 1988 года по каким-то причинам последовала целая серия по видимости самоубийственных стратегических решений высшего руководства. Закон о кооперации (май 1988 года) запустил в стране мощные инфляционные процессы с "вымыванием" товарной массы. Практически параллельно началась "политическая реформа" внутри страны, пусковым моментом которой можно считать XIX партийную конференцию (июнь 1988 года). В стране нарастал экономический хаос и шел процесс политической децентрализации, а на внешнеполитической арене Горбачев совершал непредставимые ранее уступки: от заключения договора СНВ-1 до сдачи своих союзников в Восточной Европе, включая ГДР, за что получал кредиты и премии со всего мира. Система пошла вразнос, и создание ГКЧП (или имитация его создания) стала настоящей "точкой катастрофы".

     Четвертьвековой "юбилей перестройки", так и не отмеченный по-настоящему в российском и мировом информационном пространстве, еще раз подтвердил, что "сроки давности" в высшей степени странной фразы, сказанной тем же Горбачевым в 1991 году у трапа прилетевшего из Фороса самолёта: "Всей правды вы никогда не узнаете", — до сих пор не истекли. Хотя, спрашивается, кто и когда узнавал от Горбачёва "всю правду"? Тем более, уже очень давно стало ясно, что найти некую "золотую середину" между трактовками перестройки как "предательства века" и "попытки России "выйти из цивилизационного тупика тоталитаризма и перейти на общепринятые рельсы демократического развития" — невозможно в принципе.

     Однако, если на время отставить в сторону чрезвычайно важные, даже фундаментальные, но чаще всего неадекватно воспринимаемые, а потому неверно оцениваемые идеологические (в том числе этнонациональные, конфессиональные, партийные и т.д.) моменты — например, о том, мог ли Советский Союз пойти по "китайскому пути" и являлся ли он "скифским" вариантом реализации марксистской доктрины или же закамуфлированным под марксистские догмы историческим вариантом "Большой России", — то системно-динамический анализ пути, пройденного Советским Союзом за последние десятилетия его существования, может иметь не только историческое, но и прогностическое значение. Ведь фраза Юрия Андропова: "Мы не знаем общества, в котором живём", — неспроста в нашем общественном сознании почему-то до сих пор воспринимается как самое важное из всего, когда-либо публично сказанного этой более чем закрытой и загадочной личностью. Тем более, что не знающий уроков истории обречен на их повторение, а повторение истории — см. выше...

     Если задаться вопросом о том, какое событие эпохи перестройки можно считать её метафизическим символом, то ответ на него будет однозначным: конечно, это Чернобыль. Не Спитак, не лебединая песня "Бурана", не что-то еще — а именно катастрофа 26 апреля 1986 года на Чернобыльской АЭС, произошедшая, как следует из официальных выводов специальной правительственной комиссии, вследствие перевода четвертого блока станции в нештатный режим функционирования.

     В результате произошел разрыв рабочих контуров АЭС, и прекрасная, спроектированная и построенная по последнему слову науки и техники фабрика по производству тепла и электроэнергии оказалась полностью разрушенной и еле-еле упрятанной в "саркофаг", а вокруг неё образовалась радиоактивная "зона" со своими собственными законами жизни и смерти.

     Похоже, точно такой же "разрыв контуров" со столь же катастрофическими последствиями произошёл и в "перестроечном" Советском Союзе.

     Уже с середины 30-х годов ХХ века (еще точнее — после процессов "врагов народа", фактически уничтоживших определенную финансовую независимость "коминтерновских" структур), в СССР была построена и на полную мощность заработала уникальная "трехконтурная" экономическая модель. Именно она стала основой сталинского "экономического чуда", а также Победы в Великой Отечественной войне, прорыва в космос и к энергии атомного ядра. Именно эта модель практически полностью — разумеется, без особой огласки и с поправками на национальную специфику — была перенята коммунистическим Китаем, обеспечив его нынешний геостратегический взлёт. Что же это была за модель?

     Главным, срединным или, как любили раньше говорить, "становым" её контуром являлась официальная экономическая система под управлением блока Минобороны с ВПК. Внутренний контур — это так называемая "теневая" экономика, находившаяся "под крышей" МВД. Кроме того, существовал внешний контур экономики, как легальной, так и нелегальной, который курировался в основном КГБ. Однако после ХХ съезда КПСС (1956) все эти контуры уже не объединялись целостной идеологией и чем дальше, тем больше напоминали самостоятельные корпорации, функционируя в автономных режимах и подчиняясь "идеологии прибыли", выраженной уже в так называемых "косыгинских" реформах 1965 года. Другими словами, поиски будущего в рамках коммунистического будущего все больше исчезали из мышления высшей партийной и государственной номенклатуры. Они поменялись выхолощенным фундаментализмом теоретика Суслова в сфере идеологии и бюрократическим доминированием системы госбезопасности образца Юрия Андропова. Именно его приход в 1967 году на пост руководителя КГБ ознаменовал собой начало масштабного перераспределения ресурсов советской экономики в пользу внешнего контура, где формальная прибыльность операций была в несколько раз выше, чем в сфере ВПК и даже в сфере "теневой" экономики. Не вдаваясь в подробности соответствующей методики по формуле: "инвестиции/объем производства/уровень жизни", следует сказать, что за период 1968-85 годов (то есть еще задолго до Горбачева и Ельцина), из СССР посредством разных каналов, включая и сырьевые поставки по заниженным ценам, было вывезено "чистыми" около 400 млрд. долл., которые оказались встроены в механизмы западной, прежде всего — европейской, экономики. Воспетый прессой "детант" 70-х, включая легендарную хоккейную серию 1972 года, встречи Брежнева с Никсоном, полёт "Союз—Аполлон", Хельсинкские соглашения и так далее, и тому подобное, — во многом определялся именно данным фактором. Более того, Кремль в начале 70-х фактически отказался от наступательного движения в своей международной деятельности и заменил его на удобную формулу "мирного сосуществования", что было остро необходимо США и Западу именно в тот момент обострения мирового экономического и политического кризиса. А когда разбалансировка трёх этих контуров советской экономики достигла определенного критического уровня, их разрыв стал так же неизбежен, как и разрыв контуров теплоносителей Чернобыльской АЭС.

     Понятно, что столь масштабные изменения внутри гигантской страны, не потерпевшей, по большому счёту, ни военного поражения, ни серьёзного экономического кризиса (темпы прироста произведенного национального дохода СССР по итогам 1988 года, последнего года перед началом радикальной "перестройки" советской экономики, составили 4,4%), могли состояться только при наличии достаточно широких и влиятельных слоёв общества, кровно заинтересованных в таких изменениях.

     "Qui prodest?" ("Кому выгодно?") — спрашивали в подобных случаях древние римляне. В этой связи приведем немного статистических данных.

      Положение дел в "теневом" контуре достаточно хорошо изучено. Так, например, согласно данным А.Бекряшева и И.Белозерова, в 1973 году теневой сектор в Советском Союзе составлял примерно 3% ВВП, в 1990-91 гг. — уже 10-11%, а в 1996 году (данные Московского института социоэкономических проблем) — 46%. Последние исследования Всемирного банка (ВБ) дают долю теневого сектора в российской экономике равной 48,6%. Итого — более чем десятикратный (пусть в относительных цифрах) рост за последние 25 лет. Понятно, столь мощное расширение и усиление данного контура в полной мере отвечало интересам связанных с ним людей и структур, что, в частности, дало повод Станиславу Говорухину уже в 1994 году назвать "рыночные реформы" "Великой криминальной революцией". Такие персонажи, как Вячеслав Иваньков (Япончик), Владимир Барсуков (Кумарин) и Анатолий Быков, всерьёз стали претендовать на роль истинных "героев нашего времени" — ситуация, которую было трудно даже вообразить себе, скажем, в середине 80-х...