Газета Завтра 263 (102 1998) - Страница 13

Уже будучи первым замом заведующего отделом культуры ЦК КПСС и фактически руководя всей сферой культуры Союза (при хворающем Поликарпове), он распахнул двери нашего дома для всех деятелей литературы и искусства, в талант которых искренне поверил. Я помню эти бесконечные застолья, где рядом могли одновременно оказаться Айтматов и Евтушенко, Гамзатов и Кулиев, Чивилихин и Тендряков, Шатров и Климов, Андрей Тарковский и Лариса Шепитько.

Помню, как выбегал он из кабинета в радостном оживлении и читал нам вслух Твардовского или совсем еще молодого тогда Василия Белова, его “Привычное дело”, с какой-то даже хвастливостью спрашивая нас: “Ведь не хуже, чем у Шолохова, а? Вы послушайте, послушайте, как пишет!”. Он искренне жалел, что “роковая” Людмила Чурсина не успела сыграть Дарью в “Тихом Доне”. И, охотно признавая мировую славу Софи Лорен, с жаром утверждал, что наша Татьяна Доронина не уступает ей ни в красоте, ни в таланте. Умел он восхищаться талантом и умел гордиться за Россию, россыпью дававшую эти таланты.

К тому времени был уже снят фильм Андрея Тарковского, может быть, один из самых великих русских фильмов — “Андрей Рублев”. Снят только потому, что Георгий Куницын не побоялся взять на себя ответственность и лично добился финансирования съемок.

Да, такова эпоха, но не будь на этом месте и в это время Георгия Куницына, не было бы и этого гениального фильма, да и судьба самого Тарковского могла сложиться еще драматичнее. Андрей ответил отцу не только благодарностью на всю жизнь, но годами искренней дружбы.

Помню, когда Горбачев пришел к власти, я сказал отцу: “Я поверю в серьезность их намерений только в одном случае — если они позовут тебя”.

Отец задумчиво усмехнулся. Знал, что этому не быть.

Иннокентий Бараков, одноклассник отца, одно время бывший начальником Горбачева в ставропольском то ли обкоме, то ли крайкоме, на вопрос о новом генсеке ответил еще в 85-м году, и ни секунды не задумываясь: “Мишка? Этот все заболтает!”

Но меня поражают не генсеки и их соратники наподобие А. Н. Яковлева (открытые письма Г. Куницына к А. Н. Яковлеву опубликованы в “Литературной России”, № 45-47, № 50 за 1996 г.; № 3 за 1997 г. Кстати, это лишь малая часть от пока неопубликованной целиком книги). Тут я мало удивляюсь, потому что рядом с Г. Куницыным и Горбачеву, и прежнему “товарищу” по ЦК Яковлеву было бы неуютно — разный масштаб, слишком несоизмеримый и в личностном, и в интеллектуальном планах. И уж А. Н. Яковлев понимал это, конечно, отчетливо. Я удивляюсь другому. Я удивляюсь неблагородству и циничному эгоизму нашей творческой интеллигенции, дружно сделавшей вид, что не было в нашей общественно-политической жизни такого человека — Георгия Куницына.

Набросившись истерично-озлобленной толпой на всю коммунистическую эпоху, топча ее поверженную историю и лихорадочно выискивая в своей биографии “страдальческие” факты, она нагло замалчивает судьбу человека, который действительно и ради нее тоже — совершил духовный подвиг.

Когда Лариса Шепитько привезла в Дом ветеранов кино “Матвеевское” свой фильм “Восхождение” — специально показать отцу, после сеанса ей из зала бросили: “Где же вы видели таких Сотниковых в жизни?” И она, указав на отца, сказала: “Вот он, Сотников”. Да, она видела в отце современный прообраз Сотникова и понимала, что он сделал своей судьбой.

А нам уже десятилетие элитарная стая нравственных лилипутов пытается навязать свой убогий принцип: я был подл, потому что было подлое время. И именно потому сознательно не желает замечать людей, которые и в подлое время смогли оставаться людьми чести.

Дело еще в том, что отец никогда не был диссидентом, “внутренним эмигрантом”, со стороны и отчужденно взирающим на боль и трагедию России.

Да, он действительно был “советским шестидесятником”, человеком, убежденным в том, что социализм в России не то что возможен, а единственно возможная форма существования, с учетом глубинных особенностей нашего общинного уклада, психологии и экономики. Вот почему он был в такой непоколебимой и жестокой оппозиции к тогдашней и нынешней власти. В эпоху Брежнева он отчетливо видел, как бездарно дискредитируется тупыми, безграмотными и преступными действиями сама социалистическая идея. При новой власти ясно осознавал историческое предательство страны и ушел из жизни в абсолютной уверенности, что все равно Россия вернется к социалистическому пути, ибо это не каприз идиотов, а историческая неизбежность, которой нет альтернативы. Рано или поздно капитализм изживет до дна свои ресурсы, обглодав при этом косточки всех оппонентов, а затем и свои собственные — под лицемерные литавры демократических свобод и крокодиловы слезы о правах человека.

Но и будучи “шестидесятником”, боровшимся за “правильный социализм”, он, в отличие от многих своих приятелей, начиная с Примакова и кончая Егором Яковлевым и Ф. Бурлацким, не признавал нравственных компромиссов. Некоторые его единомышленники тогда считали, что можно “прогнуться” перед властью, дабы войти в нее, а затем поставить на службу прогрессу.

Прогнуться-то погнулись, а затем даже и наизнанку вывернулись, выслуживаясь уже перед прогрессом буржуазным, и только Георгий Куницын остался самим собой до конца.

Иногда отец говорил: “Я не потерял ни одного друга по собственной вине...”

Что касается социализма, то, по мысли отца, в СССР были лишь некоторые его признаки, но в целом то, что было построено при Сталине-Брежневе, к социализму подлинному отношения не имело. Вот почему он болезненно переживал отождествление социализма с грубыми извращениями “советской эпохи”, понимая, как надолго дискредитирована сама идея. “Чекист-расстрига” противостоял режиму тогда, когда режим был в полной силе, и отвечал ему ударом на удар, а нынешние критиканы осмелели лишь сегодня, отважно глумясь над мертвецом. Зачем же им вспоминать чужой героизм одиночки на фоне своего холопского счастья в осатаневшей от безнаказанности кодле?

Мало кто знает, что скандально известная статья Нины Андреевой “Не могу поступиться принципами” была написана в ответ на статью отца “Пришло ли времечко?”, опубликованную в конце 80-х “Литературной Россией” и вызвавшую гнев у Егора Кузьмича Лигачева, второго человека в КПСС после Горбачева...

Я знаю, что вряд ли забудут отца его студенты из Гнесинки и Литинститута, да и все те, кто внимал в самые глухие годы страстным словам правды.

Я знаю, что пишутся о нем воспоминания, и как-то правильно, что его сами пригласили и избрали в академики Академия естественных наук России и Международная академия информатизации.

Он никогда не останавливался в мысли и даже в такой “крамольной” и гонимой всеми области, как уфология, на самом ее полуподпольном этапе — первым из советских философов сделал попытку мировоззренческого обобщения разрозненных фактов, заложил фундамент научного отношения к контактам с внеземными цивилизациями. И в итоге написал свою книгу о космологии, где через идею бесконечности вселенной проступает образ не только нашей духовной ответственности перед Космосом, но и его отношения к человеку и человечеству.

Отчасти удивительно, что режим не сожрал его физически. Несколько раз пытались выбросить из партии, но не “выдали” институты. В 85-м году трех его учеников на Лубянке продержали по восемь часов на перекрестном допросе — шили “руководство антикоммунистической организацией”. Стряпали полное уничтожение. Не успели.