Газета Завтра 205 (44 1997) - Страница 4

2. ИНАКОВОСТЬ

Россия устроена иначе. Иначе понимает она Бытие, иначе понимает (и осуществляет!) Спасение. Эта инаковость не связана с одной только религиозной эпохой.

Хотя, конечно, роль Православия в этой инаковости смыслового существования Российского Целого огромна и непреложна. Принципы понимания догмата о Троичности значат больше для вскрытия тонких закономерностей нашей бытийной субстанции, включая и субстанцию политическую, чем постоянно муссируемые агитационные отсылки к химерическому благополучию, которое уходит от нас тем дальше, чем больше о нем “камлают” на всех политических перекрестках. Наше Бытие слишком прочно связывают Жизнь и Спасение. Отбросить Спасение и оставить “жизнь как форму существования сытых тел” — это значит убить Жизнь, убить страну, убить общество.

Знаменитое Филиокве — дискуссия об исхождении Святого Духа — многое заложила в русском понимании неотделимости Существования и Смысла, усилив неразрывность Троичности, отбросив то “субъект-объектное” разделение, которое на самом деле кодифицирует формула “и от Отца, и от Сына”. У нас нет того превознесения Сына, к которому гордо апеллирует западный гуманизм, обвиняя Православие в косности, проявленной на Флорентийском соборе. А в этой “косности” обнаружилось интуитивное предвидение того, что раскол слитости земного и неземного начнется формулой Филиокве, расщепляющей Триединство на два Источника и исходящее от этих двух Сообщение.

Следом за таким расщеплением начинается эрозия “нездешне-здешнего”, “смысло-существовательного” единства. В “трещину” Филиокве начинает вползать догмат о чистилище — об экстерриториальном пространстве, которое как бы и не принадлежит Смыслу и Антисмыслу, являясь в этом случае “концентратом” Существования как такового. Отсюда уже лишь один шаг до протестантского отбрасывания сферы Смысла в бесконечную даль, один шаг до разрыва Смысла и Существования, до безблагодатности Бытия. Сделали этот шаг — следующий неизбежно ведет к чистой апологетике Существования, к тому, что грубо и ложно именуется материализмом.

Цепь этих шагов образует тонкую, но непреложную основу того, что называется “Большой Модернизацией”. И это разделение началось не в 17-м и 18-м веках! Оно имеет тысячелетнюю историю, записанную в ядре культуры. Это адресует и к дохристианскому, и к постхритианскому (коммунистическому) этапу жизни России, развития ее смысло-существовательной целостности. Здесь (как и на Западе, выбравшем Большую Модернизацию) есть то Единство, в котором эпоха доклассических религий, эпоха религиозной классики и эпоха как бы отброшенной религиозности соединены в единое целое.

В этом неумолимом, объективном, записанном смысловыми знаками на кодах культуры Тонко-Реальном, адресующем не к вере, а к современной гуманитарной научности, — свидетельство принципиальной немодернизируемости Российской действительности. Глупо и преступно именовать ее “контрмодернизационностью” или неисправимой реакционностью. Глупо и преступно видеть в ней презумпцию “исторической виновности” России, ее антизападности.

Глупо и преступно это всегда — и в эпоху Де Кюстина, и в эпоху Янова и Бжезинского, и в эпоху Отрепьева, и в эпоху, когда генерал “упал-отжался” начинает рассуждать о столетиях зла, сконцентрированных в Кремле. Глупо и преступно говорить о “варварской Московии”, предательски объявлять ялтинского союзника “империей зла”, “криминально демонизировать” нынешнюю, кризисную, как никогда, российскую действительность.

И все же особая глупость и преступность подобной подмены, объявления Большой Альтернативности — Контрмодернизационностью, спасенной духовной западности — антизападностью, обнаруживается именно сейчас — в эпоху, когда путь “большой модернизации”, который выбрал для себя Запад, окончательно обозначил свою ущербность и уязвимость (что вовсе не означает, что на этом пути не было величайших открытий и грандиозных свершений).

Сейчас, когда пафос Большого Модерна снят, когда его место занимает формула “трех П” — Постмодернизма, Постиндустриализма и Постисторизма — тому Западу, который выбрал Большой Модерн и проиграл его вместе с Большим Гуманизмом — надо, как никогда, “молиться” на Россию, сохранившую в своем смыслосуществовательном единстве некий потенциал западной альтернативности, основанный на идее Пути, на идее возможности спасаться через динамику Бытия, погружаясь в драгоценную субстанцию исторического процесса.

Именно альтернативное должна просветлять, выявлять, вспоминать и культивировать Россия, если она хочет не потерять Большой Смысл. А потеряв его, она разрушит себя, предаст свое прошлое и свое будущее во имя жалкого прозябания в псевдонастоящем, в отпадении и безвременьи. Альтернативное должен судорожно и трепетно высматривать и благословлять в России весь мир, и прежде всего тот Запад, который с ее падением — проиграет последнее.

И это Альтернативное, проходящее через тысячелетия российской истории, истории всего нашего Срединного Севера, всего нашего смыслового континента (еще раз подчеркнем, не столько и не только географического) мы должны и обязаны искать в великом красном этапе своей истории, в эпохе красного империума — СССР.

3. СБРОС

Мы именно обязаны искать это! Обязаны перед своей страной, которая находится в наиболее катастрофической фазе своего исторического существования. Глубоко ложным является выбор — “идея или страна”, который часто навязывают нам любители удвоения и растворения смыслов в зеркалах провокаций. Можно выбирать между идеей и страной там, где разорваны Существование и Смысл, где можно жить, не Спасаясь, где человеческая реальность не взрывается, не превращается в Черноту в момент, когда теряется формула Спасения, основанная на единстве здешнего и нездешнего. И конечно, в такой культуре, где прошла Большая Модернизация и отрыв фактора страны от фактора идеи возможен, мы призвали бы отдавать приоритет фактору страны — несомненности приоритета человеческих судеб, находящихся под смертельной угрозой. Но здесь этой возможности выбрать между страной и идеей нет. Наша страна и есть воплощенная идея, единство Смысла и Существования. Любя ее, мы не можем изъять из нее Смысл, оторвать ее от ее собственной нездешности.

Поэтому мы обязаны искать идею — в ней и ее — в идее. Мы обязаны делать это постольку, поскольку вообще являемся подлинными патриотами — то есть любим свою страну такой, какой она только и может быть — единством Смысла и Существования. Мы в особенности обязаны делать это именно сейчас, поскольку в стране, где единство цепи времен и смыслов есть условие неумирания, эта цепь времен и смыслов разорвана.

Мы уже не просто должны и не просто обязаны, а связаны высшим долгом и обязательством, ибо случилось то, что случилось. Раньше можно было сколь угодно не любить Маркса и Ленина и скептически пожимать плечами по поводу советских (и впрямь немалых) идиотизмов. Можно было свободно искать свою смысловую территорию, опираясь на собственное понимание предельных вопросов и личное соответствие предельным реальностям. Можно было жить, погрузившись в стихию земного существования и незаметно питаясь в этой погруженности тайной смысловой причастностью, как это свойственно нашей культуре, нашей небрежно-страстной форме поиска предельных сущностей и предельных истин. Все это можно было делать до того, как начался Сброс — война на истребление красного смысла, а вместе с ним и всей смыслосозидающей способности нашего общества и нашей страны, нашей смыслосуществовательной целостности, имеющей высочайшую всемирно-историческую ценность.

Этот Сброс — особый социо-культурный шок, как бы призванный нанести удар только по красной ипостаси российской смыслосодержательной личности — на деле оказался направлен гораздо глубже. Было ли это задумано теми, кто лишь притворялся, что избавляет Россию от абсурдов “коммуно-совковости”? Было ли это почти случайным следствием накопленной и выплеснутой ненависти ко всему советскому и коммунистическому, ненависти, которая творила зло, не ведая всей меры преступности ею творимого?