Гаврошик - Страница 3
Зажмурившись от лучей солнца, мелькавших в просветах между деревьями, словно вспышки стробоскопа, Вишняков опустил голову и уставился в пол. Он никогда не садился в кабину, где висело облако пыли, хоть топор вешай, а предпочитал трястись со всеми в кузове, обдуваемый ветерком. Да и в железной коробке чувствовал себя неуютно, как в мышеловке. Поэтому всегда уступал свое место рядом с Витькой Мухомором кому-нибудь из подчиненных.
Витек – тертый калач. Афган прошел: «наливники» гонял до Герата. Дважды горел, левая сторона лица сильно обезображена. На перевале Саланг, зимой, в туннеле, забитом военной техникой, чуть богу душу не отдал. Еще б немного – задохнулся. Неряха страшный, вечно чумазый, как трубочист, но машину держит в идеальном состоянии. Лихачит, конечно, этого не отнимешь, характер такой, неукротимый, как у мустанга. Какой русский не любит быстрой езды?
Частенько приходится «контачить» с аборигенами. Как-то в разговоре один из местных «чехов» обозвал Вишнякова жестоким ястребом. Да, они ястребы. Безжалостные ястребы. И будут ими, пока всякая мразь убивает, калечит русское население. Глумится над немощными стариками, насилует беззащитных женщин, детей лишает детства, превращая в бездомных сирот. Они ястребы для всякой сволочи, которая за все ответит: за кровь, за слезы, за рабство. Пощады от них пусть не ждет. Они – ястребы.
Впереди, с бойцами на броне, пылили «бэтээры», лихо, словно болиды «Формулы-1» на гоночной трассе, объезжая колдобины и ямы. «Урал» трясло и подбрасывало на, испещренном рытвинами асфальте. У бойцов белесые соляные разводы под мышками. От едкого пота пощипывает глаза. Вишняков лизнул языком блестящую на солнце тыльную сторону ладони. Привкус соли.
– Эх, искупнуться бы, мужики!
Пуля, пробив пластину бронежилета и зацепив позвоночник, прожгла правое легкое и засела в ребрах. Александра от удара развернуло, и он, потеряв сознание, как мешок шмякнулся на дно кузова рядом с запасным скатом, в который они упирались пыльными «берцами».
Он не слышал ни взрыва фугаса перед автомобилем, ни бешеной автоматной трескотни, ни криков, ни стонов своих товарищей. Сверху всей тяжестью на него навалился, дергающийся в конвульсиях Поляков с широко открытым в агонии синим ртом…
Вишняков, закованный наглухо в гипсовый корсет, смотрел в белый потолок, на котором ему были знакомы все шероховатости и трещинки. Мишка Боженков вслух читал газету. Чтение часто прерывалось горячими спорами и колкими репликами, которые отпускали больные. Внезапно Мишка на полуслове замолчал. Наступила гробовая тишина, несвойственная их шумной палате. Александр, лежащий у окна, в недоумении повернул голову. Взоры всех были устремлены в сторону открытой двери. Там, рядом с заведущим отделением Ароном Ивановичем стояла женщина в белом халате, без чепчика, с короткой стрижкой. В левой руке у нее был большой полосатый пакет, в правой – скомканный носовой платок. После ранения зрение у Александра значительно ухудшилось. Что-то знакомое почудилось ему в этом расплывчатом женском силуэте. Он во все глаза вглядывался, боясь из-за невесть откуда появившегося тумана, потерять родные милые черты. Теплая нежная волна накатила на него.
– Гаврошик, – прошептал он сквозь слезы…