Гастроль в Вентспилсе - Страница 16

Еву Лукстынь вполне можно было назвать красавицей. Совершенно непонятно, как получилось, что Мендерис не обратил внимание на классические черты ее лица… Яункалн с нескрываемым восхищением смотрел на жгуче черные волосы Евы, удивительной синевы глаза, чуть вздернутый носик и приветливую улыбку алых губ.

За три года работы инструктором в клубе моряков Ева привыкла к обращенным на нее восторженным взглядам: ежевечерне ей приходилось выслушивать множество комплиментов на самых разных языках и, по крайней мере, одно предложение руки и сердца.

Очевидно, Яункалн почувствовал неловкость от затянувшегося молчания, потому что вдруг достал из кармана красное удостоверение и коротко пояснил:

– Из милиции!

– Неужели нашелся мой старый паспорт?

Теперь можно было преспокойно попросить извинения и откланяться, тем более, что Яункалн нечто подобное предполагал, ведь наивно было бы думать, что он тут обнаружит нелегальную мастерскую по переделке радиоприемников; мужа, который доставляет японские корпуса, и жену, реализующую готовую продукцию… Но Ева Лукстыня продолжала с тем же оживлением:

– Вы не представляете, какие у меня были неприятности! Пропали комсомольский билет и служебное удостоверение, без которого нельзя пройти на территорию порта и посещать иностранные суда. Даже свадьбу пришлось отложить, потому что в загсе отказались регистрировать нас без паспорта.

– Где же вы его посеяли?

– Если б я знала, давно бы сходила и нашла!

– А что же ты, невестушка, гостей в дом не зовешь?

В коридор вышла вполне еще привлекательная женщина лет пятидесяти, голова в бигуди была у нее повязана прозрачной нейлоновой косынкой. Все остальные предметы одежды на ней тоже были иностранного происхождения, включая золотистые домашние туфли с вызывающе задранным носком.

– Чайник вскипел, предложи гостям чашечку кофе и чего-нибудь покрепче.

Яункалн хотел было отказаться, но тетушка Зандбург опередила его:

– Рюмочку сладкого – с удовольствием!

– Господи, да это же мадам Зандбург! Как я рада вас видеть! – воскликнула свекровь Евы. – Где то время, когда мы с вами заседали в дамском комитете порта! Помните, я всегда спешила укладывать моего крошку Эгона спать. А теперь он плавает штурманом, скоро в капитаны выйдет… Входите, дорогая, поможете мне собрать на стол.

В обстановке гостиной немногое говорило о том, что работа хозяев квартиры связана с морем, – это были вымпел клуба на журнальном столике, модель парусника в стеклянном футляре и фотопортрет стройного морского офицера – очевидно, Эгона Лукстыня – в рамке на стене. Перехватив оценивающий взгляд Яункална, Ева сказала:

– Пока что нам не до роскоши – сперва надо просто устроиться по-человечески. Так что запрещаю мужу зря сорить деньгами. Сейчас копим валюту на стереорадиолу. На этом ни пластинки послушать, ни на ленту записать.

Лишь сейчас Яункалн увидел на подоконнике «Сикуру». Он покосился на Рудиса и понял, что парнишка заметил транзистор еще раньше.

– Наверно, тоже не очень дешевое удовольствие… Здесь купили?

– Что вы! В Гамбурге эти приемники продают за полцены – без пошлины. На нашем торговом флоте они теперь в большой моде. Даже в вентспилсской комиссионке их полным-полно, хотела продать, но не взяли на комиссию.

Яункалн силился понять, ради чего Ева все это ему рассказывает – от болтливости, для поддержания разговора или с расчетом отвести возможные обвинения. Так и не придя к окончательному выводу, он все-таки не удержался от вопроса:

– Моя просьба, быть может, покажется вам весьма странной, но все же попытайтесь вспомнить. Приемщик отказал вам до того, как вы предъявили паспорт, или после?

Ева мучительно напрягала память, даже прикусила нижнюю губу.

– Право, не помню, это было полгода тому назад. Теперь даже не уверена, был ли это Мендерис, скорей всего, я сперва переговорила с продавщицей насчет конъюнктуры… Вы в самом деле все еще ищете мой паспорт?

– Мне очень важно знать, при каких обстоятельствах вы его потеряли.

Ева смутилась и в нерешительности молчала. Наконец поборола чувство неловкости и сказала Рудису:

– Мальчик, возьми приемник и пройди на кухню, попробуй найти хорошую музыку…

Она села напротив Яункална и вполголоса стала рассказывать…

– Это было…

В этот момент в комнату вошли тетушка Зандбург и свекровь с кофейником и молочником на подносе.

– Это было так давно, – повторила Ева уже совсем другим тоном. – Очевидно, я забыла его на скамейке в поезде.

– Шабаш, дети! – громко сказала тетушка Зандбург, по-видимому, еще на кухне принявшая рюмочку ликера. – Шерлок Холмс отдыхал, пиликая на скрипке. А мы будем пить кофе.

На этот раз к Мексиканцу Джо и Герберту Третьему присоединилась Кобра. По воскресеньям она не любила оставаться дома. Ее мать работала на рыбоконсервной фабрике и так уставала, что после работы ни о чем другом не мечтала, кроме как о чашке горячего чая и о постели. А первую половину субботы она предпочитала проводить в бане и у парикмахерши, затем тщательно переделывала и утюжила выбранное к вечеру выходное платье и отправлялась куда-нибудь в клуб или в парк на танцы. И оттуда уж никогда не приходила домой одна.

С тех пор, как Райта стала спать в комнате покойной бабушки, ночные гости ее не слишком беспокоили. Мать больше не пыталась заговаривать ей зубы сказками про «нового папу» или оставшегося без крова дядю. Дочка уже выросла, и отчего же двум разумным женщинам не поладить без лицемерия и фальши? Больше всего Райту раздражали похмельные завтраки, когда ей, как правило, приходилось бегать за поллитром или четвертинкой – в зависимости от того, сколько было выпито накануне вечером; противны были неубранная постель, свалявшиеся волосы матери и ее развязный смех, сальные взгляды гостя, с каждой выпитой рюмкой все чаще переползавшие с матери на дочь. Поэтому по выходным дням Кобра старалась вставать раньше обычного и исчезать из дому до позднего вечера, когда в доме снова воцарялся порядок и мать варила суп на предстоящие два рабочих дня.

Кобра никогда не рассказывала друзьям, как ей живется дома. Каждый сам мыкает свое горе. Поэтому ребята и старались держаться вместе и суховатой дружбой подростков компенсировать отсутствие тепла и сердечности в семье.

Вот и сегодня они говорили не о своих будничных невзгодах; куда интересней было обсудить результаты поиска преступников.

– Надо было сразу брать ее, а они расселись кофе распивать.

– Милиционер он и есть милиционер! – презрительно махнув рукой, высказался Мексиканец Джо.

– Рудис ведь хотел остаться на кухне и там проверить «Сикуру», – все никак не мог успокоиться Герберт. – По крайней мере хоть что-то было бы выяснено.

– И все-таки Яункалн мне нравится, – твердо заявила Кобра.

– Как он не понимает, что у этой дамочки все козыри на руках. Видали, как разодета! Думаете, иностранные моряки ходят в клуб на танцы или на лекции? Им охота выпить настоящей советской водяры, черной икорки рубануть!

– Ты там когда-нибудь был?

– Мне братан рассказывал. Он там в оркестре на гитаре бренчит… А денег им жалко. Двадцать западногерманских марок едва хватает на пол-литра. Значит, им намного выгодней платить товаром.

– И ты своим умом допер, что они могут привозить пустые корпуса от транзисторов? – Мексиканец Джо аж присвистнул: вот это голова!

– Почему я? Бывшая Микельсониха доперла. Иностранцы тоже ходят в регулярные рейсы. Они запросто могут привозить, что угодно. На худой конец у нее самой муж моряк, поди, докажи, кто что привез. А завинтить пару винтиков любой дурак может, не обязательно быть радиотехником.

Догадливость Герберта Третьего привела Кобру в восторг, но зато Мексиканец Джо начал терять интерес к делу.

– Знаете, чего я скажу? Пускай мелюзга играет себе в эти игрушки. Как в театре: тут тебе и чудачка-тетка, тут тебе и фальшивые близнецы. А нам надо делать деньги!..