Гарнизон в тайге - Страница 23
Когда расходились по палаткам, в пожелтевшем небе зажглись звезды. Фосфорический свет их ярко мерцал в вышине. Поднялась луна. Бледно-зеленоватым светом залила полотняный город, тайгу. Затрещал агрегат. У палаток вспыхнули красноватые электрические лампочки.
— Вот он, наш город! — сказал Мартьянов.
— Сейчас здесь тихо, однообразно, а будет настоящий город со своим уличным шумом, со своей жизнью. А знаешь, Семен Егорович, когда-нибудь будет приятно вспомнить вот этот тихий вечер и наш первый с тобой разговор.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Плохая погода затянулась до конца мая. С открытием навигации по Амуру в гарнизон забросили свежие фрукты, всякие вина, овощи. Заболеваемость цингой уменьшилась. Наступила весна. Солнечные дни. Тайга сразу ожила, зазеленела и заблагоухала. Люди, опьяненные теплом, лесным запахом, ходили возбужденные, чувствовали себя облегченно после надоевшего ненастья.
Над тайгой блестели дымчатые струйки пара. Похоже было, что земля и тайга объяты прозрачным пламенем и от него воздух полон духоты. В такие дни солнце не скупилось на тепло. Оно вселяло радость в людей.
Аксанов возвращался с объекта. Торопясь, он шел по деревянной узкоколейной дороге. Навстречу ему бежала девочка в пестреньком платье, с растрепанной белокурой головой. Она держала букет подснежников. Белые, белые цветы! Первые цветы в тайге!
— Цветы! — восхищенно произнес Аксанов.
— Цветочки, — ответила она слабеньким голосом и испуганно свернула с дороги.
Аксанов остановился. Вытянул руку, приглашая девочку подойти ближе. Ему захотелось попросить у нее один подснежник и приколоть его на гимнастерку. Он стоял перед девочкой и молчал, неожиданно охваченный воспоминаниями. Девочка удивленно смотрела на командира. Маленькие ручонки ее вертели небрежно набранный букет.
«Белые цветы — первые цветы моей весны, моего счастья», — подумал он.
— Тебе цветок, дяденька командир? — нерешительно сказала девочка и протянула несколько подснежников.
Аксанову стало неудобно перед девочкой за нахлынувшие чувства. Он быстро зашагал по узкоколейке.
Белые цветы! Первые цветы весны. Тогда был тоже белый цвет. Черемуха пылала белым огнем, горела молодость в первом пламени любви. Белая душистая черемуха! Несколькими годами позже тоже белый цвет. Пышные хлопья мягкого снега. Хрустально-белые снежинки. На черном воротнике пальто они были похожи на подснежники, которые держала в руках девочка. Нежно падали снежинки в тот тихий зимний вечер. Аксанов пристально рассматривал их причудливые формы и говорил Ольге: «Жизнь красива, как снежинки на твоем воротнике…» И сейчас эти белые цветы. Они многое напоминали впечатлительному Аксанову. Придя на квартиру, он тут же сел за письмо к Байкаловой.
«Ольга!
Нет, Оленька! Странно и неловко начинать все сначала, говорить о потерянной любви, — писал он. — Может быть, это неверно. Ну, что ж? Пусть будет так! Скоро пять лет, как мы не встречались с тобой. Тогда мы были моложе, видели жизнь, но многое в ней недопонимали. Теперь другое. И, став старше на пять лет, я уже не могу начать так, как раньше.
Я знаю: ты стала другой. Нет тебя, которую я знал, есть новый, выросший, повзрослевший человек. Помнишь ли ты меня, любишь или забыла и годы развеяли память о встречах со мной, выветрили чувства, остудили любовь?
Все эти пять лет я искал твой адрес. После нашей разлуки связывался десятками писем с твоими подругами и моими друзьями. Мне все хотелось узнать, где ты и что с тобой. В одном из писем я получил адрес, узнал о тебе и сразу успокоился. Что я искал тогда, что нужно было мне, я еще ясно не сознавал. И вот я увидел белые цветы… Их держала в руках маленькая девочка. Я не забуду эти белые цветы! Они подарили мне человеческую весну, возродили мое счастье…
Ольга! Будто был перерыв в нашей дружбе и не был — не поймешь. Только все в моей жизни передвинулось на передний план, накапливает силы для атаки, а какой — не знаю. Буду ждать твоего ответа. Здесь тайга, суровая, дикая. Мне казалось, что я огрубею, стану по-таежному суров и дик, забуду личную жизнь. Служба, казармы, походы, красноармейцы в серых шинелях. Но все получилось не так, как ожидал. Я привык на выходах, забравшись на хребет сопки, смотреть на синюю полоску сахалинских «Альп», где проходит граница моей родины, и представлять огромную жизнь вокруг.
Я стал понимать то, чего раньше не воспринимал. Что бы ни сделал теперь хорошего мой товарищ, знакомый мне и незнакомый, я наполняюсь радостным чувством, словно это я сделал. Я горжусь хорошими делами человека! Раньше же мне хотелось все делать только одному, больше, я даже боялся — у меня отнимут и то, чего я еще не успел сделать. Это была зависть к тому, что делали другие. Мое самолюбие всегда оказывалось уязвленным… Я много миражировал. Ты знала меня таким. Жизнь отрезвила меня. Теперь вся жизнь принадлежит мне, а я — ей. Я вспоминаю интересный разговор, который был у меня с комиссаром Шаевым. Это человек прямой натуры и исключительной воли — наш хороший учитель и чуткий товарищ. Мы говорили о счастье. Он вначале слушал, а потом сказал:
«Счастье — это не случай, не удача, а привычка человека. Его уменье горячо радоваться всему, что создает человек. Это ощущение жизни всей нашей родины. Поэтому счастье товарища и мое счастье — оно принадлежит мне, как явление общественное, коллективное».
Это были для меня новые слова. Они раскрывали предо мной жизнь с незнакомой мне стороны. Это были умные мысли, высказанные с жаром, лаконично и сдержанно. Я запомнил их. Все хорошее легко запоминается. А самое главное я понял, что мое счастье значительно шире, чем я его представлял.
Я счастливее, чем думал. Это было равносильно открытию. Я все увидел по-иному. И тогда я спросил себя: а вот если любишь (я не назвал имени, но подразумевал тебя) — это мое счастье? И ответил: мое, любовь не мешает, счастье от этого становится полнее и красивее…
Ольга! Я говорю, что чувствую и переживаю сейчас. А тут еще захлестнула весна. Природа действует на меня своими красками, своим пробуждением. Во мне живет художник, краски в природе и на палитре — моя стихия. Белые цветы в руках девочки только дополнили то, что я носил в себе. Цветы только воскресили в памяти и подняли любовь к тебе…
Скоро я еду в отпуск. Бесспорно, встречу тебя. Поговорим о прошлом, настоящем. Я скажу, что нашел свое счастье, которое искал и не видел. Ты расскажешь о своей жизни. Возможно, и ты уже нашла свое счастье?..»
Аксанов окончил письмо и в конце поставил: «Твой Андрей». Он перечитал написанное, тяжело вздохнул и слово «твой» зачеркнул. Аккуратно свернув написанные листы вчетверо, вложил в конверт, вышел из квартиры и направился в тайгу.
Часть вторая
НАЧИНАЕТСЯ БОЛЬШАЯ ЖИЗНЬ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Страна переживала напряженные дни. Телеграммы ТАСС приносили неутешительные сообщения. В газетах печатались заявления Наркоминдела о том, что Советскому Союзу достоверно известно, как в некоторых дипломатических кабинетах самым активным образом обсуждают вопрос о военном нападении на страну Советов. В заявлениях подчеркивалось: советские люди не могут забывать о своих границах, идущих вдоль Маньчжурской линии, воинские части будут зорко охранять рубежи Дальнего Востока.
Капиталистический мир лихорадило. Японские дивизии группировались у наших границ. На Маньчжурской стороне шли бои и гремела канонада. На КВЖД нападали хунхузы. Поднимался вопрос о продаже дороги. Телеграммы ТАСС кишели сообщениями о задержке шпионов, диверсантов на новостройках, заводах, в колхозах. В стране участились случаи крушения поездов, поджога складов, порчи семян, падежа скота и отравления еды в столовых. В гарнизоне об этом узнавали из газеты «Краснознаменец». Светаев жаловался, что газетная площадь становится тесна.