Ганская новелла - Страница 3
Я не стыжусь признаться, что Яу Ману был моим другом. Мы дружили десять лет, пока учились в католической школе. Он всерьез относился к занятиям и всегда мечтал о приличной стипендии, чтобы продолжать учебу в Англии, и это при том, что никогда не считался не только первым учеником, но и просто способным. В классе нас было сорок пять, и дай бог, если на контрольных и зачетах он оказывался на двадцатом месте! Но это его не смущало. Англия не выходила у него из головы. Она сидела в нем как болезнь, пожирала его изнутри, заставляла жить где-то в будущем, где не было ни нас, ни привычного окружения. Сначала он хотел попасть в Ачимота или Мфантипим[1] или в одну из знаменитых средних школ, куда каждый год принимали не более сотни ребят — все первые или вторые ученики. Яу Ману пытался туда поступить еще в пятом классе, но провалился на вступительных экзаменах. В шестом классе он сделал еще одну попытку, но опять неудачно. Когда перешли в последний класс начальной школы, учитель посоветовал ему выбрать среднюю школу поскромнее, куда не надо сдавать вступительные экзамены. То же он советовал всем, кто хотел продолжить образование, — даже нашему первому ученику. Ману и думать не хотел об обычной школе, но в конечном счете учитель убедил его, что лучше синица в руке, чем журавль в небе.
Мы старательно зубрили, готовясь к выпускным экзаменам, но не менее старательно и молились. Девочки, чтобы угодить святой Филомене, плели нам из красных, белых и голубых нитей пояски, которые мы и носили, — даже попросили голландского священника их освятить, благо он приехал как раз кстати, потому что обычно появлялся в лучшем случае раз в году. Не забыли мы запастись и амулетами у малама[2], который жил неподалеку от нашей деревни, потому как знали, что хоть белая магия и сильна, но черная еще сильнее, если, конечно, ее правильно применять. Мы сошлись на том, что если использовать обе, то тебе вообще нечего бояться, хотя вначале кое-кто из отличников все же сомневался, утверждая, что магия не всегда прибавляет, иногда и отнимает, то есть если к белой магии приплюсовать черную, то можно все на свете испортить, все на свете потерять.
Признаюсь, эти разговоры нас весьма смущали, пока один здоровенный парень, старший на молитве, не положил этому конец, пропев своим могучим голосом: «Прибавляет да вычитает, а нет чтобы умножить или разделить», — и мы все повалились со смеху.
А тут еще самый маленький в классе, ну сущий карлик, но большой шутник, подбавил масла в огонь: «Да и делить-то, наверное, умеют только в столбик», — ну мы еще сильней схватились за животы, я, например, в тот день чуть не плакал от смеха. Так что мы дальше стали строить планы, забыв о всяких там правилах арифметики. Кое-кто из нас хотел, чтобы священник освятил и амулеты малама, но первый ученик класса заявил, что это уж совсем глупая затея — попы и знахари рука об руку не ходят, это все равно что заставить волков и овец есть из одного корыта. Очень жаль, сказали мы, но поскольку известно, что благоразумие, так сказать, самый ценный элемент мужества, то в конце концов амулеты малама могут обойтись и без благословения.
Когда пришел священник и освятил наши пояски, он, разумеется, завел речь о том, как важно получить защиту святой Филомены, равно как и друга животных святого Антония из Падуи, и самого Иисуса Христа, и добродетельной девы Марии, и других великих святых, но мы, мол, при этом не должны забывать, что бог и святые помогут нам лишь в том случае, если мы сами будем стараться и работать не покладая рук. Эта речь привела нас в замешательство: мы знали Катехизис наизусть, и наши скромные познания хоть и не позволяли спорить со священником, но давали нам уверенность, что в его словах что-то не так. Конечно, пока священник находился рядом, мы молчали, но после его ухода разгорелся серьезный спор. Видите ли, Катехизис утверждает, что человек, рожденный от женщины, греховен и сам себя спасти не может, но, уверовав в господа, способен сдвинуть горы. И вот является какой-то священник и заявляет, что одной веры мало. Наши отличники так и не пришли к единому мнению. Одни утверждали, что все известно — выпускные экзамены нечеловечески трудны и только вера может обеспечить успех. Другие говорили, что господь никогда не спустится на землю, чтобы сдать за кого-то экзамены, поскольку он слишком занят, глаз не сводит с Марии, сидящей по левую от него руку, и Иисуса — по правую. Это были греховные речи, но что взять с грубых деревенских мальчишек, которые и в церковь-то никогда не ходили, а учителя, оглашая по утрам в понедельник список присутствовавших на службе, боялись бить их бамбуковыми палками.
Примерно за три месяца до экзаменов из соседнего городка прибыла какая-то странная личность, утверждавшая, что имеет дядю в Экзаменационном совете в Аккре и что через этого дядю получена кой-какая полезная информация, которую мы могли приобрести. В ближайшем лесу была назначена тайная встреча, и там каждый из нас взамен двухпенсовой монеты получил двадцать вопросов с длиннющими заумными ответами, которые, как нам было сказано, написал преподаватель средней школы из Аккры, после этой работы сошедший с ума. «Воспаление мозга из-за непосильной нагрузки» — так этот тип определил его недуг, который обрушивается, разумеется, только на людей с избытком интеллекта.
Ну, вот мы и получили эти бесценные вопросы и ответы. Оставалось только все это пережевать, а остатки выплюнуть и забыть. То есть от нас требовалось тщательно пережевать каждое слово так, чтобы во время экзаменов без запинки излить все усвоенное на бумаге, спихнуть эти чертовы экзамены и забыть о них… Очень просто. Но вопрос — зубрить или не зубрить — оставался по-прежнему. Не зубрить лишь потому, что на нашей стороне всевышний? И кое-кто из нас решил полностью довериться господу, святой Филомене, другу животных святому Антонию из Падуи и мусульманскому маламу. В числе таких «решившихся» был и Яу Ману. Ночами они молились, а днями постились. Они страдали ужасно, но делали это с радостью и презирали тех из нас, кто ел регулярно, и чем больше подводило от голода их животы, тем больше они верили, что господь их не оставит. Они жгли длинные индийские свечи, обмотанные черными лентами, и от них постоянно несло ладаном. На полу в нашем классе они начертили огромную звезду Давида с маленькими крестами в конце лучей, а в центре ее поставили стакан с чистой водой и приступили к такой операции: выходили, хватали какого-нибудь малыша и волокли в наш класс. Сначала справлялись, сколько ему лет — не семь ли? Кажется, Катехизис утверждает, что дети младше семи не столь испорченны. Если мальчик оказывался старше семи лет, ему давали подзатыльник и отпускали. Но если мальчишка говорил, что ему шесть или около того, то оставалось только его спросить, спал ли он когда-либо с женщиной. Вы понимаете, что не у мамы в кровати, а по-настоящему. Вопрос был важен, поскольку и звезда, и кресты, и вода появились для того, чтобы вызвать дух святого Антония, а только девственный мальчик подходил для этой цели. Мальчик, познавший женские тайны, был обречен на подзатыльник, а чистый мальчик должен был нагнуться и смотреть в стакан с «водой святого Антония».
— Что ты там видишь? — суровым голосом спрашивал старший на молитве.
— Ничего, — отвечал мальчик, всматриваясь в стакан еще пристальнее. Старший на молитве покашливал и говорил:
— Закрой глаза, — а после продолжительной паузы: — Открой. И что ты сейчас видишь?
— Все еще ничего, — раздавался тревожный ответ.
— Смотри внимательнее. Ты разве не видишь человека с крестом, одетого в черное?
И тут уж мальчик отвечал:
— А-а-а. Да, сейчас я его вижу. Да, он одет в черное. — Пинок под зад, и мальчик вылетает вон, потому как известно, что святой Антоний относится к области белой магии и может быть одет только в белое. Если же мальчишке удавалось увидеть настоящего святого Антония, то его просили больше не смотреть в стакан, а приложить к стакану ухо и слушать.